— Чем они мне навредили? Да они упали в цене! Негр, пытавшийся бежать, теряет в цене вдвое! Эти два молодца еще вчера стоили: один — пятьсот пиастров, а другой — триста, то есть всего восемьсот пиастров. Ну так вот, если я сегодня запрошу за них шестьсот пиастров, мне их не дадут.

— Я, например, сейчас не дал бы за них шестисот пиастров, — сказал один из охотников, сопровождавших Анри.

— Ну, сударь, послушайте, я буду щедрее вас, — произнес голос, заставивший Сару вздрогнуть, — я даю за них тысячу.

Девушка повернулась и узнала иностранца, с которым она познакомилась в Порт-Луи, ангела-избавителя, появившегося на утесе.

Облаченный в изящный охотничий костюм, он стоял, опираясь на двуствольное ружье. Он все слышал.

— А, это вы, сударь, — сказал г-н де Мальмеди, в то время как Анри, во власти безотчетного волнения, залился краской, — разрешите сначала поблагодарить вас, поскольку моя племянница сказала, что она обязана вам жизнью, и если бы я знал, где найти вас, то поторопился бы вас увидеть не для того, чтобы пытаться как-то вознаградить вас, сударь, это невозможно, но чтобы выразить вам свою благодарность.

Незнакомец молча поклонился, и не без высокомерия, что не укрылось от Сары. И она торопливо добавила:

— Мой дядя прав, такую услугу немыслимо оплатить никакой наградой, но заверяю вас, пока я жива, буду помнить, что обязана вам своей жизнью.

— Два пороховых заряда и две свинцовые пули не стоят благодарности, мадемуазель, а я буду почитать за счастье, если благодарность господина де Мальмеди дойдет до того, что он уступит мне виновных негров за ту цену, которая была мной предложена.

— Анри, — тихо сказал г-н де Мальмеди, — нам ведь сообщили позавчера, что в виду острова появился корабль работорговцев?

— Да, отец!

— Хорошо! — продолжал г-н де Мальмеди, обращаясь на этот раз к самому себе. — Мы найдем средство заменить их.

— Я жду вашего ответа, сударь, — сказал незнакомец.

— Ну, конечно, сударь, с великим удовольствием. Негры ваши, вы можете взять их, но на вашем месте я бы наказал их, и сегодня же, даже если они несколько дней после этого не смогут работать.

— Теперь уж это мое дело, — улыбаясь, сказал иностранец, — тысяча пиастров будет у вас сегодня вечером.

— Простите, сударь, — сказал Анри, — но вы ошибаетесь: мой отец не намерен продавать негров, он их подарит вам. Жизнь двух ничтожных негров не может идти в сравнение с драгоценной жизнью моей милой кузины. Но позвольте, по крайней мере, подарить вам то, что у нас есть и что вы, кажется, хотели бы иметь.

— Нет, сударь, — ответил незнакомец, гордо вскинув голову, в то время как г-н де Мальмеди с укоризной смотрел на сына, — не таковы были наши условия.

— Ну, тогда позвольте мне их нарушить, — сказала Сара, — ради той, кому вы спасли жизнь, примите от нас этих негров.

— Благодарю вас, мадемуазель, — сказал иностранец, — было бы нелепо настаивать на своем. Значит, я принимаю ваш дар и теперь считаю себя обязанным вам.

И иностранец, в знак того, что не хочет дольше задерживать уважаемую компанию на дороге, поклонившись, отошел в сторону.

Мужчины обменялись поклонами, а Сара и Жорж обменялись взглядами.

Кавалькада продолжала путь. Жорж некоторое время провожал ее глазами, а потом, нахмурив брови, как всегда, когда его занимала беспокойная мысль, подошел к Назиму и сказал надсмотрщику:

— Прикажите освободить этого человека, он и его брат принадлежат мне.

Надсмотрщик слышал разговор незнакомца с г-ном де Мальмеди и поэтому исполнил приказание без всяких возражений. Назим был отвязан и передан новому владельцу.

— Теперь, друзья мои, — сказал иностранец, повернувшись к неграм и вынимая из кармана кошелек, полный золотых монет, — так как я получил подарок от вашего хозяина, будет справедливо, если я сделаю небольшой подарок вам. Возьмите этот кошелек и разделите его содержимое на всех.

И он отдал кошелек стоявшему радом негру, затем обратился к двум рабам, которые стояли за его спиной, ожидая приказаний.

— Ну а вы, — сказал он им, — делайте теперь что хотите, идите куда хотите, вы свободны.

Лайза и Назим радостно вскрикнули, хотя все еще сомневались: они даже не могли поверить в столь великодушный поступок человека, которому они не оказали никакой услуги. Но Жорж еще раз повторил свои слова, и тогда Лайза и Назим упали на колени и поклонились, в порыве неописуемой благодарности целуя руку своему освободителю.

Тем временем начало смеркаться; Жорж надел соломенную шляпу, которую до того он держал в руке, и, вскинув ружье на плечо, направился в Моку.

На следующий день, как мы уже упоминали, в губернаторском дворце должен был состояться обед и бал, известие о которых взбудоражило Порт-Луи.

Кто не бывал в колониях, в особенности на Иль-де-Франсе, не имеет никакого понятия о роскоши, царящей на двадцатом градусе южной широты. В самом деле, кроме всевозможных парижских чудес, выписанных из-за морей, чтобы украсить богатых и грациозных креолок острова Маврикий, они еще могли отобрать, и из первых рук, алмазы Визапура, жемчуг Офира, кашемировые шали из Сиама, прекрасный муслин из Калькутты. Ни один корабль, идущий из стран «Тысячи и одной ночи», не миновал берег Иль-де-Франса без того, чтобы не оставить здесь часть сокровищ, предназначенных для Европы. Таким образом, даже человек, привыкший к парижскому щегольству или к английскому изобилию, здешнее избранное общество не смог был не признать блистательным.

К тому же лорд Муррей, вращавшийся в самом фешенебельном обществе и приверженный к самым большим удобствам, за три дня полностью обновил убранство гостиной губернаторского дома, и она к четырем часам назначенного дня выглядела не хуже, чем апартаменты на улице Монблан или Риджентс-стрит. Вся колониальная аристократия была здесь: мужчины в одежде простого кроя, предписанного современной модой; женщины, усыпанные бриллиантами, сверкающие жемчугами, заблаговременно наряженные на бал; если их что-то и отличало от наших европейских дам, так это присущая только креолкам восхитительная томность. Объявление имени каждого нового гостя встречалось улыбкой; разумеется, здесь все были знакомы между собой, и, когда входила женщина, общее любопытство вызывал лишь ее наряд: откуда платье выписано, из какой ткани сшито, какими драгоценностями украшено. Особенно интересовали креолок англичанки, ибо в постоянной борьбе кокетства, театром которой служил Порт-Луи, местные дамы намеревались одержать победу над иностранками с помощью роскоши. Гул голосов, усиливавшийся с приходом каждой новой гостьи, и шепот, сопровождающий ее, были особенно громкими, если слуга объявлял английское имя, суровое звучание которого так же отличалось от местных имен, как смуглые девы тропиков отличаются от бледных дочерей Севера.

Лорд Муррей с аристократической вежливостью, характерной для англичан высшего света, встречал каждого нового гостя: женщине предлагал руку и, сопровождая в зал, говорил ей что-нибудь приятное; мужчину встречал рукопожатием и находил для него любезные слова, и все единодушно решили: новый губернатор — очаровательный человек.

Объявили о приходе господ де Мальмеди и мадемуазель Сары. Их ждали с нетерпением и любопытством не только потому, что Мальмеди принадлежали к наиболее состоятельным и знатным гражданам Иль-де-Франса, но прежде всего потому, что Сара была одной из самых богатых и элегантных девушек острова. Вот почему взгляды всех были прикованы к губернатору, когда он пошел навстречу Саре; приглашенных же красавиц прежде всего интересовал ее туалет.

Вопреки привычкам креолок и вопреки их ожиданиям, туалет Сары был весьма прост: восхитительное платье из индийского муслина, прозрачного и легкого, как тот газ, который Ювенал назвал сотканным из воздуха, без вышивки, без единой жемчужины, без единого бриллианта, оживленное только веткой розового боярышника. Девушку украшали те же цветы: венок на голове и букет у пояса; ни одного браслета не было на руках, ожерелье не оттеняло золотистого цвета ее кожи; волосы, тонкие, шелковистые, черные, падали длинными локонами на плечи. В руке она держала купленный у Мико-Мико веер — чудо китайского промысла.