Подробности о весеннем плавании «Эскильстуны» я узнал от Фритьофа Лагера, ныне члена ЦК компартии Швеции, который слышал обо всем этом из первых уст — от молодого капитана Эфраима Эрикссона и ее третьего штурмана, ставшего затем первым штурманом партии.

На призыв Андерсона отозвались и живущие ныне в Стокгольме супруги Герд, и Эрик Альмгрен, сын совладельца «Эскильстуны», принадлежавшей пароходству «Альмгрен и Ларссон». У них до сих пор хранится судовой журнал «Эскильстуны».

В газетах появились снимки судна в момент спуска его со стапелей в 1915 году и другой снимок — «Эскильстуна», расцвеченная праздничными флагами во время какой-то веселой экскурсии, к которой она больше приспособлена, чем к дальним международным плаваниям.

Из вахтенного журнала стало известно, что «Эскильстуна» повторила свой отчаянно смелый рейд в еще более трудных ледовых условиях, в самое тяжелое для блокированного Петрограда время, в морозном декабре того же года.

Снова с грузом медикаментов и хирургических инструментов, плугов и жнеек, изготовленных на предприятиях Эскильстуны, потушив огни (зимняя ночь стала союзником), судно проскочило, не замеченное ни белофинскими, ни английскими военными, осуществлявшими жестокую морскую блокаду.

В судовом журнале не указано точное место, где «Эскильстуна» была на этот раз пришвартована, сказано только, что ее поставили поблизости от крейсера «Аврора».

Вскоре, обходя ледяные припаи и плавающие льды, корабль, груженный льняным семенем, в котором Швеция испытывала нужду, отправился в обратный рейс. Но он, увы, не был таким удачным.

Уже почти у самого выхода из горла Финского залива «Эскильстуну» атаковали и захватили финские военные корабли. Шюцкоровцы искали золото, которое, по их предположениям, было отправлено из России в Швецию, революционную литературу, оружие. Не найдя ни того, ни другого, ни третьего, они «на всякий случай» уничтожили льняное семя, а судно вытянули… на мель.

За этот день записи в журнале нет.

Владелец парохода развил бурную деятельность, требуя возвращения судна. И после решительного вмешательства шведского правительства «Эскильстуну» наконец возвратили хозяевам в весьма плачевном состоянии.

Судно отремонтировали на Стокгольмской верфи, пригласили другого капитана, набрали новый экипаж и переименовали в «Эрегрунд», чтобы не смущать сомнительными воспоминаниями пассажиров.

Стоимость уничтоженного «опасного груза» так и не была никем возмещена.

Но даже и переименованный «Эрегрунд» нельзя было бы теперь сделать музеем, потому что через три года после плавания в Петроград во время шторма, в тумане, в очередном рейсе между Евле и Стокгольмом он налетел на скалу и погиб. Много людей потонуло, а снятый затем со скалы пароход был пущен в переплав.

Интервью Андерсона воскресило сейчас на страницах шведских газет историю гибели «Эскильстуны» — «Эрегрунда», связанных с этой гибелью судебных процессов и недостойного поведения капитана парохода «Король Оскар», который во время катастрофы проходил мимо тонущего корабля, но не поспешил к нему на помощь.

Как это не похоже на поведение безымянных шведских моряков, отвага которых спасла жизнь полутора тысячам советских людей!

…Старый морской немецкий транспорт «Гинденбург», годный лишь на металлолом, зимней ветреной ночью подходил к берегам Финляндии. Уже близко был порт назначения — Турку.

В плотно задраенных трюмах транспорта томились советские военнопленные, полторы тысячи человек, которых перебрасывали из концлагерей Германии — из Данцига — на север. Среди них находился и мой друг, инженер-строитель Игорь Трапицын, рассказавший мне впоследствии о том, что произошло в ту ночь в конце ноября 1943 года в виду берегов Финляндии.

Транспорт был торпедирован и начал тонуть.

Немецкая команда и эсэсовский конвой быстро покинули судно, предварительно заложив две авиационные бомбы, взрыв которых должен был окончательно доконать тонущий пароход, уничтожив заодно и пленных.

Возможно, что катастрофа была заранее прорепетированной инсценировкой.

До взрыва оставались считанные минуты.

Из задраенного люка доносилось приглушенное пение. В кромешной тьме обреченные на гибель пели «Интернационал». По бикфордову шнуру медленно полз огонек. Но тут случилось непредвиденное.

Со шведского суденышка, стоявшего поблизости, едва лишь немецкая команда успела покинуть тонущий корабль, отвалила лодка и через несколько минут причалила к «Гинденбургу» с другой стороны борта.

Один из гребцов ловко взобрался на пароход, нашел бикфордов шнур, перерезал его, затоптал тлевший огонек и помог пленным, которые изнутри раздвигали доски, прикрывавшие спуск в люк, выйти на палубу. Сказав первым вырвавшимся на воздух людям, что взрыв предупрежден, пожав нескольким из них руки, швед столь же решительно и спокойно спустился в подбрасываемую волнами лодку и, не обращая внимания на вспышки выстрелов со шлюпки эсэсовцев, стал грести обратно к шведскому суденышку.

Ни Игорь Трапицын, ни другие изголодавшиеся военнопленные, прошедшие затем муку всех кругов дантова ада — немецких концлагерей в Финляндии и Норвегии, — не спросили имени своего спасителя. Оно так и осталось безвестным.

Если эти строки будут им прочитаны, может быть, он вспомнит темную ноябрьскую ночь сорок третьего года у берегов Финляндии, взрыв, потрясший немецкий транспорт (на судне были еще мины замедленного действия), поймет, что люди, вырванные им из пасти смерти, хотят знать имя отважного спасителя, откликнется и назовет себя. Или, может быть, отзовутся те, кто плавал вместе с ним на суденышке под пересеченным желтым крестом голубым флагом.

В мае 1920 года, когда Красная Армия еще вела ожесточенную войну с белогвардейцами и английскими, французскими, японскими, американскими интервентами, шведские фирмы, заключив с благословения правительства договор с нашим Центральным союзом кооперации, прорвали приведшую к страшным бедствиям блокаду.

Блокаду экономическую. Блокаду кредитную. Блокаду золотую. Ведь западные государства отказались принимать даже русское золото в оплату товаров. Договор со шведскими фирмами был первой ласточкой мирного сосуществования, которая, вопреки пословице, все же сделала весну.

Первые пятьсот паровозов мы получили из Эскильстуны, из Швеции. Первые десять тысяч косилок, жаток и тысячи сепараторов тоже пришли оттуда.

Простой расчет шведских промышленников оказался куда умнее «простого расчета» других иностранных промышленников, субсидировавших интервенцию и белогвардейцев.

Я был на Волховстрое, этом первенце нашей электрификации, когда там начали монтировать шведские турбины.

Оборудование нашего первого завода шарикоподшипников пришло из Гётеборга. Всего не перечтешь! Но все это — так же как недавние поставки стальных труб, необходимых для наших газопроводов, поставки, сделанные вопреки американским протестам, — было взаимовыгодными операциями, которые загружали работой шведские предприятия, приносили им прибыль. И здесь мы в расчете.

Но геройское плавание «Эскильстуны»!

Но подвиг сестры милосердия Карин Линдскуг, память о которой хранят сердца стариков самарцев! По призыву Фритьофа Нансена она вместе с другими шведскими медиками добровольцем приехала в Самару во время голода в Поволжье, самоотверженно спасала сотни людей, но сама умерла от тифа. День ее похорон, в которых принимал участие весь город, стал тут днем всеобщего траура.

Одну из улиц благодарные самарцы назвали ее именем.

Или вот этот оставшийся неизвестным шведский моряк, который, рискуя жизнью, перерезал бикфордов шнур на тонущем в ночи транспорте!

— Помогите мне разыскать этого парня, — попросил я Эрика Карлсона, активного деятеля рабочего движения. — Хочу передать ему благодарность Игоря Трапицына и Нади, его жены. «Мы в неоплатном долгу перед ним», — говорила она мне.

— Полно считаться! Вы сделали для нас больше, чем представляете, — сказал Эрик. — Десятилетиями добивались мы всеобщего равного избирательного права, — торжественно произнес он, — а также и политического равноправия женщин! И получили — когда? В тысяча девятьсот восемнадцатом году. Восьмичасовой рабочий день тогда же. После вашей революции. После Октября! Рабочие стали активнее, буржуазия уступчивей: видела, что творится по соседству. Это у нас все знают. А уж после и всего остального добиваться было легче. Потом, — продолжал Карлсон, — вы спасли нас от нацистов.