Как только он остался один, в душе его разразилась буря; он вновь позвал священника, тот вернулся, и Жорж, сделав над собой усилие, сказал: "Нет, ничего, отец мой, ничего".

Жорж лгал: ему все время хотелось произнести имя Сары. Однако и на этот раз старик удалился, ничего не услышав.

На другой день в полшестого утра в камеру вошел тюремщик; Жорж крепко спал.

Проснувшись, он сказал:

— А ведь это правда, осужденный может спать в последнюю ночь.

Но никто не знал, в котором часу он заснул.

Принесли ванну.

В это время вошел доктор.

— Вот видите, доктор, — сказал Жорж, — я придерживаюсь правил античности. Афиняне перед сражением принимали ванну.

— Как вы себя чувствуете? — спросил доктор, адресуя ему один из тех банальных вопросов, с какими обращаются к людям, когда нечего сказать.

— Ну конечно же хорошо, доктор, — улыбаясь ответил Жорж, — и я начинаю верить, что не умру от своей раны.

Затем он передал ему запечатанное завещание.

— Доктор, — сказал он, — я вас назначил своим душеприказчиком, в этой бумаге вы найдете три строчки, касающиеся вас, я хотел оставить вам воспоминание о себе.

Доктор прослезился и пробормотал несколько слов благодарности.

Жорж принял ванну.

— Доктор, — спросил он через минуту, — скажите, каков пульс у здорового человека в обычном его спокойном состоянии?

— Шестьдесят четыре — шестьдесят шесть ударов в минуту.

— Проверьте мой, я хотел бы знать, какое воздействие на мою кровь оказывает приближение смерти.

Доктор достал часы, взял руку Жоржа и стал проверять пульс.

— Шестьдесят восемь, — сказал он через минуту.

— Так-так, — сказал Жорж, — я доволен, доктор, а вы?

— Это потрясающе, — ответил тот, — вы что, сотворены из железа?

Жорж с гордостью улыбнулся.

— А, господа белые, — сказал он, — вы спешите увидеть меня мертвым? Я понимаю, — добавил он, — вам, быть может, необходимо преподать урок мужества? Я это сделаю.

Вошел тюремщик и объявил, что пробило шесть часов.

— Дорогой мой доктор, — сказал Жорж, — разрешите выйти из ванны? Однако же, пожалуйста, не уходите совсем, мне будет крайне приятно пожать вам руку, прежде чем я покину тюрьму.

Доктор вышел.

После ванны Жорж надел белые панталоны, лакированные ботинки и батистовую рубашку, собственноручно загнув ее воротник, затем подошел к небольшому зеркалу, привел в порядок волосы, усы и бороду с большим усердием, чем если бы он отправлялся на бал.

Затем он подошел к двери и постучал, чтобы дать знать, что готов к выходу.

Вошел священник; он взглянул на Жоржа: никогда в своей жизни молодой человек не был так красив. Глаза его блестели, лицо сияло.

— Сын мой! Сын мой! — сказал священник. — Остерегайтесь гордыни: она погубила ваше тело, как бы она не погубила вашу душу.

— Вы помолитесь за меня, — промолвил Жорж, — и Бог, я убежден, ни в чем не откажет такому святому человеку, как вы.

В эту минуту Жорж заметил палача, стоявшего в тени у двери.

— А, это вы, мой друг, — сказал он, — идите сюда.

Негр был закутан в широкий плащ и прятал под ним топор.

— Ваш топор хорошо рубит? — спросил Жорж.

— Да, — ответил палач, — будьте спокойны.

Жорж заметил, что негр смотрит на руку с бриллиантовым кольцом, которое накануне тому было обещано и камень которого был случайно повернут вниз.

— И вы, в свою очередь, будьте спокойны, — сказал он, поворачивая оправу вверх, — вы получите свое кольцо.

И он отдал кольцо священнику, знаком указав, что оно предназначено для палача.

Затем он подошел к маленькому бюро, открыл его, достал два письма, одно — отцу, другое — брату, и вручил их священнику.

Казалось, Жорж еще хочет что-то сказать: он положил руку на плечо священника, пристально посмотрел на него, губы его шевельнулись; но и на этот раз воля его оказалась сильнее чувства, и то имя, которое, казалось, готово было вырваться из глубины его сердца, замерло на устах.

В это время пробило шесть.

— Идемте! — сказал Жорж.

И в сопровождении священника и палача он вышел из тюрьмы.

На нижней площадке лестницы он встретил доктора — тот ждал его, чтобы в последний раз проститься.

Жорж протянул ему руку и сказал на ухо:

— Поручаю вашим заботам мое тело.

Затем он устремился во двор.

Улица перед воротами тюрьмы, как нетрудно понять, была запружена любопытными. Такое зрелище в Порт-Луи бывало редким, и все хотели видеть если не казнь, то хотя бы смертника.

Начальник тюрьмы спросил осужденного, как он желает дойти до эшафота. Жорж ответил ему, что хочет идти пешком. Его желание было исполнено — то была последняя любезность губернатора.

Восемь конных артиллеристов ожидали Жоржа у ворот тюрьмы. На всех улицах, по которым он должен был пройти, английские солдаты были выстроены в два ряда, охраняя осужденного и сдерживая любопытных.

Когда приговоренный появился, раздался громкий гул, однако, к удивлению Жоржа, почти не слышно было криков ненависти; раздавались разные возгласы, но прежде всего они выражали участие и жалость. Ведь люди всегда неравнодушны к красивому и гордому человеку, идущему на смерть.

Жорж шагал твердо, высоко подняв голову, со спокойным лицом. Однако в этот час на сердце у него было невыносимо тяжело.

Он думал о Саре.

О Саре, которая не попыталась его увидеть, не написала ни слова, ничем не напомнила ему о себе.

О Саре, в которую он верил и с которой теперь было связано его последнее разочарование.

Конечно, если бы она его любила, ему не хотелось бы умирать; забытый Сарой, он готов был испить чашу до дна.

А рядом с его обманутой любовью страдала его униженная гордость.

Он потерпел поражение во всем; его превосходство над другими людьми не привело к достижению ни одной цели.

Результатом всей его долгой борьбы оказался эшафот, к которому он шел всеми покинутый.

Когда люди будут говорить о нем, они скажут: "Это был безумец".

Время от времени он улыбался своим мыслям. Улыбка эта, внешне обычная для него, была, на самом деле, горька.

И все же на пути он надеялся увидеть Сару, искал ее взглядом на всех перекрестках, во всех окнах.

Сара, бросившая ему букет, когда он, уносимый Антримом, устремлялся к победе и стал победителем, неужели она не уронит слезы на его пути, когда он, побежденный, идет к эшафоту?

Но ее нигде не было видно.

Он прошел всю Парижскую улицу, повернул направо и приблизился к церкви Христа Спасителя.

Церковь была затянута черной тканью, как для погребального шествия. А разве осужденный, идущий к месту казни, не живой труп?

Подойдя к дверям, Жорж вздрогнул. Возле доброго старика-священника, ждавшего его на паперти, стояла женщина, одетая в черное, с черной вуалью на лице.

Что она здесь делает, эта женщина во вдовьем платье? Кого она ждет?

Пораженный, Жорж невольно ускорил шаг, не сводя с нее глаз.

По мере того как он приближался к ней, его сердце билось все сильнее; его пульс, столь спокойный при известии о казни, стал лихорадочным при виде этой женщины.

Едва он ступил на первую ступень маленькой церкви, женщина первая шагнула к нему. Жорж, одним прыжком преодолев четыре ступени, поднял ее вуаль, громко вскрикнул и упал на колени.

Это была Сара.

Она торжественно подала ему руку; в толпе воцарилось молчание.

— Слушайте, — обратилась она к толпе, — на пороге церкви, куда он входит, на пороге могилы, куда он готов сойти, я всех вас перед Богом и людьми призываю в свидетели — в свидетели того, что я, Сара де Мальмеди, спрашиваю Жоржа Мюнье, хочет ли он взять меня в жены?

— Сара! — воскликнул Жорж, разразившись рыданиями. — Сара, ты самая достойная, самая благородная, самая великодушная из всех женщин!

Затем, поднявшись с колен и обхватив Сару рукой, как будто боясь потерять ее, Жорж произнес: