Леви умолял меня посмотреть дома и найти новое место, которое станет домом, где я смогу осесть и начать жить заново. Виндзор, провинция Онтарио должен был стать моим новым началом, новым родным городом, но я этого не чувствовал. Пока что нет. Кроме того, что, если люди в этом городе узнают, кто я? Что, если и отсюда придется бежать?

Я не хотел пускать корни, так что хватало и квартиры.

Вся моя жизнь казалась нереальной, словно я плавал в бездне. Все вокруг меня было искаженным и неопределенным, размытым и расфокусированным. Я не был уверен, где мне место, меня выдирало из одной реальности и швыряло в другую — не по выбору, а из-за необходимости.

Я бросил ключи на маленький столик у двери, а портфель швырнул на поношенный кожаный диван, который приобрел на какой-то местной гаражной распродаже онлайн. Ни один предмет из скудной меблировки квартиры не был новым, но мне было плевать. Я хватал все по дешевке. Этот новый минималистичный стиль жизни прекрасно мне подходил. В Кингстоне у меня уже имелся полный дом вещей, с которыми я не знал, что делать — сокровища, которые мы с Морганом собрали за годы. Все в том доме теперь было запятнано, и я не мог допустить мысли о том, чтобы забрать что-то при переезде. С теми вещами переплеталось слишком много воспоминаний. Воспоминаний, которые я предпочел бы забыть.

Это не жизнь. Я не был уверен, смогу ли и стану ли когда-нибудь снова жить. Морган лишил меня всего. Последние двадцать лет были ложью.

Я стоял перед открытым холодильником, глядя на пустые полки. В последнее время у меня не было аппетита. Готовка была бременем, и у меня не было для этого энергии. Головные боли тоже не помогали.

Забив на холодильник, я плюхнулся на диван и закрыл глаза. В моем мозге было слишком много шума. Никакого умиротворения. Это никогда не уходило. На протяжении дня это становилось все громче и громче, пока не делалось невыносимым. Это заставляло мои кости ныть, а мышцы — пульсировать.

Как бы ненавистно мне ни было это признавать, Леви прав. Я катился под откос.

На часах было почти пять, но я позвонил в офис своего психотерапевта в Кингстоне, посчитав, что мой доктор наверняка почти закончила на сегодня. Мне нужно лишь направление. Ее секретарша может решить этот вопрос.

— Офис доктора Москони. Оливия у телефона. Чем я могу вам помочь?

— Здравствуйте, Оливия. Это Джейсон... Аткинсон, — фамилия оставила горький привкус на языке. — Я хотел узнать...

— Джейсон. О, я так рада, что вы позвонили. Мария гадала, как там у вас дела. Подождите. У нее сейчас нет пациента. Позвольте вас соединить.

Меня поставили на удержание вызова прежде, чем я успел выпалить, что мне не нужно говорить с ней лично. К сожалению, брак со скандально известным Кингстонским Душителем даровал мне статус знаменитости. Я это ненавидел.

— Джейсон, мистер, тебе лучше дать мне чертовски хорошее объяснение, почему я ничего не слышала от тебя почти две недели, — ее тон был почти дразнящим, но я знал, что ее беспокойство искреннее.

Я подался вперед, повесив голову и вздохнув.

— Я извиняюсь. Сбор вещей и переезд в Виндзор тяжело сказались на мне. Затем мне пришлось в короткие сроки готовить учебный план курса и... — у меня не было сил продолжать. Это всего лишь отговорки, и она это знала.

— И тебе пришлось сделать это сразу же после вынесения приговора Моргану. Как ты справляешься?

В горле встал ком, перед глазами все размылось.

— Не очень хорошо.

— Я знаю. Я слышу это по голосу. Тебе давно нужно было мне позвонить.

— Знаю. Прости. Я надеялся получить направление.

— Ладно. Мы поговорим об этом, но у меня вот-вот придет поздний клиент по записи. Когда я закончу, мы с тобой проведем сессию.

— Что? Сегодня?

— Мы можем пообщаться по видеосвязи. Тебя устроит? Ты дома?

— Да, но...

— Никаких но. Пришли мне свои данные скайпа. Я позвоню примерно через час, ладно?

Я провел рукой по лицу, переполнившись неожиданным облегчением.

— Хорошо.

Мы закончили разговор, и я долго сидел, держа голову руками и просто существуя. В некоторые дни даже дыхание казалось тяжелой задачей, отнимавшей все силы.

Например, сегодня.

Ибупрофен, который я выпил ранее, потихоньку начинал действовать. Я размял шею, постанывая от веса собственной головы и глядя на портфель на диване рядом. Я подтянул его поближе и запустил руку внутрь, достал ноутбук и поставил на журнальный столик, затем отправил нужные данные доктору Москони.

Когда с этим было покончено, потребность, которую невозможно было игнорировать, заставила меня снова потянуться к портфелю.

Я вытащил ее и положил на колени. Она была однотонно коричневой, безо всяких пометок. Леви о ней не знал. Доктор Москони о ней не знала. Никто не знал. Это был мой секрет. Мое наказание. Темное пятно на моей душе, которое навсегда останется там.

Я открыл папку. Внутри были фотографии. Снимки одиннадцати мужчин. Некоторые были газетными вырезками плохого качества. Другие были более четкими и изображали ослепительные улыбки на лицах, которые уже никогда больше не улыбнутся. Это фотографии, которые были получены от членов семей и использовались в СМИ.

Одиннадцать мужчин, которые погибли из-за моего ревнивого мужа.

Из-за меня.

— Абрахам Нарула, — я прикоснулся к его лицу.

Я помнил его смутно. Он был самым первым. Двадцать два года. Его недавно наняли в кофейню в том районе, где мы с Морганом жили до переезда наш новый дом. Я давным-давно забыл про него, столкнувшись с ним всего дважды до переезда. Абрахам (имя которого я в то время не знал) в шутку флиртовал со мной. Это были безобидные и невинные комментарии, брошенные мимоходом и ради забавы. Моргану было не смешно. Когда мы ушли со своими стаканами кофе, я поддразнил его и сказал остыть, потому что, каким бы симпатичным ни был бариста, он знал, что я люблю только его.

Я узнал об убийстве Абрахама только на суде.

Я положил фотографию молодого парня лицом вниз на обшарпанный журнальный столик и прикоснулся к лицу следующего мужчины.

— Колин Майерс, — он работал со мной в Университете Квин как ассистент профессора на научной кафедре. Я не знал Колина и не помнил, чтобы когда-то встречался с ним. На суде всплыло, что мы, видимо, вместе посетили рабочее мероприятие. Свидетель с мероприятия позднее вспомнил, что Колин рассказывал, как флиртовал с красивым учителем истории, но разочаровался, узнав, что тот счастлив в браке.

Через три дня Колина нашли мертвым в переулке за гей-баром. Полиция даже не заподозрила, что это связано с его работой в университете.

Каждое лицо в моей папке имело схожие связи. Одиннадцать мужчин, которых я не знал, но в какой-то момент они пересекались со мной. Одиннадцать мужчин, которые, по мнению Моргана, представляли угрозу для наших отношений.

Мужчина с последней фотографии, Дэниэл Уайт, был единственным, кого я помнил хоть с какой-то ясностью. Он был нашим официантом в ресторане, где мы ужинали за два дня до ареста Моргана.

Все, что сделал Дэниэл, — это слишком много раз улыбнулся мне, но это я подписал ему смертный приговор. Я похлопал глазками, глядя на своего мужа, и поддразнил его:

— Веди себя хорошо со мной. Видишь, у меня есть варианты.

Мой желудок взбунтовался, когда я смотрел на улыбку, застывшую на лице Дэниэла Уайта. Все размылось, когда покатились слезы. Дэниэл страдал дольше, чем остальные, и закрывая глаза по ночам, я видел фотографии его избитого тела, которые показывали на суде.

Морган был зол. Он действовал не так осторожно, и это стало его погибелью.

— Мне так жаль, — я прикоснулся к лицу Дэниэла. — Мне очень, очень жаль, — мою грудь сдавило, и я бросил фотографию к остальным, согнувшись пополам, когда очередная волна раскаяния и боли попыталась затопить меня. Может, это Морган физически отнял их жизни, но я не мог снять вину с себя. Они все мертвы из-за меня.

Я стиснул шею сзади и стал раскачиваться, пытаясь остановить ритмичную пульсацию в голове, пытаясь стереть из памяти ужасные фотографии мест преступления и мертвых тел.