Из четырех стен павильона видны только три, а четвертая примыкает к негритянским хижинам. Первая из видимых стен выходит, на двор, где растут манговые деревья, китайская сирень и драконово дерево; другая — на проход, ведущий к маленькой лестнице; наконец, третья — на большой склад древесины, почти пустой, заключенный между тем самым ручьем, который течет параллельно главному фасаду дома г-на де Мальмеди, и обсаженным деревьями переулком, который возвышается над складом примерно на дюжину футов. К переулку прилепились два-три дома — их пологие крыши открывают легкий доступ из переулка к складу для того, кто вздумал бы зачем-то проникнуть туда незамеченным.

В павильоне три окна и дверь, как мы упоминали, во двор. Одно окно — рядом с дверью, другое смотрит в проход и третье — на склад.

Во время рассказа Мико-Мико Жорж трижды улыбнулся, причем с разным выражением лица. Сначала он улыбнулся, когда его посланник сказал ему, что Сара оставила себе карточку; затем — когда тот сообщил, что Анри женится на своей кузине, и, наконец, когда услышал, что в павильон можно попасть через окно, выходящее на склад.

Жорж положил перед Мико-Мико карандаш и бумагу, и, в то время как торговец для большей надежности чертил план дома, он взял перо и принялся писать письмо.

Письмо и план дома были закончены одновременно.

Тогда Жорж встал и пошел в свою спальню, откуда принес восхитительную шкатулку работы Буля, достойную принадлежать г-же де Помпадур. Он положил в нее только что написанное письмо, запер шкатулку на ключ, передал шкатулку и ключ Мико-Мико, сопроводив их своими наставлениями, после чего Мико-Мико опять получил квадрупль за новое поручение, которое он сейчас должен был выполнить. Приведя свой бамбуковый шест в равновесие на плече, китаец отправился в город тем же шагом, каким он пришел оттуда; это означало, что примерно через четыре часа он будет у Сары.

Не успел Мико-Мико исчезнуть в конце аллеи, ведущей на плантацию, как через заднюю дверь вошли Жак с отцом. Жорж, собиравшийся догнать их по дороге, удивился их внезапному возвращению. Оказалось, что Жак увидел в небе признаки, предвещающие ураган, и хотя боцман Железный Лоб, его помощник, пользовался полным его доверием, слишком велика была его любовь к «Калипсо», чтобы передоверить другому заботу о ее сохранности в столь грозных обстоятельствах. Жак вернулся, чтобы проститься с братом. С вершины горы Большой Перст, куда он поднялся, желая убедиться, что его шхуна на месте, ему стало видно, что «Калипсо» дрейфует примерно в двух льё от берега, и подал условный сигнал помощнику, сообщив, что намерен вернуться на борт. Сигнал был замечен, и Жак не сомневался, что через два часа за ним придет шлюпка, доставившая его на берег.

Мюнье, бедный отец, делал все возможное, чтобы удержать сына при себе, но Жак сказал ему ласково и твердо: «Дорогой отец, это невозможно», и старик по интонации его голоса понял, что сын непоколебим в своем решении, и больше не настаивал на своем.

Что касается Жоржа, то он настолько хорошо понимал, почему Жак торопится на свой корабль, что даже не отговаривал его. Он только сказал брату, что вместе с отцом проводит его до хребта Питербот, чтобы с его противоположного склона проследить, как он доберется до корабля.

Таким образом, они отправились втроем по тропам, известным лишь охотникам, до истока Тыквенной реки. Там Жак простился со своими близкими, у которых пробыл так недолго, но торжественно обещал скоро вернуться.

Часом позже шлюпка отчалила, увозя Жака, верного своей любви к кораблю и полного решимости спасти «Калипсо» или погибнуть вместе с нею.

Едва Жак ступил на палубу, как шхуна, которая до тех пор дрейфовала, взяла курс на Песчаный остров и на полной скорости пошла к северу.

Тем временем небо и море приобрели устрашающий вид. Море стонало и на глазах подымалось, хотя час прилива еще не настал. Небо, словно соперничая с океаном, катило валы облаков, стремительно летящих и рвущихся в клочья под порывами ветра, который то и дело менял направление с ост-зюйд-оста на зюйд-ост и зюйд-зюйд-ост.

Все эти приметы могли показаться предвестниками обычной бури кому угодно, но только не моряку. Подобные явления случались не раз в году, и за ними не обязательно следовали какие-нибудь бедствия. Но, вернувшись домой, Жорж с отцом убедились в прозорливости Жака. Ртуть в барометре упала до отметки в двадцать восемь дюймов.

Пьер Мюнье тут же велел управляющему срезать стебли маниоки, чтобы спасти хотя бы корни, — иначе большая часть растений будет вырвана из земли и унесена ветром.

Жорж в это время приказал Али оседлать к восьми часам Антрима. Услышав это, Пьер Мюнье содрогнулся.

— Для чего ты велишь седлать коня? — с ужасом спросил он сына.

— В десять часов я должен быть в городе, отец, — ответил Жорж.

— Но, несчастный, это невозможно! — вскричал отец.

— Это необходимо, отец, — возразил сын.

И в его голосе, как раньше в голосе Жака, отец почувствовал такую непреклонность, что только вздохнул и поник головой, не смея настаивать.

В это время Мико-Мико выполнял поручение Жоржа.

Прибыв в Порт-Луи, он тут же направился к дому г-на де Мальмеди, куда благодаря заказу Анри мог входить беспрепятственно. Он вошел туда тем более уверенно, что, следуя через порт, видел там господ де Мальмеди, отца и сына, — они смотрели на суда, стоявшие на якоре, капитаны которых, ожидая шквал, велели удвоить число швартовых. Поэтому он вошел в дом, не боясь, что кто-нибудь помешает ему в его намерении, и Вижу, еще сегодня утром видевший, как Мико-Мико совещался с молодым хозяином и с той, которую он заранее считал своей молодой хозяйкой, снова повел китайца к Саре (по своему обыкновению, она находилась в павильоне).

Как и предвидел Жорж, среди новых предметов, которые торговец предложил любопытству юной креолки, прелестная шкатулка Буля сразу привлекла ее внимание. Сара взяла ее, осмотрела со всех сторон и, полюбовавшись внешним видом, захотела посмотреть, как она выглядит внутри, и спросила ключ, чтобы открыть ларец; тогда Мико-Мико, пошарив в карманах, знаками показал, что ключа у него нет и что он, быть может, забыл его дома, сейчас пойдет за ним, и тут же вышел, оставив Саре шкатулку.

Десять минут спустя, в то время как девушка с горячим детским любопытством вертела в руках чудесный ларец, появился Бижу и подал ей ключ, который Мико-Мико послал с негром.

Для Сары было безразлично, каким образом ключ попал к ней, лишь бы он у нее был; она взяла его из рук Бижу, поторопившегося выйти из комнаты, чтобы закрыть все ставни в доме: ураган приближался. Оставшись одна, Сара поспешила открыть ларец.

В ларце, как нам известно, был только листок бумаги, сложенный вчетверо и даже незапечатанный.

Жорж все предусмотрел и рассчитал.

Важно, чтобы Сара была одна в ту минуту, когда она найдет это послание. Оно не должно быть запечатано, чтобы Сара не смогла вернуть письмо, заявив, что она возвращает его, не прочитав.

Она секунду колебалась, но, догадавшись, откуда пришло письмо, движимая любопытством, любовью и самыми разнообразными чувствами, бурлящими в девичьем сердце, не смогла побороть желание узнать, что писал ей Жорж; взволнованная, зардевшаяся, она взяла записку и прочла:

«Сара!

Нет надобности говорить Вам, что я люблю Вас: Вы это знаете; мечтой всей моей жизни была такая подруга, как Вы. В жизни бывают столь исключительные обстоятельства и столь напряженные моменты, когда все общественные условности исчезают перед настоятельной необходимостью.

Сара, любите ли Вы меня?

Подумайте, какой будет Ваша жизнь с Анри! Представьте себе, какой она будет со мной.

С ним — уважение общества.

Со мной — позор, вызванный общественным предрассудком.

Но ведь я люблю Вас, повторяю, и никто и никогда не полюбит Вас сильнее, чем я.