Он подумал, что нельзя терять ни минуты, и, убедившись в том, какое направление выбрали преследователи, немедленно продолжил путь, двигаясь все время к востоку.

Лес выглядел необычно, и все живые существа, казалось, разделяли человеческие тревоги: стрельба, продолжавшаяся всю ночь, перебудила птиц в гнездах, кабанов в логовах и ланей в зарослях — все живое было напугано и носилось в паническом страхе, словно обезумев. Так беглецы шли два часа.

Через два часа пришлось сделать привал: негры, сражавшиеся всю ночь, в последний раз ели накануне в четыре часа. Лайза остановился у разрушенной ажупы, несомненно укрывавшей еще этой ночью беглых негров: под кучей золы, оставшейся после довольно долгого их пребывания здесь, еще тлели угли.

Трое негров отправились на охоту за танреками. Четвертый занялся разведением огня. Лайза собирал целебные травы для перевязки раненого.

Как бы ни был силен Жорж духом и телом, болезнь взяла свое: его лихорадило, он бредил, не сознавая, что происходит вокруг, и ничем не мог быть полезен своим спасителям — ни советом, ни делом.

Все же перевязка раны, казалось, принесла ему некоторое облегчение. Что же касается Лайзы, то он словно не был подвержен каким бы то ни было физическим слабостям. Шестьдесят часов провел он без сна, но выглядел бодро; двадцать часов он ничего не ел, но будто и не чувствовал голода.

Негры возвращались один за другим; они добыли штук шесть или восемь танреков и принялись поджаривать их у огромного костра, разведенного их товарищем. Дым костра все же внушал Лайзе опасения, но он рассудил, что поскольку они не оставили за собой никаких следов и успели уйти на два-три льё от места битвы, то, даже если враги и заметят дым, расстояние от их маленького отряда до любого английского поста настолько велико, что можно будет успеть скрыться до прихода солдат.

Когда еда была готова, негры позвали Лайзу, неотлучно сидевшего возле Жоржа. Лайза встал, присоединился к друзьям и вдруг заметил, что на бедре одного из негров кровоточит свежая рана. Тотчас спокойствие Лайзы исчезло: англичане могли гнаться за ними, как преследуют раненую лань, не потому, что догадывались, какая добыча от них ускользает, а для того лишь чтобы захватить раненого, ведь, кто бы он ни был, от него можно было получить важные сведения; конечно, англичане сделают все возможное, чтобы заполучить такого пленника.

Подумав об этом, он уже хотел отдать приказ своим четырем сподвижникам, сидевшим на корточках вокруг огня, сейчас же двинуться в путь, как неожиданно небольшую рощу, которая была гуще, чем остальной лес кругом, и на которой его взгляд не раз с беспокойством останавливался, озарила вспышка, послышались выстрелы, и пять или шесть пуль просвистело мимо него. Один из негров упал лицом прямо в костер, трое кинулись бежать, но один из них рухнул шагов через пять, а другой — еще через десять. И только одному удалось целым и невредимым укрыться в лесу.

Увидев дым, услышав стрельбу и свист пуль, Лайза бросился к носилкам, где лежал Жорж, подхватил раненого на руки как ребенка и, хотя тяжесть была велика, тоже устремился в лес.

Вдруг восемь или десять солдат, сопровождаемых пятью-шестью неграми, выскочили из рощи и бросились за беглецами, в одном из которых они узнали Жоржа, поскольку им было известно, что он ранен. Как и предвидел Лайза, они шли по кровавому следу. Остановившись недалеко от ажупы, на расстоянии в половину ружейного выстрела, они спокойно прицелились, и, как мы видим, прицелились неплохо: трое из четырех негров были если не убиты, то во всяком случае выведены из строя.

Тогда, уже ни на что не надеясь, Лайза пустился бежать; но, как бы он ни был вынослив, он не мог оторваться от преследователей, и те в конце концов сумели бы догнать его; к несчастью, у него было только две возможности, и обе обреченные на неудачу: броситься к чаще, где он вряд ли сумел бы далеко пробиться сквозь непролазные заросли, или бежать лесными прогалинами, подставляя себя под выстрелы. Он выбрал второй путь.

Вначале, собрав все силы, Лайза оказался на почти безопасном расстоянии от выстрелов; если бы он имел дело только с англичанами, он бы, безусловно, спасся; но за ним, быть может и неохотно, гнались еще и негры, подгоняемые сзади солдатскими штыками и из-за этого вынужденные преследовать его как дичь, и не потому, что они усердствовали, а потому, что боялись за себя.

Время от времени Лайза мелькал между деревьями, и тогда раздавались выстрелы и было видно, как пули срывают кору с деревьев вокруг него или вспахивают землю у него под ногами; но ни одна пуля не задела его, словно заговоренного, и он продолжал бежать все быстрее, подгоняемый опасностью, от которой он убегал.

Наконец он выбежал на край прогалины: это был крутой и почти открытый склон горы, вершина которой густо поросла молодым лесом. Если бы Лайзе удалось подняться по склону, он укрылся бы среди скал, проскользнул бы в какую-нибудь лощину и ушел бы от погони; но на этом открытом месте Лайза был хорошей мишенью для стрелков.

Раздумывать было не время: броситься вправо или влево значило потерпеть неудачу, а случай до сих пор помогал беглецам — кто знает, может быть, им опять повезет?..

Лайза выбежал на прогалину; его преследователи, видя преимущество своего нового положения, ускорили бег. Вот и они уже на опушке. Около ста пятидесяти шагов отделяют их от Лайзы.

Тогда все они, как по команде, остановились, вскинули ружья и выстрелили. Лайза, казалось, не был задет и продолжал бежать. У солдат еще было время перезарядить ружья, прежде чем он скроется, и они поспешно забивали заряды в дула.

Лайза тем временем уже был далеко; если его не подстрелят при втором залпе и ему удастся добраться до леса невредимым, то удача будет на его стороне. До чащи ему оставалось шагов двадцать пять, и, пока солдаты замешкались, перезаряжая ружья, он опередил их на сто пятьдесят шагов. Вдруг он исчез в ложбине; к несчастью, она не вела ни вправо, ни влево; тем не менее, он двигался вдоль нее сколько было возможно, пытаясь сбить солдат с толку. Но вот ложбина, защищавшая его, закончилась; теперь ему пришлось снова взбираться на откос и, следовательно, снова показаться преследователям. Тут же грянул залп из десяти — двенадцати ружей одновременно, и охотникам на людей показалось, что Лайза пошатнулся. И верно — шагнув еще несколько раз, Лайза остановился, покачнулся, опустился на одно колено, потом на оба и положил на землю Жоржа, так и не пришедшего в сознание; затем, встав во весь рост, он повернулся к англичанам, поднял руки к небу угрожающим жестом, посылая своим врагам последнее проклятие, и, выхватив из-за пояса кинжал, вонзил его себе в грудь по самую рукоять.

Солдаты, словно охотники, загнавшие зверя, бросились к нему, издавая радостные крики. Несколько секунд Лайза еще стоял, затем рухнул, как поваленное дерево: лезвие ножа пронзило ему сердце.

Приблизившись к беглецам, солдаты обнаружили, что Лайза мертв, а Жорж умирает: чтобы не попасть живым в руки врага, он из последних сил сорвал повязку со своей раны, из которой потоком хлынула кровь.

Что же касается Лайзы, то, перед тем как вонзить себе в сердце кинжал, он получил две сквозные пулевые раны — в бедро и грудь.

То, что произошло в течение двух или трех дней после описанной нами катастрофы, оставило у Жоржа лишь неясное воспоминание; его рассудок, блуждавший в бреду, смутно представлял себе то, что случилось; он потерял счет времени и не имел понятия о последовательности прошедших событий. Однажды утром он пришел в себя как от тяжелого сна и понял, что находится в тюрьме.

Возле него был полковой хирург гарнизона Порт-Луи.

И только тогда, напрягая память, Жорж вспомнил нескончаемую череду прошедших событий, подобно тому как в тумане различаешь озера, горы и леса; перед ним предстало все вплоть до того мгновения, когда он был ранен. Он еще помнил, как его принесли в Моку, как они вместе с отцом покинули дом; но все, что происходило после того, как они прибыли в Большой лес, представлялось ему неясным, все было похоже на сон.