— Нет, я ненавижу адвокатов.

— Вы изучали медицину?

— Нет, мой отец терпеть не может врачей.

— Вы, может быть, занимаетесь искусством?

— В детстве я учился играть на флажолете и рисовать пейзажи, но бросил. Отец оставит мне после себя тридцать тысяч ливров ренты, сударь.

— Вы хотя бы получили образование, как все?

— Несколько меньше, чем все, сударь.

— Вы посещали коллеж?

— Там всегда жульничают с питанием. От этого страдает мое здоровье, и отец забрал меня оттуда.

— Чем же вы занимаетесь в настоящее время?

— Я?

— Да, сударь, вы.

— Абсолютно ничем… Вот почему дорогой папочка хочет, чтобы я занялся чем-нибудь.

— Вы, стало быть, продолжаете учебу? — усмехнулся г-н Рапт.

— Ах, прелестно сказано! — воскликнул г-н Морен-младший, откинувшись назад, чтобы вволю посмеяться. — Да, я продолжаю учиться. Ну, господин граф, я повторю вашу шутку нынче же вечером в Кружке.

Господин Рапт окинул молодого человека презрительным взглядом и задумался.

— Вы любите путешествовать? — спросил он наконец.

— Страстно!

— Значит, вы уже путешествовали, сударь?

— Никогда, иначе мне бы, вероятно, уже опротивели путешествия.

— В таком случае я отправлю вас с поручением в Тибет.

— И должность мне какую-нибудь определите?

— Черт возьми! Что же за место без должности?

— Так я и думал. И что вы из меня сделаете? Ну-ка! — проговорил г-н Морен-младший с видом человека, уверенного в том, что он способен ввести в замешательство любого.

— Вы получите назначение главного инспектора по метеорологическим феноменам на Тибете. Вы знаете, что Тибет — страна феноменов?

— Нет. Я знаю только о существовании тибетских коз, из шерсти которых делают кашемир. Но я даже никогда не дал себе труда посмотреть на них в Ботаническом саду.

— Ничего! Вы увидите их в естественных условиях, что гораздо интереснее.

— Несомненно! Прежде всего, потому что так можно увидеть много больше. Однако вам придется кого-нибудь сместить ради меня?

— Не волнуйтесь, этого места пока не существует.

— Если так, сударь, — вскричал молодой человек, полагая, что его мистифицировали, — как же я смогу занять это место?

— Его создадут нарочно для вас, — ответил граф Рапт, поднимаясь и тем давая понять г-ну Морену, что аудиенция закончена.

Граф произнес последние слова так серьезно, что молодой человек успокоился.

— Будьте уверены, сударь, — сказал он, прижав руку к груди, — в моей личной признательности, а также — что гораздо важнее — в благодарности моего отца.

— Буду рад новой встрече, сударь, — кивнул граф Рапт, в то время как Бордье позвонил.

Вошел лакей. В дверях он почти столкнулся с г-ном Мореном-младшим, который выходил, восклицая:

— Какой великий человек!

— Какой идиот! — заметил граф Рапт. — И подумать только: такой человек, как я, вынужден обхаживать подобных людей!

— Кто следующий, Батист? — спросил секретарь.

— Господин Луи Рено, аптекарь.

Наши читатели, несомненно, помнят славного фармацевта из предместья Сен-Жак, столь ревностно помогавшего Сальватору и Жану Роберу, когда они пускали кровь Бартелеми Лелону (ему угрожал апоплексический удар, после того как Сальватор спустил его с лестницы в ночь с последнего дня масленицы на первый день Поста).

Именно из его двора, как, вероятно, помнят читатели, двое молодых людей услыхали нежные аккорды виолончели, которые привели их к нашему другу Жюстену (мы рано или поздно встретимся с ним в укромном месте, где он прячется вместе с Миной).

— Кто такой господин Луи Рено? — спросил граф Рапт, в то время как слуга пошел за аптекарем.

Секретарь взял досье и прочел о г-не Луи Рено:

"Господин Луи Рено, фармацевт; предместье Сен-Жак; владелец двух или трех домов, в том числе дома по улице Вано, который он избрал своим местожительством и где проживают двенадцать избирателей, чьими голосами он располагает; потомственный буржуа, бывший жирондист, ненавидит самое имя Наполеона, называя его не иначе как "господин де Буонапарте ", и не может видеть священников, называя их собирательным именем "длиннорясые"; человек, с которым нужно держаться с осторожностью, классический вольтерьянец, подписывающийся на все либеральные издания, на Вольтера, выпускаемого Туке; держит табак в табакерке с Хартией".

— Какого черта этому-то здесь понадобилось? — спросил граф Рапт.

— Узнать не удалось, — отвечал Бордье, — однако…

— Тсс! Вот он! — шепнул граф.

Аптекарь появился в дверях.

— Входите, входите, господин Рено, — любезно пригласил будущий депутат и видя, что аптекарь смиренно остановился на пороге, сам подошел к нему, взял его за руку и почти силой заставил войти.

Притянув аптекаря к себе, граф Рапт с чувством пожал ему руку.

— Слишком много чести, сударь, — смущенно пробормотал фармацевт. — Право, много чести!

— Как это "слишком много чести"?! Такие порядочные люди, как вы, — большая редкость, господин Рено. Очень приятно при встрече пожать им руку. Разве не сказал великий поэт:

Все смертные равны: различье не в рожденье А в добродетельном иль грешном повеленье.[23]

— Вы знаете этого великого поэта, не правда ли, господин Луи Рено?

— Да, господин граф, это бессмертный Аруэ де Вольтер. Но в том, что я знаю господина Аруэ де Вольтера и восхищаюсь им, нет ничего удивительного. Меня удивляет, откуда меня знаете вы.

— Знаю ли я вас, дорогой господин Рено! — произнес граф Рапт тем же тоном, каким Дон Жуан говорит: "Дорогой господин Диманш, знаю ли я вас! Еще бы! И давно!" — Я был очень рад, когда узнал, что вы покидаете улицу Сен-Жак, чтобы быть поближе к нам. Ведь, если не ошибаюсь, вы теперь живете на улице Вано?

— Да, сударь, — все больше изумляясь, ответил фармацевт.

— Какому обстоятельству я обязан счастьем видеть вас, дорогой господин Рено?

— Я прочел ваш циркуляр, господин граф.

Граф поклонился.

— Да, я его прочел, потом перечитал, — подчеркнул аптекарь последние слова, — и фраза, в которой вы говорите о несправедливостях, совершающихся под покровом религии, вынудила меня, несмотря на мое решительное нежелание выходить за пределы моей сферы деятельности — ведь я философ, господин граф, — прийти к вам с визитом и представить некоторые факты в поддержку вашего заявления.

— Говорите, дорогой господин Рено, и поверьте, что я буду вам как нельзя более признателен за сведения, которые вы хотите мне сообщить. Ах, дорогой господин Рено, мы живем в печальное время!

— Время лицемерия и ханжества, сударь, — тихо проговорил аптекарь, — когда властвуют длиннорясые! Вы знаете, что недавно произошло в Сент-Ашёле?

— Да, сударь, да.

— Должностные лица, маршалы у всех на виду участвовали в процессиях со свечами.

— Это прискорбно. Но я полагаю, что вы хотели со мной поговорить не о Сент-Ашёле.

— Нет, сударь, нет.

— Ну что же, поговорим о наших делах. Ведь у нас с вами дела общие, дорогой сосед. Да вы садитесь.

— Никогда, сударь!

— Как это никогда?

— Все что хотите, господин граф, только не просите меня садиться в вашем присутствии. Я слишком хорошо знаю, чем вам обязан.

— Не стану возражать. Скажите, что вас привело ко мне, но скажите как товарищу, как другу.

— Сударь! Я домовладелец и фармацевт и достойно совмещаю оба эти занятия, о чем вы, похоже, догадываетесь.

— Да, сударь, знаю.

— Я служу аптекарем вот уже тридцать лет.

— Да, понимаю: вы начали как фармацевт, и это постепенно сделало вас домовладельцем.

— От вас ничто не скроешь, сударь. Осмелюсь сказать, что вот уже тридцать лет, хотя мы пережили консульство и империю господина Буонапарте, я не видел ничего подобного, господин граф.