— Этот монах произвел на меня впечатление достойного молодого человека, — задумчиво проговорил король. — Похоже, он был уверен в невиновности своего отца.

— Да, сир, но он не представил доказательств, он даже не явился после путешествия в Рим.

— И вы говорите, завтра — последний день отсрочки?

— Да, сир, завтра.

— Продолжайте.

— Один из самых преданных императору людей, тот самый, что предпринял попытку похитить Римского короля, истратил за неделю более миллиона ради спасения господина Сарранти, своего товарища по оружию и друга.

— Верите ли вы, сударь, — спросил Карл X, — что вор и убийца мог бы внушить кому-нибудь подобную преданность?

— Сир, он был осужден.

— Хорошо! — смирился Карл X. — И вам известно, какими силами располагает генерал Лебастар де Премон?

— Достаточными, сир.

— Противопоставьте ему силу вдвое, втрое, вчетверо большую!

— Необходимые меры уже приняты, сир.

— Чего же вы, в таком случае, боитесь? — нетерпеливо проговорил король и посмотрел на небо сквозь оконное стекло.

Туча совсем исчезла. Вслед за небосводом лицо короля тоже просветлело.

— У меня вызывает опасение то обстоятельство, ваше величество, — продолжал префект, — что похороны Манюэля совпадут с казнью Сарранти. Это послужит поводом для объединения бонапартистов и якобинцев. Оба эти человека пользуются известностью среди членов своих партий. И наконец, налицо разнообразные тревожные симптомы, например похищение и исчезновение одного из самых ловких и верных полицейских вашего величества.

— Кто похищен? — спросил король.

— Господин Жакаль, сир.

— Как?! — растерянно воскликнул король. — Неужели господин Жакаль похищен?

— Да, сир.

— Когда это произошло?

— Около трех часов тому назад, сир, по дороге из Парижа в Сен-Клу; он отправился в королевский дворец, чтобы встретиться со мной и министром юстиции и переговорить о новых, по-видимому, только что обнаружившихся обстоятельствах. Имею честь, сир, — продолжал префект полиции, возвращаясь к первоначальной теме разговора, — просить вашего позволения объявить Париж на осадном положении в предвидении неисчислимых несчастий.

Не говоря ни слова, король покачал головой.

Видя, что король не отвечает, министры тоже отмалчивались.

Король не отвечал по двум причинам.

Во-первых, такая мера представлялась ему слишком серьезной.

Во-вторых, читатели не забыли о прекрасной ружейной охоте в Компьене, намеченной за три дня и обещавшей королю настоящий праздник. Было бы непросто охотиться в открытую в тот самый день, как Париж объявлен на осадном положении.

Карл X был знаком с газетами оппозиции и прекрасно понимал, что, если он представит им такую прекрасную возможность, они не преминут ею воспользоваться.

Париж объявлен на осадном положении, а король в тот же день охотится в Компьене! Нет, это было невозможно, приходилось отказаться либо от охоты, либо от осадного положения.

— Итак, господа, что думают ваши превосходительства о предложении господина префекта полиции? — спросил король.

К величайшему его изумлению, все высказались за осадное положение.

Дело в том, что кабинет министров Виллеля, крепко спаянный за пять лет, чувствовал по глухим подрагиваниям приближавшееся землетрясение и ждал или, точнее, искал лишь повода, чтобы дать Франции решительный бой.

Такое категоричное мнение, похоже, не пришлось королю по вкусу.

Он снова покачал головой; это означало, что он не одобряет мнение Совета.

Вдруг его словно осенило и он вскричал:

— А что, если я помилую господина Сарранти? Я не только вполовину сокращу вероятность бунта, но и привлеку на свою сторону немало сторонников.

— Сир, — заметил г-н де Пейроне, — Стерн был абсолютно прав, утверждая, что в душе у Бурбонов нет ни крупицы ненависти.

— Кто так сказал, сударь? — спросил явно польщенный Карл X.

— Один английский автор, сир.

— Он жив?

— Нет, умер шестьдесят лет назад.

— Этот автор хорошо нас знал, сударь, и я сожалею, что не был с ним знаком. Впрочем, мы отклонились от темы. Повторяю: эта история с господином Сарранти представляется мне не вполне ясной. Я не хочу, чтобы меня упрекали в смерти новых Каласов и Лезюрков. Повторяю: я хочу помиловать господина Сарранти.

Однако их превосходительства, как и в первый раз, хранили молчание.

Они напоминали восковые фигуры из салона Курциуса, еще существовавшего в те времена.

— В чем дело? — немного раздраженно проговорил король. — Вы не хотите отвечать?

Министр юстиции оказался смелее своих коллег или счел, что вопрос входит в его компетенцию; он шагнул навстречу королю и поклонился:

— Сир, если ваше величество позволит мне говорить открыто, я осмелюсь заметить, что помилование осужденного произведет удручающее впечатление на верноподданных короля. Они ждут казни господина Сарранти, надеясь, что с ним придет конец бонапартистской партии. Его помилование будет встречено не как акт милосердия, а как слабость. Умоляю вас, сир, — надеюсь, что я сейчас выражаю общее мнение всех своих коллег — дать возможность свершиться правосудию.

— Неужели таково мнение Совета? — спросил король.

Все министры в один голос ответили, что разделяют мнение министра юстиции.

— Ну, пусть будет по-вашему, — вздохнул король.

— Значит, король мне позволяет ввести в Париже осадное положение? — спросил префект полиции, обменявшись многозначительным взглядом с председателем Совета.

— Увы, придется, — неохотно уступал король, — раз вы все так считаете, хотя, по правде говоря, эта мера представляется мне слишком строгой.

— Бывают минуты, когда строгость необходима, сир, — заметил г-н де Виллель, — а король справедлив и понимает, что мы переживаем именно такое время.

Король тяжело вздохнул.

— Могу ли я высказать королю пожелание? — осмелел префект полиции.

— Какое?

— Я не знаю ваших намерений относительно завтрашнего дня, сир.

— Черт побери! — вскричал король. — Я собирался поохотиться в Компьене и приятно провести время.

— Тогда я обратил бы свое пожелание в нижайшую просьбу и умолял бы короля не уезжать из Парижа.

— Хм! — обронил король, обводя взглядом всех членов своего Совета.

— Мы тоже так считаем, — подтвердили министры. — Мы все вокруг короля, но и король — среди нас.

— Не будем больше возвращаться к этому вопросу, — ^; предложил король.

Он вздохнул так, что у присутствовавших защемило сердце, и приказал:

— Пусть вызовут начальника моей охоты.

— Ваше величество намерены приказать?..

— Отложить охоту до другого раза, господа, раз уж вы так этого хотите.

Он бросил взгляд на небо и пробормотал:

— Какая хорошая погода! Вот не везет!

В эту минуту к королю подошел лакей и доложил:

— Сир, один монах уверяет, что у него есть разрешение вашего величества явиться к королю в любое время дня и ночи; он ожидает в передней.

— Он сказал, как его зовут?

— Аббат Доминик, ваше величество.

— Это он! — вскричал король. — Проводите его ко мне в кабинет.

Обернувшись к удивленным министрам, король прибавил:

— Господа! Приказываю всем оставаться на местах до моего возвращения. Мне доложили о человеке, появление которого может изменить ход событий.

Министры в изумлении переглянулись. Однако приказ короля был категорическим, и нарушить его не представлялось возможным.

По дороге в кабинет король встретил начальник охоты.

— Что я слышу, сир? — спросил тот. — Неужели завтрашняя охота не состоится?

— Это мы скоро узнаем, — отвечал Карл X. — А пока ждите моих приказаний.

Он продолжал путь в надежде, что этот неожиданный визит повлечет, быть может, изменение тех ужасных мер, которые ему предлагали принять на следующий день.

Когда король вошел к себе, прежде всего он заметил в другом конце кабинета монаха, бледного, неподвижного, застывшего, словно мраморная статуя.