Джейсон поднял голову, и его темные глаза схлестнулись с моими, когда он зажал мне рот ладонью.

— Ты всегда во время секса ведешь репортаж с места событий? В прошлый раз ты этого не делал, но у тебя рот был занят членом, так? Это твоя фишка? Мне стоит ожидать такого?

Мои веки затрепетали и опустились, когда его манипуляции внизу продолжились. Он давил основанием ладони на бугор в моих штанах, нарочито двигая вверх и вниз, вверх и вниз. Ублюдок наслаждался, делая меня податливым как воск. Я не мог мыслить связно.

— Нет, — сказал я в его ладонь, качая головой. Затем открыл глаза и пожал плечами; к моим щекам прилило тепло. — Ладно, да. Может быть. Иногда, — я избавился от его руки. — Я болтун. Мы установили этот факт. Я ничего не могу с этим поделать. Я попытаюсь заткнуться. Просто ты... и... Черт возьми, ты что, только что расстегнул пуговицу на моих... Да. И теперь ты по-настоящему трогаешь мой член. Твоя рука на моем голом члене. Божечки, как хорошо. Я в раю.

Джейсон облизал губы, и блеск чего-то, похожего на веселье, промелькнул в его глазах, когда он удвоил усилия.

— То есть, хочешь сказать, мне надо просто смириться с этим, да?

Я моргнул, изо всех сил стараясь сосредоточиться, пока дыхание с трепетом вырывалось из моих легких.

— Смириться с чем? Я вообще уже не знаю, о чем мы говорим. Я знаю только то, что самый горячий препод в универе прижал меня к стене и дрочит мне, — мои ноги задрожали. — Я сейчас кончу. О боже, я уже близко.

Его рука замедлилась, и я, бл*ть, буквально заскулил.

— Твой рот, — сказал он.

— А? Твой рот? Я люблю твой рот. Я люблю твое тело. Я люблю твое лицо. Я даже не возражаю, что ты постоянно язвительно разговариваешь со всеми и вся. Черт, да я тебе детей рожу, если хочешь. Кучу детей. Очень много детей.

Губы Джейсона дернулись.

— Скайлар. Мы говорим про твой рот. Про то, что он не затыкается. Болтает, болтает, болтает, — он поцеловал меня, всосал мою нижнюю губу, покусывая ее зубами и продолжая: — Болтает и болтает.

— Мне жаль, — сказал я ему в губы, лизнув языком в ответ.

Он зарычал, и этот звук вибрацией прокатился по мне.

— А мне не жаль.

Мне хотелось еще больше ласк его рта и руки. Мы целовались так, будто хотели забраться друг в друга. Это было великолепно, а его рука на моем... она исчезла. Куда...? Я же прямо тут.

Одним быстрым движением Джейсон оторвался от моего рта, стянул мою футболку через голову и отбросил ее в сторону.

Одежда. Слишком много одежды. Он прав. Нам надо избавиться от одежды.

Я как можно быстрее занялся пуговицами его рубашки, расстегнув остальные и сдернув рукава с его рук. Его крепкая грудь, покрытая темными волосами, изумительно ощущалась под моими ладонями, и я провел по ней пальцами, слегка царапая и подтягивая его ближе, чтобы мы соприкоснулись грудь к груди. Я позволил своим рукам опуститься ниже к его поясу, расстегнув ремень в тот момент, когда его язык опять глубоко нырнул в мой рот.

У меня голова кружилась от нарастающего желания и потребности раздеться, так что когда все прекратилось, я не сразу сообразил. Он не целовал. Он не трогал. Он... Я поморгал, прогоняя дымку похоти.

Джейсон смотрел на что-то в своей руке. Я уставился на него, на мгновение растерявшись, а потом все стало на место. Это мой бумажник. Он копался в моем бумажнике. Какого...?

— Ты только что залез в мой карман? Ну точно, и я ничегошеньки не почувствовал. Вау. Ловко. Впечатляет. Справедливости ради, я был отвлечен. Твои руки бродили по мне всюду, и между прочим, это просто фантастика, и я не жалуюсь. При любых других обстоятельствах... Что ты делаешь?

Он открывал маленькие отделения и просовывал внутрь палец, хмурясь.

— У тебя нет презерватива?

— Презерватива? В бумажнике? Ты шутишь? Моя мать подаст мою голову.

Джейсон поднял голову, и его брови взлетели к волосам.

— Что, прости?

— Она подаст мою голову. На блюде. Знаешь, сколько раз мне пришлось вытерпеть разговор про секс с ней? Я тебе скажу. Трижды. Три раза. Я не шучу. Первый раз состоялся, когда мне было четырнадцать, и она еще не знала, что я гей. Все было очень неловко. Она сосредоточилась на том, чтобы я не сделал девушку беременной, и на согласии, на уважении и все такое. Второй раз случился после того, как я заявил о своей ориентации. Мне было семнадцать. Тогда разговор был более детальным и склонялся к гей-сексу. Чувак, никто не хочет слушать, как твоя мать рассказывает тебе про гей-секс. У нее была книжка. С картинками. Я до смерти люблю свою маму, но есть же какие-то пределы. В последний раз она разговаривала со мной на эту тему перед тем, как я отправился путешествовать по Европе. На сей раз это была 45-минутная лекция о том, что мне никогда не надо носить презерватив в бумажнике. Ни разу она не сказала мне, что мне не стоит спать с парнем по имени Свен в Швеции. Вот это была бы полезная информация.

Я махнул рукой. Это история для другого раза. Джейсон уставился на меня, и выражение его лица было пустым, губы слегка приоткрылись. Я слышал, что болтаю, и знал, что надо заткнуться, но вот в чем проблема, у меня не было кнопки выключения. Как только я начинал, слова автоматически слетали с языка.

— Ладно, забудь про Свена. Смысл вот в чем: ты знал, что разговор про презервативы может длиться сорок пять минут? Я вот не знал. Это было очень неловко. Сорок пять минут позора. Теперь каждый раз, когда я заезжаю домой, я нервничаю, думая, что мама меня обыщет и проверит бумажник, чтобы убедиться, что я послушался. Так что нет, Джейсон, у меня нет там презерватива. Вини в этом мою мать. Одного раунда родительского унижения хватило на всю жизнь, благодарю покорно.

Последовала пауза. Она продлилась примерно пять секунд, но ощущалась как целая вечность. Взгляд Джейсона бродил по моему лицу так, словно не мог сложить воедино то, кто я, и как я очутился в его квартире.

Затем его руки опустились вдоль боков, бумажник упал на пол.

Джейсон привалился ко мне, его голова упала на мое плечо, а в воздухе раздался звук, который я не мог опознать. Добрых десять секунд я ничего не понимал, недоумевая, что происходит и что я слышу. Когда плечи Джейсона затряслись, все кусочки встали на место. Все обрело смысл.

Я ахнул и попытался отстранить его, но он держался за мою талию и уткнулся лицом в плечо.

— О боже мой. О боже мой, посмотри на меня. Посмотри на меня немедленно.

Я сумел поднять его лицо, и это оказалось правдой. Он смеялся. Джейсон Палмер, Мистер Страдания, парень, который мог выигрывать награды за свои презрительные гримасы, смеялся. Более того, он ржал так сильно, что не мог перевести дыхание. Это преобразило все его лицо. Маленькие морщинки появились возле его рта. Его глаза загорелись, щеки натянулись. Это было прекрасно.

Я обхватил его лицо ладонями, уставившись на это зрелище с неверием и разинутым ртом.

— Бл*ть, ты смеешься. Я рассмешил тебя. Ты посмотри на себя. Это чудо. Это сделал я.

Он вцепился в мою талию и придвинулся ближе, придавив меня к стене и опустив свой лоб к моему лбу.

— Ты нечто, Скайлар Доусон. Никогда не меняйся.

— Я рассмешил тебя. Это впервые? Ты когда-нибудь прежде смеялся? Мне надо кому-нибудь позвонить? В книгу рекордов Гиннеса? Твоим родителям? Доктору?

— Скайлар?

— Да? — я улыбался от уха до уха, охваченный теплом, лившимся из его глаз и тем, как он все еще посмеивался, не в силах остановиться.

— Пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть презерватив где-нибудь в другом месте, потому что я бы очень хотел отвести тебя в постель, но совершенно не подготовился. Знаю, я должен был подготовиться, но так уж вышло.

— Передний карман рюкзака, — показал я. — Но никогда в бумажнике. Там еще есть маленькие пакетики смазки, и прежде чем ты спросишь, нет, лекции про смазку не было.

Джейсон еще несколько секунд удерживал мой взгляд.

— Ты невероятный.

— Надеюсь, это комплимент.