«Дорогой друг,

приходите сегодня к двум часам после полудня к лорду Уильяму Муррею и Вы узнаете новость, о которой не скажу Вам ни слова, настолько я счастлива. Посетив его, зайдите ко мне, буду Вас ждать в нашем павильоне.

Ваша Сара».

Жорж дважды прочитал записку, но так и не понял, какую цель преследуют эти два свидания. Что за новость собирается сообщить ему губернатор и почему эта новость осчастливила Сару? И как может он, выйдя от лорда Муррея, появиться в доме Мальмеди в три часа после полудня, средь белого дня, на глазах у всех?

Один лишь Мико-Мико мог бы ему все это объяснить; Жорж стал его расспрашивать, но достойный торговец знал только то, что мадемуазель Сара прислала за ним Вижу, которого он не сразу узнал, потому что после битвы с Телемахом бедняга Вижу лишился кончика носа, и без того достаточно вздернутого. Мико-Мико последовал за ним и встретился в павильоне с девушкой, там она передала ему письмо для Жоржа, и сообразительный посланец сразу угадал, кому оно предназначено.

Затем она дала ему золотую монету, а больше он ничего не знает.

Жорж все же продолжал свои расспросы, его интересовало все — писала ли девушка письмо при Мико-Мико, была ли она при этом одна, радовалась она или грустила. Да, она писала письмо при нем, никого больше в комнате не было, а лицо ее сияло от счастья.

В это время послышался стук копыт — то прибыл курьер от губернатора; он вошел в комнату Жоржа и вручил ему письмо от лорда Муррея, в котором сообщалось:

«Мой дорогой попутчик!

С тех пор как мы не виделись, я был занят устройством Ваших дел; мне представляется, что они идут успешно. Будьте любезны прийти ко мне сегодня в два часа. Надеюсь сообщить Вам приятные новости.

Ваш лорд У. Муррей».

По содержанию письма были сходны, и потому, как бы ни было для него опасно появляться в городе при существующем положении и сколько бы благоразумие ни нашептывало ему, что отправиться в Порт-Луи, а особенно к губернатору, — это чересчур большое безрассудство, Жорж, со свойственной ему гордыней, все же счел, что отказаться от назначенных свиданий было бы проявлением едва ли не трусости, в особенности потому, что его призывали единственные из всех людей, отозвавшиеся: одна на его любовь, другой — на его дружбу. И он обратился к посыльному с просьбой приветствовать милорда и сообщить, что прибудет к нему в назначенный час.

Получив этот ответ, посланец удалился.

Жорж сел за стол и стал писать Саре.

Встанем же у него за плечом и посмотрим, что он ей писал:

<<Дорогая Сара!

Да будет благословенно Ваше письмо! Это первое письмо, которое я получил от Вас, и хотя оно очень короткое, Вы сказали все, что я хотел знать: Вы меня не забыли, Вы любите меня, Вы принадлежите мне, как и я принадлежу Вам.

Я пойду к лорду Муррею в указанный Вами час. Будете ли Вы там? Об этом Вы умолчали. Увы! Радостные для меня новости могут исходить только из Ваших уст, так как единственное счастье в этом мире для меня — стать Вашим мужем. До сих пор я делал для этого все, что мог;

все, что я буду делать впредь, направлено к той же цели. Будьте же твердой и верной, Сара, как буду тверд и верен я; но каким бы близким ни казалось Вам это счастье, я очень боюсь, что нам, прежде чем обрести его, придется пережить мучительные испытания.

И все же я убежден: ничто на свете не может противостоять могучей и незыблемой воле и глубокой и преданной любви. Будьте такой любовью, Сара, а я буду такой волей.

Ваш Жорж ".

Написав письмо, он вручил его Мико-Мико, и тот, взяв бамбуковый шест с корзинами, привычным своим шагом отправился в Порт-Луи, разумеется, не без нового вознаграждения, столь им заслуженного за его преданность.

Жорж остался с Лайзой. Тот почти все слышал и все понял.

— Вы идете в город? — спросил он Жоржа.

— Да, — ответил тот.

— Это неосторожно, — заметил негр.

— Да, я знаю, но я должен идти, я был бы трусом в собственных глазах, если бы не пошел.

— Согласен, идите, но если в десять часов вас не будет на реке Латаний?..

— Значит, я арестован или мертв, тогда идите на город и освободите меня либо отомстите за меня.

— Хорошо, — произнес Лайза, — положитесь на нас.

И эти два человека, так хорошо понимавшие друг друга, что одного слова, одного жеста им было довольно, чтобы проникнуться взаимным доверием, расстались, ничего более не пообещав и не посоветовав друг другу.

В десять утра к Жоржу пришли осведомиться, будет ли он завтракать с отцом. Вместо ответа, Жорж направился в столовую: он был спокоен, как будто ничего не случилось.

Пьер Мюнье посмотрел на него с отеческой заботой, но, увидев, что сын его выглядит хорошо и приветствует отца с обычной улыбкой, успокоился.

— Хвала Господу, дорогое дитя! — воскликнул этот славный человек. — Наблюдая, как тебе несут одно письмо за другим, я боялся, что ты получил плохие известия, но твой вид успокаивает меня, значит, я ошибся.

— Вы правы, дорогой отец, — отвечал Жорж, — все идет хорошо, восстание начинается сегодня вечером, в условленный час, а эти посланцы принесли мне два письма, одно от губернатора — он назначил мне свидание сегодня на два часа, другое от Сары — она говорит мне, что любит меня.

Пьер Мюнье был потрясен. Впервые Жорж рассказал ему о восстании негров и о своей дружбе с губернатором; Пьер Мюнье краем уха слышал об этом, но был поражен до глубины души, узнав, что его возлюбленный сын Жорж вступил на такой путь.

Он пробормотал какие-то возражения, но Жорж остановил его.

— Отец! — воскликнул он с улыбкой. — Вспомните тот день, когда вы проявили чудеса храбрости, как вы освободили добровольцев, захватили знамя, а знамя это отнял у вас господин де Мальмеди; в тот день вы предстали перед врагом — великий, благородный, но, впрочем, таким вы всегда будете встречать опасность. Тогда я поклялся, что настанет день, когда отношения между людьми будут справедливыми; день этот наступил, и я не нарушу данной мною клятвы. Бог рассудит спор между рабами и господами, между слабыми и сильными, между мучениками и палачами — вот и все!

Пьер Мюнье, обессиленный, словно на него навалилась вся тяжесть мира, не возражал, слушая пылкие слова сына, и сидел подавленный, удрученный. Жорж приказал Али седлать коней, а затем, спокойно закончив завтрак и с грустью взглянув на отца, поднялся, чтобы уйти.

Старик встал, дрожа, и протянул руки к сыну.

Жорж устремился к нему, и лицо его осветилось сыновней любовью, которую он обычно скрывал. Он прижал к груди благородную голову отца и несколько раз поспешно поцеловал его седые волосы.

— Сын мой! Сын мой! — воскликнул Пьер Мюнье.

— Отец! Вам будет обеспечена почитаемая всеми старость, или же я лягу в кровавую могилу. Прощайте!

Жорж выбежал из комнаты, а старик с глубоким стоном рухнул в кресло.

В двух льё от отцовского дома Жорж догнал Мико-Мико, идущего в Порт-Луи; он остановил лошадь, подозвал китайца и тихим голосом сказал ему несколько слов. Мико-Мико кивнул, выражая полное понимание, и продолжил путь.

У подножия горы Открытия Жоржу встретилось немало городских жителей. Внимательно вглядываясь в разнообразные лица прогуливающихся людей, случайно оказавшихся на его пути, он пришел к убеждению, что им ничего не известно о восстании, которое должно начаться сегодня вечером. Жорж двинулся дальше, прошел через лагерь негров и прибыл в город.

В городе было спокойно. Все, казалось, занимались своими делами, не ощущалось никакой общей тревоги. Суда плавно покачивались в укрытии порта. Мыс Болтунов был как всегда заполнен гуляющими людьми. Прибывшее из Калькутты американское судно стало на якорь против Свинцовой собаки.