Старик подошел к шифоньеру, взял письма, сунул их в карман и направился к выходу, как вдруг заметил, что портьера приподнимается и в спальню входит человек, которого он в полумраке сразу не узнал.

Маршал шагнул ему навстречу: перед ним стоял граф Рапт.

— Он! — глухо пробормотал при виде графа Рапта маршал де Ламот-Удан, и его обычно доброе лицо приняло зловещее выражение. — Он!! — повторил маршал и сверкнул глазами: так, наверное, молния смотрит на поле, которое собирается испепелить.

Мы уже видели, что в иные минуты граф Рапт бывал храбрым, отчаянным, ловким, он никогда не терял хладнокровия, однако под взглядом маршала — пусть, кто сможет, объяснит этот феномен — вся его храбрость, отчаянность, ловкость и хладнокровие внезапно рухнули как укрепления осажденного города перед врагом-победителем. Такие молнии сверкали в глазах оскорбленного старика, такая страшная угроза была в его взгляде, что граф, еще ничего не зная, стал теряться в догадках. Он невольно вздрогнул.

Сначала ему показалось, что г-н де Ламот-Удан после смерти жены лишился рассудка. Граф приписал пристальный взгляд маршала его потерянному состоянию, а гнев принял за отчаяние и стал подумывать о том, как бы его утешить. Он собрался с духом и открыл было рот, чтобы подобающим образом выразить свое огорчение смертью княгини, а также соболезнования маршалу.

Он пошел навстречу г-ну де Ламот-Удану, склонив голову и всем своим видом желая показать, как он опечален и сострадает маршалу.

Тот дал ему сделать три-четыре шага.

Господин Рапт произнес, стараясь, чтобы его голос звучал взволнованно:

— Маршал, поверьте, что я глубоко огорчен постигшим вас несчастьем!

Господин де Ламот-Удан не перебивал.

Господин Рапт продолжал:

— У несчастий, по крайней мере, есть утешительное свойство: они делают остающихся друзей более дорогими для нас.

Маршал хранил молчание.

Граф не умолкал:

— В этих печальных обстоятельствах, как и в любых других, вы можете быть совершенно уверены, господин маршал: я к вашим услугам.

Это уж было слишком! Господин де Ламот-Удан так и вскочил.

— Что с вами, господин маршал? — испуганно воскликнул граф Рапт.

— Что со мной, негодяй? — вполголоса пробормотал маршал, подступая к графу.

Тот попятился.

— Что со мной, подлец, предатель, трус? — продолжал маршал, пожирая графа глазами.

— Господин маршал!.. — вскричал граф Рапт, начиная догадываться о том, что произошло.

— Предатель, подлец! — повторил г-н де Ламот-Удан.

— Боюсь, господин маршал, — отступая к двери, продолжал граф Рапт, — что от горя у вас помутился разум; с вашего позволения я удаляюсь.

— Вы отсюда не выйдете! — крикнул маршал, подскочив к двери и преградив ему путь.

— Господин маршал, — заметил граф, показав пальцем на кровать с телом покойной, — подобная сцена в таком месте недостойна ни вас, ни меня, какова бы ни была причина. Прошу вас выпустить меня.

— Нет, — возразил маршал. — Именно здесь я узнал об оскорблении, отсюда же я начну мщение.

— Если я правильно вас понял, господин маршал, холодно произнес граф, — вы требуете от меня тех или иных объяснений. Я к вашим услугам, но, повторяю, в другое время и в другом месте.

— Теперь же и именно здесь! — заявил маршал не допускавшим возражений тоном.

— Как вам будет угодно, — коротко ответил граф.

— Вам знаком этот почерк? — спросил маршал, протягивая графу Рапту связку писем.

Граф взял письма, взглянул на них и побледнел.

— Я спрашиваю, знаком ли вам почерк, — повторил г-н де Ламот-Удан.

Граф Рапт, бледный как смерть, опустил голову.

— Итак, — продолжал маршал, — вы признаете, что это ваши письма?

— Да, — глухо промолвил граф.

— И что княжна Регина — ваша дочь?

Граф закрыл руками лицо. Казалось, он во что бы то ни стало старается избежать грозы, собиравшейся у него над головой с тех пор, как он появился в комнате усопшей.

— Итак, — продолжал маршал де Ламот-Удан, с трудом выговаривая слова, — ваша дочь… это… ваша… жена?

— Перед Богом она осталась моей дочерью, господин маршал! — поторопился заверить г-н Рапт.

— Предатель! Подлец! — прошептал маршал. — Я вытащил вас из грязи, осыпал милостями, двадцать лет пожимал руку как честному человеку, и вот вы входите в мою семью как порядочный человек, а в действительности уже двадцать лет грабите меня, как последний вор! Негодяй! Ни страх, ни угрызения совести никогда не трогали ваше сердце! Ваша душонка — вонючий колодезный люк, куда ни разу не проникал свежий воздух! Предатель! Вор, укравший мое добро! Убийца, лишивший меня моего счастья!.. Неужели вы ни разу не задумались о том, что я когда-нибудь все узнаю и предъявлю вам страшный счет за двадцать лет лжи и позора?!

— Господин маршал! — заикаясь, пролепетал граф Рапт.

— Молчать, негодяй! — сурово произнес г-н де Ламот-Удан, — Слушать до конца! Я вложил вам шпагу в руку.

Граф хранил молчание.

— Да или нет? — настойчиво проговорил старик.

— Да, господин маршал, — отвечал граф.

— Вы знаете, — отрывисто продолжал маршал, — как я сам ею владею.

— Господин маршал… — начал было граф.

— Молчать, я сказал! У меня нет сомнений, в том, что я вас убью.

— Вы можете сделать это теперь же, господин маршал! — вскричал граф Рапт. — Слово чести, я не намерен защищаться.

— Вы откажетесь сразиться со стариком, — насмешливо прохрипел маршал, — из уважения к его сединам, не так ли?

— Да! — решительно объявил граф.

— Несчастный! — молвил старик и подошел к графу, скрестив руки на груди и выпрямившись во весь свой внушительный рост. — Разве вы не знаете, что гнев придает сверхчеловеческие силы и эта рука, — продолжал он, вытянув правую руку и положив ее графу на плечо, — заставит вас согнуться до земли?

То ли в самом деле рука у старика оказалась необычайно тяжелой, то ли гнев, как он и говорил, придавал ему сил, но граф почувствовал, что ноги у него сгибаются в коленках, и рухнул на ковер у изголовья усопшей.

— Вот так, на колени! — строго заметил маршал. — Это подходящая поза для злодеев и предателей! Будь ты проклят за то, что принес в мой дом ложь и позор, нанес мне оскорбление, разжег в моем сердце ненависть, заставил усомниться в целом свете. Будь проклят!

О горе! Этот отважный, порядочный человек, двинувшийся было к графу, чтобы дать ему пощечину, побледнел и рухнул на ковер, будто поверженный негодным предателем, которому он угрожал расправой.

Граф ухмыльнулся от радости. Он взглянул на маршала, как дровосек на поверженный дуб.

Склонившись над ним, он холодно его оглядел, как врач осматривает труп.

— Господин маршал! — окликнул он его вполголоса.

Старик не шевелился.

— Господин маршал! — повторил негромко граф и легонько тряхнул его.

Но г-н де Ламот-Удан оставался недвижим и молчалив. Граф Рапт дотронулся рукой до груди маршала и нахмурился, почувствовав, что сердце еще бьется.

— Жив! — пробормотал он, затравленно озираясь.

Он вскочил, стал озираться и искать что-то — несомненно, какой-нибудь инструмент убийства.

Но спальня принадлежала женщине, и там не было ни пистолета, ни кинжала, ни чего бы то ни было подобного.

Он подошел к постели покойной и резким движением сдернул простыню, которой она была накрыта. Однако, к его величайшему ужасу, правая рука усопшей поднялась, зацепившись за край простыни.

Граф в страхе отступил.

В эту минуту перед ним возникла тень.

— Что вы здесь делаете? — послышался чей-то голос.

Он вздрогнул, узнав княжну Регину.

— Ничего! — грубо бросил он в ответ и окинул ее злобным взглядом.

И торопливо вышел, оставив несчастную Регину между трупом матери и недвижимым телом маршала де Ламот-Удана.

Княжна позвонила, и на ее зов явилась Грушка в сопровождении камердинера.