Словно оправдывая пословицу, гласящую: "Все хорошо, что хорошо кончается" — Рождественская Роза с помощью любви вновь обрела здоровье. Это подтверждает, что Мольер, как и говорил Жан Робер, величайший доктор, какой только известен в целом свете, потому что создал пьесу "Любовь-целительница"!

Шант-Лила узнала о смерти г-жи Камилл де Розан и аресте американского джентльмена от г-на де Маранда.

Принцесса Ванврская пролила слезу при воспоминании о своем бывшем возлюбленном и поспешила перевести разговор на другую тему.

Наши бедные парижские гризетки славятся тем, что готовы снять с себя последнюю рубашку ради первой своей любви, зато едва удостоят слезой последующих любовников. — Он должен был именно так и кончить! — заметила она, когда г-н де Маранд сообщил ей, что Камилл в лучшем случае будет осужден на многие годы галер.

— Почему же, дорогая, вы думаете, — спросил г-н де Маранд, — что все, кто имели честь вас любить, кончают плохо? Это жестокая развязка!

— Они всего-навсего меняют одни кандалы на другие, — улыбнулась гризетка. — Кроме того, — прибавила она, насмешливо поглядывая на новоиспеченного министра финансов, — я не говорю, что все кончают именно так! Вот, например, ты, ненаглядный мой, не так уж много грешил на земле, и для тебя наверняка найдется отдельная ложа в раю. Кстати, о ложе и о рае: когда дебютирует синьора Кармелита?

— Послезавтра, — отвечал г-н де Маранд.

— Ты заказал мне открытую ложу, как я просила?

— Разумеется, — откликнулся галантный банкир.

— Покажи! — ласково пропела она, обвивая обеими руками шею г-на де Маранда.

— Вот, прошу, — отвечал тот, доставая из кармана билет.

Шант-Лила выхватила его и стала рассматривать, пунцовая от удовольствия.

— Я буду сидеть напротив принцесс?! — воскликнула она.

— Разве ты сама не принцесса?

— Ладно, смейтесь, — надула губки принцесса Ванврская. — А я вот была три месяца назад у Броканты, и она мне поклялась, что я дочь принца и принцессы.

— Это еще не все, малышка, она скрыла от тебя правду! Ты не просто принцесса, а королева, потому что найденыши — это короли всей земли.

— А пропащие люди служат у них министрами! — лукаво взглянув на банкира, вставила Шант-Лила. — Итак, я, наконец, увижу принцесс вблизи. Честно говоря, позавчера у меня было неудобное место в театре Порт-Сен-Мартен, где давали премьеру по пьесе вашего друга Жана Робера. Никак не могу вспомнить названия…

— "Гвельфы и гибеллины", — улыбнулся г-н де Маранд.

— Да, да, похоже на "Грелки и гобелены", — подхватила принцесса Ванврская. — Теперь уж я запомню. Куда ты пропал к концу пьесы, любимый?

— Я зашел в ложу к г-же де Маранд поздравить ее с успехом нашего друга Жана Робера.

— Или изменить мне, противный бабник, — перебила его Шант-Лила. — Кстати, о бабниках: это правда, что вы бегаете за всеми женщинами подряд?

— Так говорят! — самодовольно подтвердил г-н де Маранд и выпятил грудь. — Но если я и позволяю себе бегать за всеми женщинами, то останавливаюсь только возле одной.

— Она светская дама?

— Самая светская из всех мне известных.

— Принцесса?

— Принцесса крови.

— Я ее знаю?

— Разумеется, ведь это ты и есть, принцесса.

— А еще говорите, что вы у моих ног!

— Смотри! — сказал г-н де Маранд, опускаясь перед Шант-Лила на колени.

— Правильно, — покачала та головой. — Так и оставайтесь, вы заслужили наказания.

— Это награда, принцесса. Не ты ли сама только что говорила, что за свои добродетели я попаду прямо в рай?

— Я не так выразилась, — возразила гризетка. — Добродетели бывают разные, как, впрочем, и грехи. Иными словами, добродетели иногда оказываются грехами, а грехи — добродетелями.

— Например, принцесса?

— Грех любить женщину только наполовину, а добродетель — в полную силу.

— Я и не подозревал, что ты так сильна в казуистике, прелесть моя.

— Я некоторое время носила белье к иезуитам Монружа, они-то меня и наставили… — проговорила принцесса Ванврская, опустив глаза и покраснев.

— На путь истинный! — подхватил банкир.

— Да, — шепотом сказала Шант-Лила. — Да, — повторила она, с трудом подавив вздох.

— Ты не могла обратиться, красавица моя, к более образованным людям. Чему же такому тебя научили иезуиты, чего ты не знала?

— Тысяче разных вещей, которые я… не запомнила, — зарделась гризетка, хотя ее не так-то легко было вогнать в краску.

— Дьявольщина! — вскричал министр, поднимаясь. — Я вас оставлю, принцесса, из опасения напомнить вам нечто такое, что вы старательно забывали.

— Чертовски иезуитское бегство! — закусила губку Шант-Лила. — Но этим грехов все равно не искупить, — прибавила она и пристально посмотрела на г-на де Маранда.

— Назначьте сами сумму выкупа, — предложил банкир.

— Для начала встаньте на колени.

— Пожалуйста.

— Просите прощения за то, что оскорбили меня.

— Нижайше прошу меня извинить за оскорбления, хотя и не знаю, чем я провинился.

— Не знаете?

— Ну, конечно, раз говорю.

— Вы самый извращенный человек из всех мне известных.

— Исправьте меня, принцесса, и обратите в свою веру.

— Каким образом? — вздохнула Шант-Лила.

— Дай мне веру, девочка.

— Боюсь, что вера вас не спасет.

— Попытайся! — сказал г-н де Маранд, смутившись тем, какой оборот принимал разговор.

— Взгляни на меня! — приказала Шант-Лила, не сводя с банкира сладострастного взгляда своих больших глаз.

Под огнем этого взгляда г-н де Маранд потупился.

— Что с вами? — удивилась гризетка. — Уж не мальтийский ли вы рыцарь? Может, вы поклялись сохранять целомудрие?

Господин де Маранд принужденно усмехнулся.

— Дитя! — молвил он, беря руки принцессы в свои и целуя их. — Сущее дитя! — повторил он, не находя других слов.

— Признайтесь, что не любите меня! — проговорила Шант-Лила.

— Никогда я этого не скажу, — возразил банкир.

— Тогда скажите, что любите.

— Вот это уже лучше!

— Теперь… докажите мне это.

Господин де Маранд поморщился, словно давая понять: "Вот это уже хуже".

— Разве вы никого не ждете? — спросил он, то ли желая сменить тему разговора, то ли надеясь избежать нависшей над ним опасности, которая с каждой минутой становилась все более ощутимой из-за томных взглядов принцессы.

— Я жду только вас, — отвечала Шант-Лила.

Она была в этот день поистине восхитительна, наша принцесса Ванврская: алые розы щек, белые розы в прическе, жаркие губы, горящие глаза. Ее белая, немного длинная шея томно склонялась, как у лебедя; пышная грудь вздымалась от волнения.

Девушка была достаточно хороша и достаточно декольтирована, чтобы пробудить желание; окутанная голубой газовой вуалью, падавшей до самых пят, она невыразимо манила к себе, словно лазурный грот, в голубой эфир которого бросаешься очертя голову, не думая о возвращении.

Господин де Маранд был далек от того, чтобы недооценивать прелести этого зрелища, но еще дальше он был от того, чтобы их вкушать. Для него главное заключалось не в том — выйдет или не выйдет он из лазурного грота; главным было вступить на этот путь. Однако он решил не подавать виду и изо всех сил старался изобразить страсть.

Принцесса Ванврская — а она была женщиной до кончиков ногтей — на какое-то время впала в заблуждение. В душе она винила себя в холодности г-на де Маранда, относя его сдержанность на счет презрения, с каким банкир, должно быть, относился к ней.

Она попыталась ему помочь, обвиняя себя в легкомыслии, исповедуясь в собственных грехах, обещая исправиться и в будущем жить достойно, чтобы заслужить уважение благородного человека. Тщетная попытка, пустые усилия.

Господин де Маранд в страстном порыве сжал ее в объятиях и воскликнул:

— До чего же ты хороша, детка!