– Ты не представляешь, что у нас творилось, – сообщил он. – А-а, – махнул рукой. – Пошли в дом. – Он собрал пустые упаковки из-под еды, пластмассу побросал в костер, а жестянки – в мешок.

– Майк, – окликнула Лена.

Он обернулся.

– Ленвар останется с нами? – спросила писателька, не смущаясь моим присутствием.

– Если захочет.

– Я его боюсь.

– Трепещете. А Элана, стало быть, не боитесь.

– Нет! – Писателька порхнула к нему. – И вас тоже. – Она обольстительно улыбнулась, выгнулась перед ним, взялась за свои золотые косы.

Он оглядел ее, как рассматривают, скажем, унитаз новой модели в магазине сантехники. Хороший такой унитаз, качественный, изящных обтекаемых форм. Меня смех разобрал.

– Майк, – промурлыкала Лена, придвигаясь. Склонила набок золотистую головку. – Право же, мне с вами совсем-совсем не страшно.

Он усмехнулся короткой, злой усмешкой. На писателькином месте я бы ретировался не раздумывая; на месте унитаза тоже. Майк из породы людей, которые чертовски хороши как друзья, но не дай Бог нажить таких врагов. На Лену он смотрел как враг, однако она и впрямь его не боялась.

– Ну, Майк… – протянула она обиженно.

Не иначе как надеялась улестить версана и в пылу любовных утех вырвать обещание, что он выставит вон несимпатичного ей Лена Техаду.

Из темноты, с той стороны, куда ушли Элан с Мишель, донеслась песнь Светлого озера. Майк принял решение.

– Держи, – он сунул мне мешок с пустыми жестянками. – Снесешь в кухню. – Было видно: предстоящее версану не по душе, но он намерен сдержать данное Элану слово.

Лена победно вцепилась в него и потащила в дом.

Они скрылись за дверью Приюта, а я остался у костра, послушал колдовские песни Элана. Жаль, сам так не умею. В конце концов я расчувствовался, запечалился, унес в дом свой рюкзак и врученный Майком мусор, рюкзак забросил в свободную комнату справа, а жестянки понес на кухню, в левое крыло. Сунул их в мусороприемник и уселся к столу, запустил кофеварку и тостер, включил музыку. Совсем меня разобрало, затосковал о Мишель. Как подумаю, что где-то там, под звездным небом, с ней Элан, – хоть криком кричи.

Из комнаты неподалеку донесся женский вопль. Я подпрыгнул, но сообразил, что к чему, и уселся на место. Меланхолично порадовался за других. Хлебнул кофейку, сжевал пару тостов с ветчиной. Все это было не то. Совсем не то…

Новый вопль, истошней первого. Я дернулся, расплескал кофе. Им-то хорошо, а мне? Хоть из дома уходи.

Поэтому когда Лена заверещала в третий раз, я встал от стола с намерением убраться вон. Однако она продолжала визжать, и это не походило на вопли удовлетворенной страсти. Меня подмывало вмешаться – с какой стати Майк ее обижает? – но я в их компании чужой и в здешних интригах не разбираюсь. Может, писательке достается за дело.

Пока я размышлял, стоя на пороге кухни, в коридоре распахнулась дверь. Из комнаты вышел версан, а следом, прикрывая косами голую грудь, метнулась полуодетая Лена.

– Майк! – она бухнулась ему в ноги, стиснула колени. – Ну Майк же!

Я попятился. Чтобы сгинуть вовсе, деликатности не хватило, однако на пару шагов я отступил. Версан оттолкнул ее; Лена свалилась, но тут же вскочила и кинулась вдогон:

– Майк, пожалуйста!

Он не оглядываясь шагал по коридору.

– Майк, миленький! – она поймала его за локоть. – Ну постой же!

Он стряхнул ее, будто налипшую грязь.

– Ма-а-айк! – От визга звенело в ушах. – Пожалей их!

Версан остановился в холле, обернулся. Казалось, он готов ее убить.

– Не ходи! – вопила Лена, снова повалившись на пол, обхватив Майка за бедра. – Не трогай их сейчас! Не мешай!

– Ты… – он явно искал слова помягче. – Сука последняя.

– Ну прости, – молила она жалостно. – Майк…

– Тамару я тебе не прощу, – выговорил он тихо, с бешеными глазами и серым лицом. Затем отшвырнул писательку и кинулся в свою комнату, грохнул дверью.

Поскуливая, Лена поднялась, вытерла щеки и побрела обратно в левое крыло. Я отступил вглубь кухни – не хватало, чтобы после эдаких разборок девица обнаружила свидетеля.

Писателька затаилась, а я прокрался по коридору, миновал холл. Прикинул, не заглянуть ли к Майку, поспрошать о том, о сем.

Задержался у его двери, расслышал глухой не то стон, не то рык. Нет: разговаривать сейчас Майк со мной не станет. Тогда я двинул к себе, завалился в койку и, на удивление, заснул.

А пробудившись, пережил натуральный шок. Открыв глаза, я обнаружил Элана. Он сидел на постели, нагнувшись надо мной, обеими руками упираясь в подушку. В окно падал свет фонарей, блики лежали на его белокурой голове, глаза поблескивали стеклянным блеском. Элан выпрямился.

– Ты чего? – Несколько мгновений я очумело таращился, потом сел и постарался придать себе достойный вид.

Тигреро поднялся на ноги, постоял молчком и признался:

– Я заставил тебя говорить.

– Ну ты и сволочь!

– Зато узнал правду о Кэтрин.

– Доволен? – Я старался подавить раздражение: в конце концов, речь шла о его жене.

Элан нашарил выключатель, включил свет.

– Ты сказал, – заговорил он медленно, то ли тщательно подбирая слова, то ли о чем-то размышляя, – у тебя есть камень… элитный талисман. Покажи.

– Я не слышал ответа на свой вопрос. Ты доволен тем, что узнал о Кэтрин?

– Покажи талисман.

Он уперся, а у меня тоже упрямства хватает. Однако я уступил первым; если разобраться, у Элана больше прав на всяческую придурь: я-то бежал по маршруту один, а он похоронил пять человек. Поэтому я снял с шеи шнурок с темным полированным сердечком, предъявил на ладони. Тигреро хотел взять, но я не дал – талисман по-прежнему не желал со мной расставаться, и передать его в чужие руки я не мог. Правда, каменюка не возражал, чтобы Элан его потрогал.

– Ты знаешь, что это за минерал? – Тигреро закончил инспекцию.

– Скорей всего, инопланетный.

Я уже простил ему самоуправство: во время следствия в Травене я чуть ли не в ногах у следователя валялся, просил дать сыворотку правды; не дали, сволочи. А ведь тут же стало бы ясно, что я не виновен в смерти Кэтрин. Кому это было надо? Черт теперь разберет.

– Думаю, камешек достался матери от моего отца.

Элан уселся на свободную постель и спросил:

– Кто твой отец?

– Не знаю. Приемного убили.

– А настоящий?

Меня взяла тоска. Я не хотел обсуждать историю нашего семейства, описывать, как промелькнувшая звезда вынырнул невесть откуда, расправился с Арабеллой Техада и ее мужем и вновь исчез.

Элан ждал. Я вспомнил, что он явился ко мне от Мишель, и захотелось вышвырнуть его вон. Так и не услышав ответа, он заговорил сам:

– С тобой и со мной, Майк насчитал четырех демонов. Светловолосых сенсов с карими глазами. Он утверждает, что не известно ни одной инопланетной расы с подобными характеристиками. То есть, в информсети о них ни слова.

– Чепуха. Ленвар-старший, мой отец, именно инопланетчик. Тетка с матерью называли его «сошедший со звезд».

– Тогда понятно, почему мы одной породы. Эти «сошедшие со звезд» гостили у нас, гуляли с женщинами, затем отбыли – а дети остались. Похожие друг на друга, как родные братья.

– Но почему об этих пришельцах никто знать не знает? Они не могли привалить на Кристину инкогнито. Представляешь – на орбиту выходит инопланетный корабль? Его же вмиг засекут наши станции.

– Да черт с ними, – устало отмахнулся Элан. – Лучше вот что объясни… – Внезапно он выпрямился, глаза впились мне в лицо. – Ты сказал, приемного отца убили?

– Да. И мать с ним вместе.

– Кто и за что?

– За что, не знаю. А убил Ленвар-старший.

– Ленвар, говоришь?

– Старший.

Не нравилось мне, как он смотрит – цепко, холодно. Наверное, точно так же он глядел бы на вышедшего под выстрел леопарда.

И внезапно все сложилось: моих родителей убили – мотив неизвестен; Кэтрин Ош убили – то же самое. Получается, кто-то убирал людей, близких к потомкам блудливых инопланетчиков. Я высказал свои соображения Элану, однако он отнесся равнодушно – похоже, смертельно устал. С Мишель утомился, злобно подумалось мне.