— Спасибо.

Брюзгливая официантка вернулась и приняла у нас заказы. Джейсон заказал испанский омлет, а я попросил черничные блинчики и бекон. Как только она снова ушла, я улыбнулся.

— Она могла бы получить главную роль в фильме ужасов. Если когда-нибудь переснимут тот фильм по Стивену Кингу, «Мизери», она могла бы сыграть ту жуткую сталкершу. У нее подходящее лицо. Как там ее звали?

— Энни Уилкс.

— Да! Она самая. Тебе так не кажется?

— А можно мы не будем говорить о фильмах ужасов?

Мое лицо скисло, и я уже собирался рассыпаться в извинениях, но Джейсон поднял ладонь и остановил меня.

— Все хорошо. Просто я только что пережил собственный фильм ужасов, и не думаю, что хочу опять затрагивать эту тему.

— Прости. Это было бестактно. Я не подумал.

— Все хорошо, просто давай закроем тему.

За окном, на дереве у края парковки полиэтиленовый пакет зацепился за ветку и развевался на ветру. Листья кружили и танцевали небольшими вихрями всякий раз, когда по улице проезжала машина. Светило раннее утреннее солнце, отражавшееся от витрин на другой стороне улицы.

Я чувствовал, что Джейсон наблюдает за мной. Он часто так делал, когда думал, что я не обращаю внимания.

— Могу я кое-что у тебя спросить? — я повернулся к нему, и на его лице отразилась настороженность. — Не про Моргана.

Напряжение ушло из его плеч, и он кивнул, покрутив кружку между ладоней.

— Конечно.

— Давно ты принимаешь пароксетин?

Джейсон вздрогнул, и кровь отлила от его лица. Он замер неподвижно.

— Откуда ты...?

— Флакон стоял на полочке в ванной. Это антидепрессант. Я раньше принимал его, пока мой доктор не перевел меня на циталопрам несколько лет назад. Я король побочных эффектов. Нам пришлось поиграться с разными лекарствами, пока мы не нашли то, что работает для меня. Мне просто стало любопытно. Ты не обязан отвечать. Я всюду сую свой нос. Игнорируй меня.

Его лицо исказилось в хмурой гримасе.

— Ты на антидепрессантах?

— Ага. С восемнадцати лет.

— Но... — он покачал головой так, словно не мог осмыслить. Я часто сталкивался с такой реакцией и знал, что он скажет, еще до того, как он заговорил вновь. — Ты самый жизнерадостный и счастливый человек из всех, кого я знаю. Зачем тебе антидепрессанты, черт подери?

Я пожал плечами, снова наблюдая, как тот пакет треплется на ветке, и вспоминая, какими были мои подростковые годы.

— Робин Уильямс был, пожалуй, одним из лучших комиков своего времени. Разве ты не согласен (прим. Робин Уильямс страдал от тяжелой депрессии и покончил жизнь самоубийством)?

Джейсон не ответил.

— Иногда самые счастливые люди — это те, кому тяжелее всего. Робин Уильямс прятался за своим юмором. Внутри он разваливался на куски. Не стоит судить книгу по обложке, — я рискнул взглянуть на Джейсона. Он выглядел ужаснувшимся. — Я в порядке, Джейсон. Тебе не нужно беспокоиться за меня. Честно говоря, в прошлом году мой доктор хотел, чтобы я перестал принимать лекарства и посмотрел, как я буду себя чувствовать. Это меня вроде как напугало, и я отказался. В подростковые годы мне было тяжело. Мой папа — Уолтер — не самый приятный парень. Моя мама пыталась сгладить углы в наших отношениях, но это не помогало. Я убрался оттуда как можно скорее. Я унес ноги. Главное, что мне нравится то, какой я сейчас. Плохие дни иногда все же бывают, но по большей части я справляюсь очень хорошо. Просто не хочу нарушить свой баланс, понимаешь? Может, мне уже не нужны таблетки, но... — я пожал плечами. — Может, и нужны.

Нам принесли еду. Гора блинчиков на моей тарелке устрашала. Омлет Джейсона пах изумительно, а бекон был почти идеальной степени хрусткости. Я взял одну полоску с тарелки и разломил пополам, куснув и наслаждаясь соленой вкусняшкой, затем протянул вторую половинку Джейсону.

— Ну же. Все любят бекон. Я поделюсь, — когда он поколебался, я добавил: — Ты не умрешь от закупорки артерий после одного кусочка. Обещаю.

Он взял протянутый бекон и захрустел им. Он все еще хмурился, все еще оставался серьезным. Его лицо обрело то выражение глубоких раздумий, и все веселье ушло. Несколько минут мы ели в тишине, и поскрипывание столовых приборов по керамическим тарелкам заглушало тихую кантри-музыку, доносившуюся из динамиков.

— Я еще не принимал их, — сказал Джейсон, разрезав омлет боковой стороной вилки и окунув один кусочек в лужицу соуса сальса. — Их прописал мой психотерапевт в Кингстоне. Я противился изо всех сил, говоря ей и своему лучшему другу, что у меня нет депрессии, и они мне не нужны. Я уперся как баран на этот счет.

— Мне это знакомо. Я согласился принимать их только после того, моя мать разрыдалась из-за меня, — я съел еще немножко блинчиков, прожевав и проглотив. — Ты близок со своими родителями?

— Уже нет.

Никакого объяснения. Я не расспрашивал. Хватит на сегодня расспросов.

— Ну, не то чтобы мнение двадцатипятилетнего студента имело большой вес, но ты не узнаешь, помогают ли они, пока не попробуешь. Я упрямился. Я отрицал, что у меня есть проблема. В итоге одна маленькая таблеточка в день вернула мне мою жизнь.

Джейсон гонял омлет по тарелке. Он съел меньше половины, но, похоже, потерял аппетит. Я часто замечал за ним такое. Он мало ел. Он мало спал. Много времени проводил, погрузившись в свои мысли. Я не доктор, но я и не дурак.

Я позволил разговору оборваться. Я сегодня спросил уже достаточно. Пока я доедал блинчики, Джейсон пил кофе. Когда ему казалось, что я слишком отвлекся на еду, он пристально наблюдал за мной. Жар его внимания согревал меня изнутри и снаружи.

Закончив, я отодвинул тарелку в сторону, и несколько минут мы без слов изучали друг друга. За эту неделю не раз случались моменты, когда Джейсон как будто терялся в моих глазах, словно искал там что-то.

Когда официантка подошла и спросила, не нужно ли нам еще кофе, мы отказались, и Джейсон заплатил за наш завтрак.

Мы медленно пошли к машине, не торопясь.

— Куда ты едешь в выходные? — спросил я, зная, что лезу в личную жизнь, но не сумев сдержаться.

— В Кингстон.

— О.

Он вздохнул и остановился у машины, но не разблокировал двери. Он прислонился спиной к автомобилю и уставился взглядом в пол.

— Я пытаюсь разобраться с разводом. Морган чинит препятствия, — он пнул камешек и пошаркал ботинком по асфальту. — Видимо, он подпишет бумаги только в том случае, если я навещу его.

— То есть, ты едешь к нему в тюрьму? — мой тон подскочил на одну октаву. Но какого ж хера? Этот мужчина и без того достаточно травмировал Джейсона. Меньше всего Джейсону надо сидеть в одной комнате с его бывшим, психопатом и серийным убийцей. — А это хорошая идея?

— Неважно. Мне надо, чтобы бумаги были подписаны, и, возможно, это единственный способ этого добиться. Мне надоело играть в игры.

— Правда? Потому что выглядит все так, будто он превратил тебя в свою пешку.

Джейсон сердито посмотрел на меня.

— Не высказывай мнения о том дерьме, которого не понимаешь, Скайлар.

Я сдержал комментарии о дурном предчувствии в моем нутре.

— Просто будь осторожен, ладно? Он не тот мужчина, которым ты его считал.

— Я знаю это как никто другой. Все будет хорошо. Мой адвокат поедет со мной. Он мой друг.

Тело Джейсона словно одеревенело. Его руки были скрещены на груди, и он уставился на асфальт так, будто пытался просверлить в нем дырку взглядом.

Я закрыл тему и сократил расстояние между нами. Какое-то время он противился, его тело было напряженным и отстраненным, словно не желая подпускать меня. Когда я не отступил, он позволил мне встать между его ног. Я приподнял его подбородок и накрыл его губы своими прежде, чем он успел запротестовать. Я глубоко целовал его, глотая крошечные звуки удовольствия, которые ему не удавалось сдерживать. Через несколько коротких минут он обнял меня обеими руками и прижал к себе.

Поцелуй продолжался дольше, чем стоило. Когда он естественным образом завершился, Джейсон облизал губы, и наши лбы почти соприкасались. Мы находились так близко, что дышали одним воздухом. Ни один из нас, похоже, не хотел это менять.