Жорж попросил лишь выяснить для него внутренний план дома г-на де Мальмеди, чтобы при случае иметь представление, где найти Сару.

С первых же слов Мико-Мико все понял: мы уже говорили, что китайцы — это евреи Иль-де-Франса.

Чтобы облегчить общение Мико-Мико с Сарой, а может быть, и из других соображений, Жорж написал на одной из своих визитных карточек цены различных предметов, которые могли бы понравиться девушке, и предупредил Мико-Мико, чтобы тот показал эту карточку только Саре.

Потом он дал торговцу второй квадрупль и велел ему прийти в Моку на следующий день около трех часов пополудни.

Мико-Мико обещал быть на месте вовремя, а до того побывать в доме Мальмеди и удержать в голове его план — такой точный, как если бы его начертил инженер.

Часы пробили восемь, а так как свидание с отцом у Пещерного мыса было назначено на девять, Жорж снова сел верхом и поехал по направлению к Малому Берегу; ему стало легче на сердце — ведь в любви нужно немного, чтобы все кругом изменилось.

Наступила темная ночь, когда Жорж прибыл к месту встречи с отцом. Тот, привыкший за годы общения с белыми всегда приходить заранее, ждал его уже минут десять. В половине десятого взошла луна.

Этого момента ждали Жорж и отец. Устремив взгляд к острову Бурбон и Песчаному острову, они заметили там трижды блеснувший луч. Это было, как всегда, зеркало, отразившее лунный свет. Увидев этот сигнал, хорошо известный колонистам, Телемах, сопровождавший своих господ, зажег на берегу огонь, который погас через пять минут. И они снова принялись ждать.

Не прошло и получаса, как на море появилась черная полоска, похожая на какую-то рыбу, плывущую по поверхности воды. Потом эта полоска увеличилась и приняла форму пироги. Скоро выяснилось, что это большая шлюпка, и, хотя плеска весел пока не было слышно, их движение угадывалось по мерцанию лунных лучей на поверхности моря. Наконец шлюпка вошла в залив Малого Берега и причалила в бухточке перед небольшим фортом.

Жорж с отцом вышли на берег ей навстречу. Человек, которого издалека можно было увидеть сидящим на корме, тоже покинул шлюпку.

За ним на берег сошла дюжина матросов, вооруженных мушкетами и топорами. Это они же гребли с оружием на плече. Человек подал им знак, и они начали высаживать негров, уложенных на дно шлюпки. Их было тридцать, вторая шлюпка должна была привезти еще столько же.

Тогда оба мулата и человек, первым сошедший на берег, обменялись несколькими словами. Жорж и его отец убедились, что перед ними сам капитан-работорговец.

То был человек приблизительно тридцати или тридцати двух лет, высокий, со всеми признаками немалой физической силы, естественно вызывающей к нему уважение; круто вьющиеся волосы были черны, бакенбарды спускались до самой шеи, а усы сходились с бакенбардами; лицо и руки, загоревшие под солнцем тропиков, были того же цвета, что у индийцев Тимора или Пегу. На нем были синяя полотняная куртка и штаны, какие носят охотники на Иль-де-Франсе, а также широкополая соломенная шляпа; на плече у него было ружье, а на поясе висела, помимо всего прочего, и изогнутая сабля, напоминавшая по форме арабскую, но пошире, с рукоятью, как у шотландского клеймора.

Если капитан-работорговец стал предметом внимательного изучения со стороны двух обитателей Моки, то и он не менее внимательно рассматривал их. Торговец черной плотью переводил взгляд с одного на другого и, казалось, все никак не мог утолить свое любопытство. Несомненно, Жорж и его отец не заметили этого настойчивого внимания к себе или не придали ему значения, ибо иначе это должно было бы их обеспокоить; они начали торговаться — для того они и пришли сюда, — оглядывая одного за другим негров, доставленных с первой шлюпкой. Почти все они были родом с западных берегов Африки, то есть из Сенегамбии и Гвинеи. Это обстоятельство повышало их цену, потому что, в отличие от малагасийцев, мозамбикцев и кафров, у них было мало надежды вернуться на родину и они почти никогда не пытались бежать. Несмотря на это, капитан запросил за негров очень немного. Сделка была заключена, когда прибыла вторая шлюпка.

Быстро договорились и относительно второй партии негров: капитан привез прекрасный товар, так как был отличным знатоком своего дела. Для Иль-де-Франса было просто удачей, что капитан привел свой корабль сюда, ибо до тех пор он торговал неграми главным образом на Антильских островах.

Когда все негры сошли на берег и сделка была заключена, Телемах, родом из Конго, приблизился к ним и заговорил на их родном языке. Он расхваливал прелести их будущей жизни, сопоставляя ее с той, какую вели их соотечественники у других рабовладельцев острова, и сказал, что им повезло — они попали к господам Пьеру Мюнье и Жоржу Мюнье, то есть к лучшим плантаторам на острове. Негры приблизились тогда к двум мулатам и, упав на колени, устами Телемаха обещали быть достойными счастья, дарованого им Провидением.

Услышав имена Пьера и Жоржа Мюнье, капитан-работорговец, слушавший речь Телемаха с вниманием (это доказывало, что он основательно изучал африканские диалекты), вздрогнул и принялся вглядываться еще внимательнее, чем прежде, в двух мужчин, с которыми он только что заключил сделку, принесшую ему около ста пятидесяти тысяч франков. Однако Жорж и его отец по-прежнему не замечали, что он ни на минуту не сводит с них глаз. Наконец настало время завершить сделку. Жорж спросил работорговца, каким образом он должен оплатить ее, золотом или переводными векселями: его отец привез и золото в седельных сумках и переводные векселя в бумажнике. Работорговец предпочел золото. Поэтому ему сейчас же отсчитали требуемую сумму, перенесли ее во вторую лодку; потом в нее сели матросы. К великому удивлению Жоржа и Пьера Мюнье, капитан не спустился в шлюпку: по его приказанию обе шлюпки отчалили, а он остался на берегу.

Капитан некоторое время следил за лодками; когда же они оказались вне пределов досягаемости зрения и слуха, он повернулся к удивленным мулатам, подошел к ним и, протянув руку, сказал:

— Здравствуйте, отец, здравствуй, брат.

Они были поражены.

— Да что с вами! — добавил он. — Не узнаете вашего Жака?

Оба вскрикнули от удивления, простирая к нему руки. Жак бросился в объятия отца, потом — Жоржа. Пришла очередь Телемаха, хотя, нужно сказать, что его охватила дрожь, когда он осмелился коснуться рук работорговца.

Итак, по странному совпадению, случай соединил в одну семью людей, один из которых всю жизнь покорялся расовым предрассудкам, другой — наживался на них, а третий собирался сражаться с ними не щадя своей жизни.

То действительно был Жак; отец не видел его четырнадцать лет, а брат — двенадцать.

Жак, как мы уже говорили, отплыл на борту одного из тех корсарских кораблей, которые, снабженные каперскими свидетельствами Франции, неожиданно вылетали из наших портов, как орлы из своих гнезд, и набрасывались на англичан.

Он прошел суровую школу на этих кораблях: их нельзя было сравнить с судами императорского флота, запертыми в портах и большей частью стоящими на якоре, в то время как корсарский флот, подвижный, легкий и самостоятельный, беспрерывно находился в плавании. В самом деле, каждый день происходила новая битва, но не потому, что наши отважные корсары нападали на военные корабли; нет, падкие на индийские и китайские товары, они набрасывались на большие суда с набитым трюмом, возвращающиеся из Калькутты, или Буэнос-Айреса, или Веракруса. Эти корабли степенно двигались в сопровождении английских фрегатов, которые могли дать отпор, или были вооружены и защищались самостоятельно. Если конвоя не было, это оказывалась просто игра, двухчасовая перестрелка, после которой все было кончено, но в первом случае все обстояло иначе: обменивались большим числом ядер, убивали с обеих сторон много людей, уничтожали немало оснастки, потом шли на абордаж — нанеся друг другу удары издали, начинали бой врукопашную.