Затем он снова взялся за лопату и продолжал работу.

Постепенно, косточка за косточкой, он собрал все, что осталось от мальчика. Через некоторое время он смог разложить на скатерти все кости по местам, называя их по-латыни, и составить скелет полностью, ко всеобщему изумлению присутствовавших, но в особенности к удовлетворению доктора, который сказал:

— Я имею удовольствие разговаривать с собратом?

— Нет, сударь, — возразил Сальватор, — я не имею чести быть врачом: я обыкновенный любитель анатомии.

Он обернулся к свидетелям этой сцены и продолжал:

— Господа! Вы все свидетели, не правда ли, что я нашел в этой яме труп ребенка?

— Я готов быть свидетелем, — откликнулся врач, казалось стремившийся единолично подтвердить то, что Сальватор просил засвидетельствовать всех. — Скелет принадлежит мальчику от восьми до девяти лет.

— Все свидетели! — повторил Сальватор, обводя всех вопросительным взглядом.

— Да, все, все, — хором подхватили присутствовавшие, которым заранее льстило, что они призваны занять почетное место в событии, каким бы оно ни оказалось.

— Значит, все готовы подтвердить увиденное перед законом, если будет суд? — продолжал Сальватор.

— Да, да, — повторили гости.

— Надо бы составить протокол, — предложил судебный исполнитель.

— Ни к чему, — возразил Сальватор. — Он уже составлен.

— Как это?

— Я был совершенно уверен в этой находке, — сообщил Сальватор, вынимая из кармана гербовую бумагу. — Вот, пожалуйста.

И он прочел протокол, составленный в тех самых выражениях, в каких пишутся обыкновенно подобного рода бумаги. Указано было все, вплоть до точного места, в котором обнаружили скелет. Это свидетельствовало о том, что Сальватор не в первый раз явился в ванврский сад.

Не хватало в протоколе одного: фамилий и имен тех, кто участвовал в эксгумации.

Все свидетели этой сцены, вот уже четверть часа не перестававшие изумляться происходящему, выслушали чтение протокола, растерянно поглядывая на странного человека, по милости которого они принимали участие в невероятной этой драме.

— Чернильницу! — приказал Сальватор лакею, удивленному не меньше других.

Тот поспешил исполнить приказание, словно признавая за Сальватором право приказывать, и бегом бросился в дом, а через минуту примчался назад с чернильницей и пером.

Все поставили подписи.

Сальватор взял бумагу, спрятал ее в карман, погладил Брезиля, связал скатерть, на которой лежал скелет ребенка, за четыре конца и отвесил присутствовавшим поклон.

— Господа! — сказал он. — Напоминаю вам, что завтра в четыре часа пополудни должна состояться казнь невинного человека. У меня очень мало времени. Я благодарю вас за участие и прошу позволения удалиться.

— Простите, сударь, — перебил его нотариус. — Мне показалось, вы упомянули имя невиновного: Сарранти.

— Совершенно верно, сударь; я так сказал и более чем когда-либо могу это повторить.

— Но имя нашего радушного хозяина, господина Жерара, кажется, упоминалось два или три месяца назад при расследовании этого печального дела? — продолжал нотариус.

— Да, сударь, действительно, он был замешан в это дело, — подтвердил Сальватор.

— Значит, можно предположить, что ваш Жиро просто-напросто… — вмешался врач.

— Господин Жерар?

— Ну да! — закивали гости.

— Думайте что хотите, господа, — отозвался Сальватор. — Завтра, во всяком случае, у нас будут не подозрения, а уверенность. Честь имею! Идем, Брезиль.

Сальватор в сопровождении пса торопливо пошел прочь, оставив гостей г-на Жерара в неописуемом смятении.

Теперь посмотрим, чем занимался г-н Жерар, пока в его парке происходило только что описанное нами значительное событие.

Мы видели, как он ушел с лужайки, и потеряли его из виду, лишь когда он поднялся по ступеням крыльца и скрылся в вестибюле.

Там его скромно дожидался высокий господин в длинном левите и надвинутой на глаза шляпе.

Человек предпочитал оставаться неузнанным.

Господин Жерар пошел прямо к нему.

Не успев сделать и двух шагов, он догадался, с кем имеет дело.

— A-а! Это вы, Жибасье! — воскликнул он.

— Я собственной персоной, честнейший господин Жерар, — отвечал каторжник.

— И пришли вы от?..

— Да, — поспешил сказать Жибасье.

— От?.. — повторил г-н Жерар свой вопрос, не желая попасть впросак.

— От шефа, естественно! — подтвердил Жибасье, решив разом положить конец недомолвкам.

При упоминании о шефе как об общем хозяине, прозвучавшем из уст второстепенного агента, будущий депутат улыбнулся.

Он немного помолчал, покусывая губы, потом продолжал:

— Так он послал за мной?

— Он меня послал за вами, да, — подтвердил Жибасье.

— И вы знаете, зачем?

— Понятия не имею.

— Может, это касается?..

Он запнулся.

— Говорите смело! — ободрил его Жибасье. — Вы же знаете: если не принимать во внимание честность, меня можно считать вашим вторым "я".

— Может, это касается господина Сарранти?

— Вы навели меня на мысль, — проговорил Жибасье. — Да, вполне возможно.

Господин Жерар понизил голос и взволнованно прошептал:

— Не отменили ли казнь?

— Не думаю. Я знаю из верного источника, что господину Парижскому приказано быть наготове завтра в три часа, а осужденного перевели в Консьержери.

У г-на Жерара вырвался вздох облегчения.

— А нельзя ли отложить на завтра то, что нам надлежит предпринять сегодня? — все же спросил он.

— Невозможно! — покачал головой Жибасье.

— Что-то серьезное?

— Дело чрезвычайной важности.

Господин Жерар пристально посмотрел на Жибасье.

— И вы утверждаете, что ничего не знаете?

— Клянусь святым Жибасье!

— Тогда я только возьму шляпу.

— Возьмите, господин Жерар. Ночи теперь холодные, можно насморк подхватить.

Господин Жерар снял с крючка шляпу.

— Я готов, — заявил он.

— Едемте! — промолвил Жибасье.

У входной двери их ждал фиакр.

При виде фиакра, похожего, как и все фиакры, на катафалк, г-н Жерар не удержался и едва заметно вздрогнул.

— Садитесь! — сказал он Жибасье. — Я следом за вами.

— Только после вас, клянусь! — отвечал Жибасье.

Каторжник распахнул дверцу, любезно помог г-ну Жерару подняться и сел рядом с ним, обменявшись несколькими словами с кучером.

Лошади потрусили в сторону Парижа: Жибасье счел за благо изменить маршрут, намеченный Сальватором, полагая, что совсем не важно, куда он увезет г-на Жерара — лишь бы увезти.

"Ну, если дело и серьезное, то уж во всяком случае не спешное", — сделал справедливое умозаключение г-н Жерар, немного успокоенный этим аллюром.

Тем временем в фиакре наступила тишина; так они проехали около километра.

Первым молчание нарушил Жибасье.

— О чем вы так напряженно думаете, дорогой господин Жерар? — спросил он.

— Признаться, господин Жибасье, — отозвался филантроп, — я думаю о неведомой цели этого неожиданного путешествия.

— И это вас мучает?

— Во всяком случае, занимает.

— Ну, знаете ли! На вашем месте я бы ни о чем не думал, честное слово!

— Почему?

— Да очень просто. Прошу заметить: я сказал "на вашем месте", а не на своем.

— Понимаю! И все же почему вы сказали "на вашем месте"?

— Если бы моя совесть была так же чиста, как ваша, я считал бы себя достойным милостей фортуны и возблагодарил бы ее.

— Конечно, конечно, — пробормотал г-н Жерар, печально покачав головой. — Но фортуна порой делает такие странные скачки, что, даже когда причин для опасения нет, ожидать нужно всего.

— По правде говоря, если бы вы жили во времена Фалеса, то вместо семи мудрецов было бы восемь, дорогой господин Жерар. Именно вам принадлежала бы эта прекрасная строка:

Мудрец готов всегда к событию любому.[19]