И вдруг на склоне горы показалась лошадь без всадника. Она вбежала в город, проскакала вокруг церкви и по одной из улиц, ведущих к Марсову полю, вернулась на беговую дорожку, по собственной прихоти продолжая вольный бег, покорная лишь инстинкту; и тогда со всех сторон начали появляться все новые лошади, но они пришли слишком поздно: в мгновение ока первый конь доскакал до финиша, пересек финишную черту и, пробежав еще полсотни шагов, остановился, словно понял, что он победитель.

Призом, как мы уже сказали, было превосходное ружье, его и вручили владельцу умного животного. Это был колонист Сондерс.

Тем временем со всех сторон сбегались остальные лошади — так вспугнутые ястребом голуби один за одним возвращаются на свою голубятню.

Семь или восемь лошадей так и не вернулись, их нашли только на второй или третий день.

Настала очередь главных скачек; после получасового перерыва стали раздавать программы и заключать пари.

Самым азартным из тех, кто держал пари, был капитан Ван ден Брук; сойдя со своего судна, он прошел прямо к Вижье, лучшему ювелиру в городе, известному своей честностью, свойственной овернцам, и обменял алмазы на банкноты и золотые монеты на сумму около ста тысяч франков. Тотчас он, превзойдя самых смелых спортсменов и вызвав всеобщее изумление, поставил всю эту сумму на одну лошадь, имя которой на острове никому ничего не говорило. Звали ее Антрим.

Были записаны имена четырех лошадей:

Реставрация — полковника Дрейпера;

Вирджиния — г-на Рондо де Курси;

Джестер — г-на Анри де Мальмеди;

Антрим — г-на** (имя владельца было заменено двумя звездочками).

Самые крупные суммы были поставлены на Джестера и Реставрацию, которые на прошлогодних скачках стали победителями. На этот раз на них рассчитывали еще больше, потому что всадниками были их хозяева — превосходные наездники; Вирджиния же участвовала в скачках впервые.

Между тем, хотя капитану Ван ден Бруку и внушали с состраданием, что он делает глупость, он все же поставил на Антрима, и это только возбудило общее любопытство, вызванное интересом как к лошади, так и к ее таинственному хозяину.

Поскольку наездниками были сами хозяева, их не нужно было взвешивать, и потому никто не удивился, что под навесом не оказалось ни Антрима, ни джентльмена, скрывшего свое имя под условным знаком: решили, что он явится к началу состязаний и займет свое место среди соперников.

Наступил момент, когда лошади и их всадники вышли из-за ограды. Со стороны малабарского лагеря появился и тот, кто после распространения программы скачек вызывал всеобщее любопытство. Но его вид не только не успокоил публики, но еще усилил ее волнение: он был одет в египетский наряд, вышивки которого виднелись из-под бурнуса, закрывавшего половину его лица; он сидел на лошади по-арабски, то есть с короткими стременами; лошадь была оседлана по-турецки. С первого взгляда каждый понял — это умелый наездник. Что касается Антрима — с первого взгляда всем стало ясно, что появившаяся лошадь и есть та, которая была заявлена под этим именем, — то он, казалось, оправдывал доверие, заранее оказанное ему капитаном Ван ден Бруком, до того этот конь был изящный, гибкий — под стать своему наезднику.

Никто не знал ни лошади, ни всадника, но, так как запись велась у губернатора (для него нельзя было остаться неизвестным), все уважали инкогнито вновь прибывшего; одна только девушка, быть может, подозревала, кто этот всадник, и, краснея, наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть его; это была Сара.

Участники скачек построились в ряд; как мы уже сказали, их было всего четверо, поскольку репутация Джестера и Реставрации устраняла других конкурентов; каждый думал, что борьба будет происходить только между ними.

Так как предполагался лишь один забег наездников-джентльменов, судьи, чтобы продлить удовольствие зрителям, решили, что все лошади сделают два круга вместо одного, следовательно, каждая лошадь должна будет пробежать приблизительно три мили, то есть одно льё, и это даст больше шансов скакунам, приученным к длинным дистанциям.

По сигналу все всадники ринулись вперед, но, как известно, в таких обстоятельствах вначале нельзя ничего предвидеть. На середине первого круга Вирджиния (повторяем, она участвовала в состязаниях впервые) обогнала всех на тридцать шагов, почти рядом с ней бежал Антрим, а Реставрация и Джестер отстали, по-видимому сдерживаемые своими всадниками. Там, где начался горный склон, то есть примерно на двух третях круга, Антрим вышел на полкорпуса вперед, в то время как Джестер и Реставрация приблизились на десять шагов; это означало, что они могли обогнать его, и зрители, наклонясь вперед, аплодировали, подбадривая всадников; вдруг, случайно или с намерением, Сара уронила свой букет. Незнакомец увидел это и, не замедляя бега своего коня, с изумительной ловкостью соскользнул под его живот так, как это делают арабские наездники, подбирая джериды, поднял упавший букет, поклонился его* прекрасной владелице и продолжил свой путь, потеряв не более десяти шагов, которые, казалось, он меньше всего пытался наверстать.

Посредине второго круга Реставрация догнала Вирджинию, за ними следовал Джестер, в то время как Антрим все еще оставался на семь или восемь шагов позади, но, так как его всадник не торопил его ни хлыстом, ни шпорами, все понимали, что небольшое отставание ничего не значит и что он наверстает потерянное расстояние, когда найдет это нужным.

На мосту Реставрация споткнулась о камень и упала вместе со своим всадником; тот, не освободившись от стремян, силился поставить ее на ноги. Благородное животное сделало попытку привстать, но тут же упало снова: у него была сломана нога.

Три остальных соперника продолжали бег; в тот момент впереди шел Джестер, Вирджиния следовала за ним, Антрим скакал рядом с Вирджинией. Но там, где дорога шла в гору, Вирджиния стала отставать, в то время как Джестер удерживал преимущество, а Антрим без всяких усилий начал его обходить. У мильного столба Дрейпера он отставал от своего соперника только на корпус лошади; Анри, чувствуя, что его нагоняют, начал хлестать Джестера. Двадцать пять тысяч зрителей этих поразительных скачек рукоплескали, махали платками, подбадривая соперников. Тогда незнакомец наклонился к гриве Антрима, произнес несколько слов по-арабски, и умный конь, словно поняв, что говорит ему хозяин, удвоил скорость. До финиша оставалось только двадцать пять шагов; лошади скакали напротив первой трибуны, и Джестер все еще опережал Антрима на голову. Тут незнакомец, видя, что терять время нельзя, пришпорил коня и, привстав в стременах, отбросив капюшон своего бурнуса, сказал сопернику:

— Господин Анри де Мальмеди, за два оскорбления, которые вы мне нанесли, я отвечу вам одним, но надеюсь, что оно будет равноценно двум вашим.

И, подняв при этих словах руку, Жорж — это был он — ударил Анри хлыстом по лицу.

Потом, пришпорив Антрима, он опередил своего соперника у финиша на два корпуса, но, вместо того чтобы остановиться там и получить приз, он продолжил бег и посреди всеобщего изумления исчез в лесу, окружающем могилу Маларти.

Жорж получил удовлетворение: за два оскорбления, нанесенные ему г-ном де Мальмеди с разрывом в четырнадцать лет, он отплатил лишь одним, но публичным, страшным, несмываемым, решавшим все его будущее, потому что оно было не только вызовом сопернику, но и объявлением войны всем белым.

Итак, неумолимым ходом событий Жорж был поставлен лицом к лицу с укоренившимся предрассудком — для разрушения его он совершил столь долгий путь. Предстояла борьба не на жизнь, а на смерть.

Жорж был один на отведенной ему половине отцовского дома в Моке и обдумывал положение, в которое он себя поставил, когда ему сообщили, что его спрашивает какой-то негр. Естественно, он подумал, что это вызов от Анри де Мальмеди, и распорядился, чтобы пригласили посланца.