— Именно на этом основании, — продолжал г-н де Маранд, — я осмеливаюсь искать вашей дружбы и даже просить доказательство ее.

— У меня! Говорите, сударь, говорите! — в крайнем изумлении вскричал Жан Робер.

— Если есть еще, к счастью, на свете люди, которые, подобно нам, почитают поэзию или отдают ей должное, — продолжал г-н де Маранд, — то существуют и другие, которые, презирая любые идеалы, ждут от жизни лишь грубых удовольствий, физических радостей, материальных утех. Этот тип людей все более препятствует естественному прогрессу цивилизации. Низводить человека на уровень животного, удовлетворять лишь плотский голод, требовать от женщины только удовлетворения грубой похоти — в этом, по моему разумению, состоит одна из язв нашего общества. Вы разделяете мое мнение, дорогой поэт?

— Полностью, сударь, — ответил Жан Робер.

— И вот существует человек, в котором словно воплотились все пороки такого рода. Развратник уверяет, что его голова лежала на всех подушках; он не отступает перед невозможностью либо в надежде все-таки одержать победу, либо чтобы придать поражению видимость триумфа. Этот человек, этот распутник, этот фат вам известен: я говорю о господине Лоредане де Вальженезе.

— Господин де Вальженез! — вскричал Жан Робер. — О да, я его знаю.

И его глаза вспыхнули ненавистью.

— Так вот, дорогой поэт, вообразите: вчера вечером госпожа де Маранд слово в слово пересказала мне сцену, незадолго до того имевшую место между ею, вами и им.

Жан Робер вздрогнул. Однако банкир продолжал в том же любезном и приветливом тоне:

— Я давно слышал от самой госпожи де Маранд, что этот фат за ней ухаживает. Я ждал лишь случая, как законный защитник и покровитель госпожи де Маранд, чтобы преподать этому фату заслуженный урок, хотя думаю, что урок этот не слишком пойдет ему на пользу. И вот случай этот совершенно неожиданно представился.

— Что вы хотите сказать, сударь?! — воскликнул Жан Робер, начинавший догадываться о намерении своего собеседника.

— Я только хочу сказать, что, раз господин де Вальженез оскорбил госпожу де Маранд, я убью господина де Вальженеза: нет ничего проще.

— Однако, сударь, мне представляется, что раз свидетелем нанесенного госпоже де Маранд оскорбления оказался я, то наказать обидчика следует мне.

— Позвольте вам заметить, дорогой поэт, — улыбнулся г-н де Маранд, — что я ищу вашей дружбы, а не самопожертвования, Послушайте, поговорим серьезно. Имело место оскорбление. Но в котором часу? В полночь. Где? В комнате, где госпожа де Маранд из прихоти иногда ночует. Где прятался господин де Вальженез? В алькове этой комнаты. Все это… слишком интимно. И не я был в этот час рядом с госпожой де Маранд, не я обнаружил господина де Вальженеза в алькове, а ведь именно мне следовало там находиться и обнаружить его. Вы знаете нашу печать, а особенно журналистов. Какие любопытные комментарии будут даны о вашей дуэли с господином де Вальженезом! Вы полагаете, что имя госпожи де Маранд — то есть честное имя, которое и должно оставаться таковым, — хотя бы смутным намеком упомянутое в печати, не будет узнано недоброжелателями? Подумайте, прежде чем отвечать.

— Однако, сударь, — произнес Жан Робер, понимая справедливость этого довода, — я не могу позволить вам драться с человеком, который оскорбил женщину в моем присутствии.

— Разрешите с вами не согласиться, друг мой — я ведь могу вас так называть, не правда ли? Дама, которую оскорбили в вашем присутствии, то есть перед посетителем — заметьте, что для меня вы только посетитель, — моя жена. Я хочу сказать, что она носит мое имя и на этом основании — будь вы хоть сто раз правы — защищать ее должен я.

— Однако, сударь… — пробормотал Жан Робер.

— Вот видите, дорогой поэт: обыкновенно вы выражаетесь с такой легкостью, но теперь даже вам трудно подобрать слова для ответа…

— Но в конце концов, сударь…

— Я просил вас предоставить мне доказательство вашей дружбы. Не угодно ли вам это сделать?

Жан Робер умолк.

— Я прошу вас хранить все это происшествие в тайне, — продолжал банкир.

Жан Робер опустил голову.

— Если понадобится, друг мой, госпожа де Маранд попросит вас о том же.

Банкир встал.

— Сударь! — вдруг вскричал Жан Робер. — Должно быть, я брежу. То, о чем вы просите, совершенно невозможно!

— Почему?

— В эту самую минуту двое моих друзей отправились к господину де Вальженезу, чтобы узнать имена его секундантов.

— Эти друзья — голода Петрус и Людовик?

— Да.

— На этот счет не беспокойтесь: я встретил их, когда выходил от вас, и под свою ответственность попросил повременить до одиннадцати часов, а затем явиться к вам за новыми указаниями. Похоже, они сверили свои часы с вашими настенными. Слышите? Ваши часы бьют одиннадцать, а господа Петрус и Людовик звонят в дверь.

— В таком случае мне нечего больше возразить, — заметил Жан Робер.

— В добрый час! — проговорил г-н де Маранд и подал поэту руку.

Сделав несколько шагов к двери, он внезапно остановился.

— Ах, черт возьми, я забыл о главной цели своего визита.

Жан Робер снова бросил на банкира удивленный взгляд.

— Я пришел передать вам просьбу госпожи де Маранд. Она непременно хочет присутствовать на премьере вашей пьесы, но желала бы оставаться незамеченной. Не могли бы вы обменять для нее ложу первого яруса на бенуар у сцены. Это возможно, не правда ли?

— Несомненно, сударь.

— Если вас спросят, зачем я приходил, будьте добры привести истинную причину: скажите, что я пришел по поводу обмена ложи.

— Так я и сделаю, сударь.

— А теперь, — сказал г-н де Маранд, — прошу меня извинить, что из-за безделицы отнял у вас так много времени.

Низко поклонившись Жану Роберу, г-н де Маранд вышел, провожаемый изумленным взглядом поэта. Когда банкир исчез, поэт почувствовал по отношению к нему нечто вроде почтительной симпатии. Он сказал про себя, что имеет дело с замечательным человеком и необыкновенным мужем.

В гостиную вошли двое друзей.

— Ну что? — спросили они у Жана Робера.

— Очень сожалею, что побеспокоил вас сегодня утром, — отвечал поэт. — У меня нет больше дел к г-ну де Вальженезу.

Пока г-н де Маранд дружески объяснял Жану Роберу причину своего визита, посмотрим, что происходило у г-на де Вальженеза, но вне стен его дома.

Лоредан, как мы сказали, ускользнул из особняка г-жи де Маранд, но (об этом мы тоже говорили) имел неловкость, слишком торопливо сбегая с лестницы, налететь на г-на де Маранда и, как мы помним, выбить у него из рук свечу и портфель.

Как ни торопился Лоредан исчезнуть, он почти был уверен, что банкир его узнал. Во всяком случае у него не оставалось сомнений, что Жан Робер успел его как следует рассмотреть. И г-н де Вальженез рассчитывал увидеть поутру кого-нибудь из них, а может быть и сразу обоих.

Но он полагал, что к нему могут явиться с визитом не раньше девяти-десяти часов утра. Итак, у него было время получить некоторые сведения, что в его положении могло оказаться чрезвычайно важным.

Этих сведений он ждал от мадемуазель Натали.

Около семи часов утра он вышел пешком из особняка, прыгнул в кабриолет и приказал отвезти себя на улицу Лаффита, где, как он полагал, хозяева еще не вставали. Тем легче ему было бы встретиться с камеристкой.

Случай помог г-ну де Вальженезу так, как он не мог и мечтать: когда он подъехал к особняку, мадемуазель Натали выходила оттуда с вещами.

Господин де Вальженез помахал ей рукой.

Камеристка узнала его и подбежала к кабриолету.

— Ах, сударь! — сказала она. — Какая удача, что я вас встретила!

— А я скажу тебе больше, — отвечал молодой человек, — я приехал ради тебя. Ну, что там?

— Она меня выгнала, — пожаловалась камеристка.

— И куда ты направляешься?