При первом же взгляде Жорж убедился, что ошибся, но у него зародилось смутное воспоминание: где-то он видел этого человека, но при каких обстоятельствах, не мог вспомнить.

— Вы меня не узнаете? — спросил негр.

— Нет, — ответил Жорж, — однако мы с тобой где-то встречались, не так ли?

— Дважды.

— Где же?

— В первый раз у Черной реки, где вы спасли девушку, а во второй…

— Верно, вспоминаю, — прервал его Жорж, — а во второй?..

— А во второй, — прервал его в свою очередь негр, — когда вы вернули нам свободу. Мое имя — Лайза, а брата — Назим.

— А что стало с твоим братом?

— Назим, когда был рабом, хотел бежать на Анжуан. Вы освободили его, он отправился к отцу и сейчас должен быть там. Благодарю вас за него.

— Но ты ведь тоже свободен, почему ты не уехал? — спросил Жорж. — Это странно.

— Сейчас объясню, — улыбаясь, ответил негр.

— Слушаю, — сказал Жорж, невольно заинтересованный этим разговором.

— Я сын вождя племени, — начал негр, — во мне течет арабская и зангебарская кровь; я не рожден жить в неволе.

Жорж улыбнулся, не узнавая в гордыне негра отражение своей собственной гордыни.

Негр продолжал, не заметив его улыбки или не обратив на нее внимания:

— Вождь Керимбо захватил меня в плен во время войны и продал работорговцу, а тот продал господину де Мальмеди. Я предложил выкуп — двадцать фунтов золотого песка, за которыми нужно было послать на Анжуан раба, но слову негра не поверили, и мне отказали. Сначала я настаивал, потом… в моей жизни произошла перемена, и я перестал думать об отъезде.

— А господин де Мальмеди обращался с тобой как ты того заслуживал? — спросил Жорж.

— Не совсем так, — ответил негр. — Три года спустя мой брат Назим также попал в плен и был продан, но, к счастью, тому же хозяину, что и я. Однако, в отличие от меня, у него не было причин оставаться здесь, и он решил бежать. Что произошло потом, вы знаете, ведь вы его спасли. Я любил брата как своего ребенка, а вас, — продолжал негр, скрестив руки на груди и поклонившись, — я люблю теперь как отца. Итак, слушайте, что здесь происходит, это и вас касается. Нас здесь восемьдесят тысяч цветных и двадцать тысяч белых.

— Знаю, — сказал Жорж, улыбаясь, — я тоже всех пересчитал.

— Я догадывался об этом. Среди этих восьмидесяти тысяч двадцать тысяч, по крайней мере, могут сражаться, в то время как среди белых, включая восемьсот солдат английского гарнизона, соберется не более четырех тысяч человек.

— Мне и это известно, — произнес Жорж.

— Тогда вы догадываетесь, о чем идет речь? — спросил Лайза.

— Я жду, что ты мне объяснишь.

— Мы твердо решили избавиться от белых. Мы, слава Богу, достаточно страдали, чтобы получить право отомстить.

— Ну и что? — спросил Жорж.

— Так вот — мы готовы! — ответил Лайза.

— Что же вы медлите, почему не мстите?

— У нас нет вождя, точнее, предлагаются два, но ни один из них не подходит для подобного начинания.

— Кто же они?

— Один из них Антонио Малаец.

Губы Жоржа тронула презрительная улыбка.

— А кто другой? — спросил он.

— Другой — это я, — ответил Лайза.

Жорж посмотрел в лицо этого человека, который мог бы послужить для белых примером скромности, заявив, что недостоин роли вождя.

— Значит, другой — это ты? — переспросил молодой человек.

— Да, — ответил негр, — но у такого дела не могут быть два вождя: нужен только один.

— Так-так, — отозвался Жорж, решив, что Лайза хотел бы стать единственным вождем движения.

— Да, нужен один вождь, верховный, безоговорочный, чей авторитет никем не мог быть оспорен.

— Но как найти такого человека? — спросил Жорж.

— Он найден, — сказал Лайза, пристально глядя на молодого мулата, — но согласится ли он?

— Он рискует головой, — заметил Жорж.

— А разве мы ничем не рискуем? — промолвил Лайза.

— Но какое ручательство вы ему дадите?

— То же, что и он нам: преследования и неволя в прошлом, мщение и свобода в будущем.

— Какой вы выработали план?

— Завтра, после праздника Шахсей-Вахсей, когда белые, устав от развлечений и сожжения пагоды, разойдутся по домам, ласкары останутся одни на берегу реки Латаний; и тогда со всех сторон соберутся африканцы, малайцы, мадагаскарцы, малабарцы, индийцы — все, кто участвует в заговоре, и они изберут вождя, а этот вождь поведет их. Так вот: дайте согласие — и вы будете вождем.

— Кто же поручил тебе сделать мне такое предложение? — спросил Жорж.

Лайза высокомерно улыбнулся:

— Никто.

— Тогда это ты сам придумал?

— Да.

— Кто же внушил тебе эту мысль?

— Вы сами.

— Почему я?

— Потому что только с нашей помощью вы сможете достичь своей цели.

— А кто тебе сказал, какую цель я преследую?

— Вы желаете жениться на Розе Черной реки и ненавидите господина Анри де Мальмеди. Вы хотите обладать одной и отомстить другому! Только мы сможем оказать вам помощь в этом деле, иначе первую вам не отдадут в жены, а второго не позволят сделать вашим противником.

— А откуда ты знаешь, что я люблю Сару?

— Я наблюдал за вами.

— Ты ошибаешься.

Грустно покачав головой, Лайза произнес:

— Глаза иногда ошибаются, но сердце — никогда.

— Может быть, ты мой соперник? — заметил Жорж, пренебрежительно улыбнувшись.

— Соперником может быть человек, имеющий надежду, что его полюбят, а Роза Черной реки никогда не полюбит Льва Анжуана.

— Значит, ты не ревнуешь?

— Вы ей спасли жизнь, и ее жизнь принадлежит вам, это справедливо; мне не было даже дано счастье умереть за нее, но, тем не менее, — добавил негр, пристально глядя на Жоржа, — поверьте, я сделал все, что следовало, для этого.

— Да, да, — произнес Жорж, — ты храбрый человек, но другие? Могу ли я надеяться на них?

— Я могу ответить лишь за себя, — ответил Лайза, — а за себя я отвечаю: если вам нужен мужественный, верный и преданный человек — располагайте мною!

— И ты первый будешь повиноваться мне?

— Всегда и во всем.

— Даже в том, что касается… — Жорж замолк, гладя на Лайзу.

— Даже в том, что касается Розы Черной реки, — произнес негр, поняв, что хотел сказать молодой мулат.

— Но откуда у тебя такая преданность по отношению ко мне?

— Олень Анжуана должен был умереть под плетьми палачей, но вы выкупили его. Лев Алжуана был закован цепями, но вы дали ему свободу. Среди зверей лев не только самый сильный, но и самый великодушный, и потому, что он самый сильный и великодушный, — продолжал негр, скрестив руки и гордо подняв голову, — меня и назвали Лайза Лев Анжуана.

— Хорошо, — сказал Жорж, протягивая негру руку. — Дай мне день на размышление.

— А что вам мешает решиться сейчас же?

— Сегодня я публично, страшно, смертельно оскорбил господина Анри де Мальмеди.

— Знаю, я при этом присутствовал, — промолвил негр.

— Если господин де Мальмеди будет драться со мной на дуэли, я пока ничего определенного сказать не могу.

— А если он откажется? — с улыбкой спросил Лайза.

— Тогда я в вашем распоряжении. Но, тогда, поскольку он храбр, дважды дрался на дуэлях с белыми и на одной из них убил своего противника, он нанес бы мне третье оскорбление в добавление к двум предыдущим и это переполнило бы чашу.

— О, тогда вы наш вождь, — сказал Лайза, — белый не станет драться на дуэли с мулатом.

Жорж нахмурился, он уже думал об этом. Но почему тогда белый может терпеть позорное клеймо на лице, нанесенное ему мулатом?

В эту минуту вошел Телемах.

— Хозяин, — сказал он, — голландский господин хочет говорить с вами.

— Капитан Ван ден Брук? — спросил Жорж.

— Да.

— Очень хорошо, — заметил Жорж.

Затем, обратившись к Лайзе, он добавил:

— Подожди меня здесь, я скоро вернусь; возможно, я смогу дать тебе ответ раньше, чем предполагал.

Жорж вышел из комнаты, где остался Лайза, и с распростертыми объятиями направился туда, где его ожидал капитан.