Монахи просыпаются, как обычно, в час службы и сетуют, что пропущено время бить в колокол: ищут причину, видят, что алтарь лишен реликвария, ищут внимательней и, не нашед сокровищ, допытываются, где ризничий, гонят за ним и нагоняют. Женщину отпускают, так как до нее у них нет дела, а этого несчастного ввергают в железные узы и оставляют одного в глубочайшей темнице, терпеть воду за свое вино, голод за хлеб, скудную снедь за обжорство, наготу за меха, мягкость ложа искупать грубостью песка, принужденной трезвостью — опьянение, темничной мукой — отрады любовного ложа, свет — тьмою, веселье — печалью. По долгим страданиям Морфей является ему с насмешками. „Вот, — говорит, — достойная мзда твоему художеству; ты рисовал, а я заботился об отплате. Знай и разумей, что это учинено моим искусством, не силой Божьей, а Его попущением, а будь моя воля, расчелся бы я с тобою еще жесточе, ибо ты взял члены Христовы и сделал их членами блудницы[658]. Нечем тебе защититься от моего нападения, и твои цепи даже не дадут тебе руки поднять, чтоб вооружиться крестным знаменьем. Но конечно, теперь, когда я победитель, а ты одолен и плачевным образом окован, мне жаль тебя: я исторгну тебя из этих уз. Я уничтожу всякую уверенность в твоем преступлении, как будто это не ты совершил постыдное дело, и водворю тебя в былой славе, если поклянешься, что впредь не станешь порочить меня в своих картинах“. Монах дает клятву. Морфей освобождает его злаками, прикладываемыми к его узам, и силою волшебства, а затем, приняв подобие монаха, налагает на себя те же цепи. Монах, наученный им, ложится на своей обычной постели, молится, стонет, кашляет, чтоб его было слышно, а в обычный час встает и бьет в колокол; стекаются созванные монахи. Тот, кто заместил беглеца в его должности, первым замечает, что тот воротился из цепей, и сообщает аббату и монахам. Все дивятся, прибегают, спрашивают, кто его высвободил. Он спрашивает, из каких цепей. Аббат попрекает его бегством, похищением вдовы, кражей сокровища, узами и темницей. Тот все стойко отрицает: он-де не видел вдовы, не чуял цепей; поднимает руку и, размашисто творя крестное знаменье, объявляет их всех помешанными. Тогда силком тащат его в темницу, чтобы снова заключить в узы, — а там обнаруживается в цепях точно такой же, брат мой, кривящий губы, нос и глаза и строящий им аиста[659]. Монахи переводят взор с одного на другого, поражаются его сходству с тем, кто на свободе, и дивятся, видя одного в другом[660], за тем исключением, что монах плачет, а тот смеется и над ними потешается; и чтобы нельзя было не верить монаху, он разрывает цепи и взвивается в воздух, просадив здоровую дыру в кровле. Застывает аббат и монашеский сонм, а потом падают к ногам плачущего и рассерженного брата и просят простить им ошибку, говоря, что обмануты призрачным явлением. Они торопятся утешить вдову и, отказавшись от всякого подозрения и вернув им доброе имя, делаются к ним почтительней прежнего.
Знай, это сотворил Морфей, а я — брат его, и мы часто забавляемся такими остроумными проказами, но не влечем людей в геенну, не пытаем в аду, не понуждаем никого к грехам, разве что к простительным. Мы устраиваем потехи или серьезные шутки меж живыми, а до мертвых и до погубления душ нам нет дела. Поверь мне настолько, чтобы, соединив твои руки, вложить их в мои и сделаться моим верным, и ты будешь господином над всеми врагами твоими[661]». Обольщенный такими и подобными баснями, Эвдон охотно соглашается на этот договор, приняв клятву и твердое ручательство, что приближение его смерти будет ему предвозвещено тремя знаменьями. Они уходят вместе и по каким краям ни пройдут, всюду собирают себе отпетых беззаконников. Днем спят, а ночью, подругой злодеяний, покровительницей краж, скрытно бродят по непроторенным стезям, но не блуждают без толку: ведь вождем у них Ольга, от которого никакая тропа не укроется. Когда они добрались до места, где замышляли злодействовать, в округе Бове, Ольга был у них советником, разведчиком, подстрекателем, возбудителем жестокости и всякого беззакония, в каком обычно подвизается ватага, предающая себя такому господину, чтобы быть после преданной суду. Соблазняет целые сонмища изобретатель соблазна, чтобы пополнились его полки. Сыновья сговариваются против отцов, юноши — против стариков, друзья — против друзей, и с полной вольностью злоба обрушивается на невинность. Край тот целиком и полностью достается им в добычу. Их страшатся сверх меры, ибо они без меры свирепствуют. Наставник и господин Эвдона Ольга (он открыл Эвдону свое имя) сообщает всякому о делах всех, ибо хоть он любитель и зиждитель лжи, он честен со своими людьми той правдивостью, что может навредить сильнее, чем ложь. Поэтому они приучены остерегаться засад и всюду застигать врага врасплох. Куда ни ринутся на грабеж, возвращаются нагруженные вроде муравьев. Пустеют пред лицом их ярости замки и села, делаясь их добычею. Уже Эвдон сполна владеет своим имением и крепко ударяет по чужому; некогда ленивый и малодушный, от частого успеха он делается хитроумным и дерзким, во всякой опасности надеясь на исход, подобный прежнему. Но, утолившись победами, он уже не видит радости в победе без резни; погублен день[662], когда он может исчислить погубленных. Всего отрадней ему добыча, взятая у клириков, и грабежи Христовых вотчин. От этого на него с силою обрушиваются епископ Бове, архиепископ, великий понтифик и проклятие всего народа. Но они пред слепым кладут претыкание и злословят глухого, ибо он проходит мимо, не замечая и пренебрегая, имея глаза и не видя, имея уши и не слыша[663]. Любезен нечестивому господину раб лукавый[664], которого он напояет кровью, одаряет трупами, непрестанным свирепством увеселяет, необузданной умиротворяет яростью и, чтобы утолить его алчбу преступлений, наполняет стан его помощниками. Он ставит худших начальствовать над дурными, увеличивает их силы, расширяет власть тех, кто подло нападает на невинных, и выше всякого человека ставит безжалостных. Он не щадит тех, кто склонен щадить, никакое добро у него не остается без наказания, никакое зло — без награждения[665]; и когда он не находит на земле ни равного, ни непокорного, то, подобно Капанею[666], вызывает врага с небес. Он опустошает кладбища, оскверняет церкви, не останавливается ни пред страхом живых, ни пред уважением к умершим. Весьма справедливо, чтобы человек, не имеющий благоговения к Богу, ничего не страшился перед своим падением и его сердце непрестанно возвеличивалось до самого низвержения, так чтобы длительное беззаконие пресекла внезапная секира. Поражают его анафемой, но он не боится; бегут его все, но он не трепещет; удаляется от чести и ищет бесчестья. Он пренебрег всеми уветами; уже никто его не попрекает, никто не обуздывает, друзья его в отчаянье и в молчанье, и как валун, отколовшийся от вершины, скатывается донизу и несется на дно безвозвратно, так он, свободный, несвязанный и всеми оставленный, широким скоком несется в Тартар. Как море от ветров, так он вздымается и надувается от проклятий, еще буйственней угрожая досаждать вселенной, и хотя он получает, что просит, и отнимает то, в чем ему отказывают, никакое богатство его не укрощает, и его честолюбие, пожрав все драгоценное на земле, не утоляется. Ольга, уже в нем уверенный, ибо он держал душу своего раба в крепчайших узах, однажды выходит ему навстречу, когда тот бродит в одиночестве под сенью дубравы. Они садятся и беседуют, вспоминая новоизобретенные ими беззакония и преступления; Ольга со смехом хвалит Эвдона, признавая, что и его брат, и он сам, и их ученики побеждены такой изобретательностью в разорении и жестокостях. Наконец, тяжело вздохнув и по долгом раздумье обернувшись ангелом света[667], Ольга говорит: «Дорогой мой, куда бы ни вели эти забавы, не откладывай заботы о своей душе; мне не по нраву, что ты беззаконствуешь больше, чем подобает моей чудесной природе, и хотя я смеюсь, но не хочу, чтоб над тобой посмеялись те, кто устраивает ловушки на твою погибель. Это ведь дела Сатаны, Берита и Левиафана[668]. Знай, что от нас и даже от ангелов Господних скрыты суды сердца Господнего, но те вещи, что свершают свое поприще в согласии с судьбой или предсказуемы по закону стихий, что обозначаются восходом, закатом и движением звезд, что предопределены от века в согласии с физикой небесной или земной, что удерживаются твердой чредою событий и накрепко схвачены клеем вечного разума, что наступают сообразно порядку божественного распоряжения и продолжаются сообразно положению твари — это мы отчасти знаем и способны предсказывать, поскольку ведаем прошлое и настоящее. Но вещи, кои Бог милостиво и праведно решил отвратить по милосердию Своему, если они вредоносны, или по гневу Своему, если они благотворны, — эти вещи сокрыты от сынов земных и небесных. Это те вещи, что правят звездами, повелевают стихиями и таятся в сокровищницах Всевышнего. Один дух Господень мог предвидеть скорбь и радость, происшедшие из несхожих молитв Илии, или страх ниневитян и их спасение, вышедшие из пророчества Ионы, или Чермного моря двенадцать разделений[669]. Потому, дорогой мой, я страшусь, как бы тебя, пока ты искушаешь всемогущество Божье, не упредил внезапный мститель и на меня не обрушилось бы поношением и нашему уговору бесчестьем то, что я такого не предвидел. Посему единственное, что тебе осталось, — добиться разрешения от анафемы и искать прощения за все грехи; и не тяни с этим, ибо никакая огромность преступлений не превзойдет милосердия Божьего и с ним не сравнится, если только ты не отчаешься». Дивится Эвдон и говорит: «Теперь я назову тебя не демоном, но ангелом Господним, не только господином моим, но и отцом». вернуться …взял члены Христовы и сделал их членами блудницы. — 1 Кор. 6: 15. вернуться …строящий им аиста. — См. примеч. 49. вернуться Монахи переводят взор с одного на другого, поражаются его сходству с тем, кто на свободе, и дивятся, видя одного в другом… — Образ сверхъестественного заместителя не раз появляется в «Забавах придворных»: ср. историю о том, как рыцарь Америк ездил на турнир (I. 20), как Тибо IV Блуаский ухаживал за прокаженным (V. 5, в конце) — и наконец историю о демоне-детоубийце, принявшем облик знатной и честной дамы (II. 14). На эту тему см.: Varvaro 1994, 117ff. вернуться …чтобы, соединив твои руки, вложить их в мои и сделаться моим верным, и ты будешь господином над всеми врагами твоими. — Ср.: Пс. 9: 26. Об акте оммажа ср. выше, II. 23. Ситуацию, когда дьявол требует принести ему оммаж, см., например: Caesarius Heisterbacensis. Dialogus miraculorum. I. 32; V. 56; XII. 5, 23. У Рютбефа в «Миракле о Теофиле» дьявол требует у героя: «Соедини свои руки и стань моим человеком». Оммаж, приносимый Теофилом дьяволу, изображен, например, на северном портале собора Парижской Богоматери. вернуться …погублен день… — Diem perdidit; аллюзия на знаменитую фразу императора Тита: «Друзья мои, я потерял день» (amici, diem perdidi); см.: Светоний. Божественный Тит. 8. 2. вернуться Но они пред слепым кладут претыкание и злословят глухого, ибо он проходит мимо, не замечая и пренебрегая, имея глаза и не видя, имея уши и не слыша. — Ср.: Лев. 19: 14; Пс. 113: 13—14. вернуться …никакое добро у него не остается без наказания, никакое зло — без награждения… — Брэдли заметил здесь пародийную трансформацию формулировки из книги кардинала Лотария (будущий папа Иннокентий III) «О презрении к миру», III. 15 (PL 217, 745): «Вот судия праведный, крепкий и долготерпеливый, который ни по мольбе, ни по мзде, ни по любви, ни по ненависти не отступает от тропы праведности, но, присно ступая царской стезей, никакого зла не минует без отмщения, никакого добра без воздаяния не оставляет». Из-за этого возникают проблемы с датировкой: если совпадение не случайно, какая-то часть «Забав придворных» написана после 1191 г., а это ставит под вопрос корректность хронологии Хинтона. Впрочем, возможно, Лотарий цитирует какого-то более раннего автора. См.: Bradley 1917, 397; Walter Map 1983, 330. вернуться …подобно Капанею… — Этот образцовый богохульник (ср.: Данте. Ад. XIV. 43—72), пораженный молнией Юпитера на фиванской стене, своей известностью в Средние века обязан «Фиваиде» Стация. вернуться …обернувшись ангелом света… — Ср.: 2 Кор. 11: 14. вернуться …Берита и Левиафана. — По замечанию М. Р. Джеймса (Walter Map 1914, 268), имя Берит, возможно, происходит из «Страстей Варфоломея», где Берит фигурирует как индийское божество; ср.: Beda Venerabilis. Homilia 90 (PL 94, 490; здесь Берит прямо назван «демоном»); Giraldus II, 68, 71. Другой комментатор (Nauta 1931, 196) говорит, что нет нужды ходить за Беритом так далеко, и напоминает о библейском идоле Baalberith (Суд. 9: 4, 46). Указание Джеймса представляется нам основательнее, так как средневековые авторы осведомлены о том, что berith в имени Baalberith значит «союз» или «договор»: см., например, у Иеронима (PL 23, 809), Гаймона Гальберштадтского (PL 118, 255), Гуго Сен-Викторского (PL 175, 92). Едва ли Мап воспользовался бы этим словом как именем демона. Левиафан — из Книги Иова, гл. 40—41. вернуться …скорбь и радость, происшедшие из несхожих молитв Илии… — Видимо, речь о том, как по молитве пророка Илии заключилось небо и не давало дождя, отчего произошел голод, и как по его же молитве Бог дал дождь после трехлетнего заключения неба (3 Цар. 17: 1, 18: 41—45). …страх ниневитян и их спасение, вышедшие из пророчества Ионы… — См.: Ион. 3. …Чермного моря двенадцать разделений. — Согласно еврейскому преданию, приведенному в «Схоластической истории» Петра Коместора (PL 198, 1157—1158), Красное море расступилось так, чтобы дать отдельный проход каждому из 12 колен. |