Креол непроизвольно отпрянул от Сюзанны де Вальженез.

Но она была неподвижна, как и г-жа де Розан.

Камилл задушил ее в схватке. Она была мертва.

Несколько лет спустя после этого происшествия, то есть около 1833 года, когда мы посетили рошфорскую каторгу, где навещали святого Венсана де Поля XIX века, то есть аббата Доминика Сарранти, тот показал нам возлюбленного прачки Шант-Лила, убийцу Коломбана и Сюзанны. Его когда-то черные как смоль волосы побелели, а лицо носило теперь отпечаток мрачного отчаяния.

Жибасье, все такой же свежий, молодцеватый и смешливый, утверждал, что Камилл де Розан старше его лет на сто.

Мы оставили нашего друга Петруса сиделкой у графа Эрбеля, его дяди. Оттуда он написал Регине, что как только приступ подагры у дяди минует, он опять будет свободен и увидится со своей прекрасной подругой.

Но подагра, увы, похожа на кредиторов: она отпускает вас только в смертный час, то есть когда ничего другого делать ей уже не остается.

Итак, приступ подагры у графа Эрбеля отнюдь не проходил так скоро, как о том мечтал его племянник; напротив, он возобновлялся снова и снова, и генерал в иные минуты подумывал о том, чтобы сыграть с подагрой шутку, пустив себе пулю в лоб.

Петрус нежно любил дядюшку. Он угадал, о чем тот думает, и несколькими добрыми словами, сказанными от души, а также невольно выкатившейся слезой, смягчил сердце генерала до такой степени, что тот отказался от своего ужасного плана.

Так обстояли их дела, когда вдруг в комнату, где лежал граф, влетела, словно ураган, маркиза де Латурнель, одетая в черное с головы до пят.

— О! — вскричал граф Эрбель. — Неужели смерть близка, если посылает мне самое большое испытание?

— Дорогой генерал! — начала маркиза де Латурнель, попытавшись изобразить волнение.

— В чем дело? — оборвал ее граф. — Не могли бы вы дать мне умереть спокойно, маркиза?

— Генерал, вы знаете о несчастьях, постигших дом Ламот-Уданов!..

— Понимаю, — нахмурился граф Эрбель и закусил губу. — Вы прознали, что мы с племянником искали наикратчайший путь к смерти, и пришли сократить мои дни.

— Что-то вы сегодня не в духе, генерал.

— Согласитесь, есть от чего, — отвечал генерал, переводя взгляд с маркизы на свою ногу, — подагра и…

Он чуть было не сказал "и вы", но спохватился и продолжал:

— Так что вам от меня угодно?

— Вы согласны меня выслушать? — обрадовалась маркиза.

— А разве у меня есть выбор? — пожал плечами граф.

Он повернулся к племяннику и продолжал:

— Петрус, ты уже три дня не дышал парижским воздухом. Освобождаю тебя на два часа, дорогой. Я знаю, как любит поговорить маркиза, и не сомневаюсь, что она доставит мне удовольствие сегодняшней беседой вплоть до твоего возвращения. Но не больше двух часов, слышишь? Иначе я за себя не отвечаю.

— Я буду здесь через час, дядя! — воскликнул Петрус, сердечно пожимая генералу руки. — Я только зайду к себе.

— Ба! — вскричал тот. — Если тебе надо с кем-нибудь повидаться, не стесняйся.

— Спасибо, добрый дядюшка! — сказал молодой человек, поклонился маркизе и вышел.

— А теперь кто кого, маркиза! — наполовину всерьез, наполовину насмешливо вскричал граф Эрбель, когда племянник удалился. — Ну, скажите откровенно, раз мы одни: вы ведь хотите сократить мои дни, не так ли?

— Я не желаю смерти грешника, генерал! — елейным голосом произнесла святоша.

— Теперь, когда ваш сын граф Рапт…

— Наш сын, — поспешила поправить маркиза де Латурнель.

— Теперь, когда ваш сын граф Рапт предстал перед высшим судией, — не сдавался генерал, — вы не станете просить меня оставить ему наследство.

— Речь не вдет о вашем наследстве, генерал.

— Теперь, — продолжал граф Эрбель, не обращая ни малейшего внимания на слова маркизы, — теперь, когда ваш прославленный и честнейший брат, маршал де Ламот-Удан умер, вы не станете просить меня, как во время вашего последнего визита, поддержать один из тех чудовищных законов, которые толкают народы на то, чтобы заточить королей в тюрьмы или изгнать их из страны, вышвырнуть королевские короны на мостовую, а троны сбросить в реку. Итак, если вы пришли поговорить не о графе Рапте и не о маршале де Ламот-Удане, то чему же я обязан честью вашего визита?

— Генерал! — жалобно начала маркиза. — Я много выстрадала, состарилась, изменилась с тех пор, как на меня обрушились несчастья! Я пришла не для того, чтобы говорить о своем брате или нашем сыне…

— Вашем сыне! — нетерпеливо перебил ее граф Эрбель.

— Я пришла поговорить о себе, генерал.

— О вас, маркиза? — недоверчиво взглянув на святошу, спросил генерал.

— О себе и о вас, генерал.

— Ну, держись! — пробормотал граф Эрбель. — Какую же приятную тему мы можем с вами обсудить, маркиза? — продолжал он громче. — Какой вопрос вас интересует?

— Друг мой! — медовым голосом заговорила маркиза де Латурнель, окинув генерала взглядом влюбленной голубки. — Друг мой, мы уже немолоды!

— Кому вы это рассказываете, маркиза! — вздохнул генерал.

— Не настало ли для вас время исправить ошибки нашей юности, друг мой, — томно-благочестивым голосом продолжала г-жа де Латурнель. — Для меня этот час пробил давно.

— Что вы называете часом исправления ошибок, маркиза? — недоверчиво спросил граф Эрбель и нахмурился. — На часах какой церкви вы услышали, что он пробил?

— Не пора ли, генерал, вспомнить, что в молодости мы были нежными друзьями?

— Откровенно говоря, маркиза, я не считаю, что об этом нужно вспоминать.

— Вы отрицаете, что любили меня?

— Я не отрицаю, маркиза, я забыл.

— Вы оспариваете у меня права, которые я имею на вашу память?

— Категорически, маркиза, за давностью.

— Вы стали очень дурным человеком, друг мой.

— Как вам известно, в старости черти обращаются в отшельников, а люди — в чертей. Хотите, я вам покажу свое раздвоенное копыто?

— Значит, вы ни в чем себя не упрекаете?

— Простите, маркиза, я знаю за собой один грех.

— Какой же?

— Отнимаю у вас драгоценное время.

— Вы таким образом хотите меня выпроводить, — рассердилась маркиза.

— Выпроводить, маркиза! — с добродушным видом повторил граф Эрбель. — Выпроводить!.. Слово-то какое отвратительное! И как вы могли такое сказать!.. Да кто, черт возьми, собирается вас выпроваживать?

— Вы! — ответила г-жа де Латурнель. — С той самой минуты как я сюда вошла, вы только и думаете, как бы наговорить мне дерзостей.

— Признайтесь, маркиза, вы предпочли бы, чтобы я действовал дерзко, а не дерзко говорил.

— Не понимаю вас! — поспешно перебила его маркиза де Латурнель.

— Это лишний раз доказывает, маркиза, что мы оба миновали тот возраст, когда делают глупости, вместо того чтобы говорить их.

— Повторяю, вы очень дурной человек, и мои молитвы вас не спасут.

— Так я в самом деле в опасности, маркиза?

— Обречены!

— Неужели?

— Я отсюда вижу, в каком месте вы проведете свою загробную жизнь.

— Вы говорите о преисподней, маркиза?

— Да уж не о райских кущах!

— Между раем и адом, маркиза, существует чистилище, и если только вы не решили устроить мне его прямо сейчас, то свыше мне уж наверное будет дано милостивое позволение поразмыслить о своих земных заблуждениях.

— Да, если вы их искупите.

— Каким образом?

— Вы должны признать свои ошибки и исправить их.

— Значит, ошибкой было любить вас, маркиза? — галантно произнес граф Эрбель. — Признайтесь, что с моей стороны было бы неприлично в этом раскаиваться!

— Вполне справедливо было бы это исправить.

— Понимаю, маркиза. Вы хотите меня исповедать и наложить на меня епитимью. Если она окажется мне по силам, даю слово дворянина: я все исполню.

— Вы шутите, даже когда смерть близка! — с досадой сказала маркиза.