— Что ж, пятница, пожалуй, мне тоже подойдет, — сказала сестра. — Созвонимся накануне. Хорошо!

Однако накануне, то есть в четверг вечером, когда Арсений позвонил, Серафима сказала, что непредвиденные важные дела, которые всегда почему-то обрушиваются на людей в неподходящее время, задерживают ее. Но она приедет, приедет обязательно, только днем позже. Ее решение не удивило Арсения: он давно привык к изменчивым настроениям сестры и поэтому не стал дожидаться, отправился один.

Поезд пришел в город поздно, в полночь. Арсений не предупредил о приезде, и поэтому его никто не встретил. От вокзала он добирался на троллейбусе, который долго и нудно шнырял в узких полутемных улочках и переулках, пока наконец не вырвался, уже в центре, на широкую заасфальтированную магистраль и помчался по ней вперед, на противоположный конец города.

Когда троллейбус миновал мост через реку, Арсений прильнул к окну, пытаясь разглядеть что-нибудь. Но кроме редких фонарей на краю дамбы, за которыми, стояла тьма, он ничего не увидел. Старая дамба, луг у реки — эти места он хорошо знал в детстве. Летом, бывало, мальчишки стайками крутились здесь с утра до позднего вечера. Тут разрешались споры, обсуждались разные события, рассказывались вычитанные из книг страшные истории. Тут же, греясь на солнце после купания, они мечтали, каждый о своем, уносясь порой в этих мечтах в такие дали, что дух захватывало. Хорошо было валяться на лужайке. Тренькал одиноко на дамбе трамвай, блестела вода в реке, блестели небо и шпиль старинной церкви на противоположном берегу… Арсений представил знакомую с детства картину и улыбнулся: как же давно это было.

Но вот дамба осталась позади. Троллейбус теперь катил снова по городским улицам. Сердце у Арсения забилось чаще. Он мог бы с закрытыми глазами пройтись здесь любым маршрутом и сказать, что находится справа и что слева. Хотя столько лет минуло и, конечно, многое изменилось вокруг, не могло не измениться. Но Арсений ехал сейчас в ночном троллейбусе и не мог видеть этих изменений, а цепкая память, не считаясь с переменами, вела его настойчиво по старой булыжной мостовой — от одной остановки до другой — в те годы троллейбусов не было и по дамбе ходил трамвай. «Улица Спорта», — объявил водитель сонным голосом. Арсений улыбнулся: почему «Улица Спорта»? Этот вопрос в пору его детства не приходил ему в голову. Тогда они не обращали внимания на названия. «Улица Спорта» — Арсений представил узенькую кривую улочку, на которой даже булыжника не было. Большинство жителей, правда, называло улицу по-старому: «Малая Федоровская». Многие улицы тогда назывались по старому, и им, мальчуганам, приходилось помнить оба названия. Если старик просил показать дорогу на Власьевскую, то они знали, что речь идет об улице Циммервальда. Или вот сейчас водитель троллейбуса объявил в микрофон: «Универмаг «Весна», а раньше эта остановка называлась «Градусово». Тут на углу стоял магазин, принадлежавший некогда купцу Градусову, и люди обычно так и говорили: «Сойдешь у Градусова» или «До Градусова пройдусь пешком». Магазин давно перешел к государству, однако прежнее название держалось долго и путало людей.

В троллейбусе пассажиров осталось человек пять-шесть. Все они ехали дальше. На остановке Арсений сошел в одиночестве. Он сначала посмотрел налево, потом направо, куда ушел троллейбус, перебросил чемодан в другую руку и пошагал по заасфальтированному тротуару к дому. В его времена тротуар был земляной и вдоль него тянулась канава. Бывало, вечером около каждого дома собирались женщины: сидели на мостках через канаву, говорили о том, о сем, а рядом бегала ребятня, громыхали редкие автомобили, трамваи. Арсений вдруг посмотрел на себя как бы со стороны и усмехнулся: он, видите ли, сравнивает, он не удосужился побывать здесь раньше. А люди, наверно, давно забыли, когда тротуар был земляной и рядом мутнела заполненная в непогоду водой канава. Даже представить сейчас невозможно, что рядом была канава и перед каждым домом ее пересекали деревянные мостки, на которых в теплые дни коротали свое вечернее время общительные хозяйки. Арсений резко повернулся и посмотрел назад, словно ища знакомых. Ничего не увидел и снова двинулся вперед. Вот он — старый дом… Парочка шагала в обнимку по другой стороне улицы. Проехал, урча мотором, самосвал. В доме, который был ему нужен, не светилось ни одного окна.

Вот и двор. Почти ничего не изменилось здесь. Добавилось только сараек вдоль забора. Вон еще голубятня. Окна, где жил брат с матерью, — Александр писал, что ему дали еще комнату — глядели во двор. Арсений остановился, чтобы перевести дух. Мысли блуждали в голове, ни на чем особенно не сосредоточиваясь. Он приехал в родной город, где живет его старая мать…

Сейчас он постучит (звонков здесь до сих пор не завели), и занавеска раскроется, кто-то взглянет на него через окно. Кто? Наверное, жена брата, Лиза, или сам Александр. В далекие годы, когда он возвращался домой поздно, в окно всегда выглядывала мать.

Ему постелили постель на старом диване. На том самом диване, на котором он спал еще в детстве. Теперь таких мощных диванов не делают — с высокой тугой спинкой, с жесткими валиками по бокам, которые для удобства можно опускать и тогда площадь дивана увеличивается, с деревянной, под дуб, полочкой, на которой неизвестный художник вырезал замысловатый орнамент. Арсений как лег, сразу почувствовал, что пружины у дивана перетянуты — Александр, хозяйственный мужик, не даст пропасть вещи.

У противоположной стены на кровати с никелированным ободком спал парень, повернувшись лицом к стене.

Александр сказал вполголоса:

— Мой Михаил. Хоть из пушки стреляй — не проснется.

На столике горел ночник. В синеватом полумраке комнаты племянник с русым затылком и оттопыренным ухом напоминал Арсению погибшего брага. У Коли была такая же, ершиком, челка. И левое ухо у него тоже оттопыривалось, обморозил в детстве, и поворот головы был тот же. И спал Коля на том же месте, только никелированной кровати тогда не было, а вместо нее стоял громоздкий сундук.

— Большой у тебя сын, — произнес тихо Арсений.

Александр наклонился, поправил сбившееся в ногах Михаила одеяло.

— Большой, — любовно прогудел он.

Арсений долго не мог заснуть, все удивлялся совпадению. Надо же, приехал в родной город и лежит на этом старом, чудом сохранившемся диване, а напротив, у стены, спит Михаил, его племянник.

Совсем уж рассвело. Тюль на окне, подкрашенный солнечным лучом, чуть дышал: была открыта форточка. Желтые блики плавали на противоположной стене.

В комнату, сонно щурясь и почесываясь, вошел Александр. Увидев, что Арсений не спит, кивнул головой.

— Погода сегодня как по заказу. Жарко будет.

Почмокал губами и вышел на кухню, откуда вскоре послышался шум наливаемой в чайник воды.

Арсений взглянул на часы: семь. Михаил безмятежно спал, раскинувшись молодым крепким телом на постели. Сейчас он лежал на спине, и Арсений снова внимательно поглядел на племянника. Нет, Миша не похож на Колю. Нос с горбинкой, скулы узкие, очертания бровей резкие — совсем другая порода. Арсений рывком поднялся с дивана, надел брюки, сунул босые ноги в ботинки.

На кухне Александр сидел на низенькой скамеечке около раскрытого окна и курил. Когда Арсений вошел, старший брат встал, привернул газ в плите и снова сел, показав рукой на соседний стул.

— Ну что? — тихо спросил он. — Как спалось?

— Спал… Ничего, — ответил Арсений.

— А я часов до трех не мог уснуть. Как ты приехал — ну хоть вставай…

— Что так?

— Сам не знаю, — Александр быстро затянулся и бросил окурок в ведро. — Колю вспомнил.

— Я тоже думал о Коле…

Братья помолчали.

— Все старался представить, какой он был в те годы. Как ходил, что говорил, какой-нибудь случай пытаюсь вспомнить. И знаешь, — вздохнул Арсений, — ничего конкретного. Ты-то постарше меня был, у тебя, наверное, побольше в памяти осталось. А я ничего не могу припомнить. Вот фотографию его вижу — перед самой войной Коля снимался. А чтобы так, конкретно, в жизни — нет… Даже обидно.