— Король — отец всем своим подданным, сударь, — отвечал командор. — Он интересуется судьбой всех страждущих, знает обо всех бесчисленных страданиях, терзающих ваше сердце с тех пор, как вы лишились племянников. Его величество передает вам через меня соболезнования. Излишне говорить, сударь, что я присоединяюсь к пожеланиям его величества.

— Вы слишком добры, господин командор! — скромно отвечал г-н Жерар. — Не знаю, достоин ли я…

— Достойны ли вы, господин Жерар? — подхватил командор. — И вы еще спрашиваете?! По правде говоря, вы меня удивляете! Как?! Вы столько выстрадали, столько трудились, так постарались для общего блага, ваше имя большими буквами высечено на фонтане, на общественной прачечной, на церкви, на каждом камне в этом городке; вас все знают за человека, который любит ближних, помогает себе подобным, проявляет по отношению к любому человеку истинное величие и бескорыстие! И такой человек спрашивает, заслужил ли он милости короля! Повторяю вам, сударь, что меня удивляет ваша скромность — это еще одна добродетель, украшающая вас, известного своими неисчислимыми добродетелями!

Господин Жерар не мог больше сдерживаться: слыша хвалу из уст человека, явившегося от имени короля, он все больше раздувался от гордости, так что непременно должен был лопнуть, если эти восхваления продолжатся в той же прогрессии. Слова «милости короля» прозвучали в его ушах сладостной музыкой, и он уже смутно видел в будущем какое-то блистательное воздаяние за свои добродетели.

— Господин командор! — в смущении отвечал он. — Я делаю для ближних все, что подобает истинному христианину. Разве Церковь не предписывает нам любить себе подобных, служить и помогать друг другу?

Командор поднял очки на лоб как можно выше и уставился на г-на Жерара маленькими глазками.

«Я бы очень удивился, — подумал он, — если бы в той филантропии не оказалось хоть немного иезуитства. Поищем его слабое место!»

Вслух он прибавил:

— Ах, сударь! Разве наш долг не в том, чтобы строго придерживаться принципов, которые диктуют нам Святая Церковь, и разве его величество, носящий титул христианнейшего короля и по праву считающий себя старшим сыном нашей Святой матери Церкви, не должен отличать и вознаграждать истинных христиан?

— Вознаграждать! — горячо подхватил г-н Жерар, сейчас же раскаявшись в собственной несдержанности.

— Да, сударь, — продолжал командор, и на его губах мелькнула странная улыбка, — вознаграждать… Король позаботился о том, чтобы вас вознаградить.

— Однако, — с живостью перебил его г-н Жерар, словно желая искупить свою недавнюю торопливость, — разве чувство исполненного долга — не достаточная награда, господин командор?

— Конечно, конечно, — закивал дворянин королевских покоев, — и я по достоинству ценю ваше замечание; да, чувство исполненного долга — достаточная награда, воздаяние добродетельному человеку перед Богом. Но вознаграждать людей, исполнивших свой долг, не значит ли это привлекать к ним всеобщее внимание, пробуждать восхищение и любовь их сограждан? Не означает ли это ставить их в пример тем, кто стоит на перепутье, кто еще не сделал окончательного выбора между добром и злом, то есть людям лишь наполовину добродетельным? Вот в чем, сударь, состоит идея его величества, и если только вы не выскажете решительного отказа от милостей, которыми намерен вас осыпать король, мне поручено сообщить вам новость, способную вас осчастливить.

Господин Жерар почувствовал, что у него мутится в глазах.

— Прошу прощения, господин командор, — отрывисто проговорил он в ответ, — но я не ожидал, что вы окажете мне честь своим посещением, как не ожидал и поистине отеческой заботы, которой окружает меня его величество, а потому мысли мешаются у меня в голове и я не нахожу слов для выражения своей признательности.

— Признательны должны быть мы, господин Жерар, — возразил командор. — Либо я ошибаюсь, либо его величество подтвердит вам это лично.

Господин Жерар отвесил низкий поклон, и голова его опять скрылась между коленями.

Командор терпеливо ждал, пока г-н Жерар примет нормальное положение, и продолжал:

— Итак, господин Жерар, если бы король поручил вам каким-то образом отблагодарить человека ваших достоинств, какую награду вы выбрали бы? Отвечайте откровенно.

— Признаться, господин командор, — отозвался г-н Жерар, пожирая глазами ленточку, украшавшую петлицу дворянина королевских покоев, — я бы затруднился выбрать.

— Если бы речь шла о вас, я понимаю ваше смущение. Но предположим, что речь идет о ком-то другом, о столь же честном, как вы, человеке, например, — если только под сводом небесным может найтись человек, подобный вам.

Командор произнес эти слова с оттенком иронии, заставившим г-на Жерара вздрогнуть. Достойный филантроп вопросительно заглянул в лицо дворянину королевских покоев. Но тот всем своим видом старался показать такую доброжелательность, что, если сомнение на миг и закралось г-ну Жерару в душу, оно сейчас же и развеялось.

— О, в таком случае, — скромно опуская глаза, начал он, — мне кажется, господин командор…

— Договаривайте!

— Мне кажется, что… орден… Почетного… легиона… — продолжал г-н Жерар, медленно выговаривая каждое слово, как будто боялся, что скажет больше чем нужно, и в особенности больше, чем следовало услышать дворянину такого ранга, как командор Триптолем де Мелён.

— Орден Почетного легиона? Что же вы раньше-то молчали, господин Жерар? Какого черта вы скромничаете?.. Орден Почетного легиона!

— Это мое самое горячее желание!

— Должен вам заметить, что я считаю вас невероятно скромным, господин Жерар!

— О сударь…

— Несомненно! Что такое клочок красной ленты в петлице человека ваших качеств? Ну, дорогой господин Жерар, вы выбрали для другого человека награду, которую его величество уготовил для вас.

— Возможно ли? — вскричал г-н Жерар, и его лицо налилось кровью, словно его вот-вот хватит апоплексический удар.

— Да, сударь, — продолжал командор, — его величество награждает вас орденом Почетного легиона; король поручил мне не только доставить его вам, но самолично прикрепить к вашей петлице; государь выражает уверенность, что никогда еще эта высокая награда не сияла на груди более достойного человека.

— Я не переживу этой радости, господин командор! — вскричал г-н Жерар.

Господин Триптолем де Мелён опустил для вида руку в карман, а г-н Жерар, задыхаясь от радости, гордости и счастья, приготовился опуститься на колени, как при посвящении в рыцари.

Но, вместо того чтобы достать обещанный и с нетерпением ожидаемый орден, командор скрестил на груди руки и с высоты своего роста смерил взглядом г-на Жерара.

— Черт побери! — промолвил он. — Господин честнейший человек, должно быть, вы отъявленный негодяй!

Нетрудно догадаться, что г-н Жерар подскочил, словно гадюка ужалила его в пятку.

Но, не обращая внимания на его растерянный вид, странный собеседник продолжал:

— Ну-ка, господин Жерар, смотрите мне прямо в глаза!

Господин Жерар, побледнев так же сильно, как до того покраснел, попытался исполнить приказание дворянина королевских покоев, но не смог поднять голову.

— Что вы хотите сказать, сударь? — пролепетал он.

— Я хочу сказать, что господин Сарранти невиновен, что вы сами совершили преступление, за которое невиновного приговорили к смерти, что королю никогда не приходило в голову наградить вас орденом, что я не командор Триптолем де Мелён, дворянин королевских покоев, а господин Жакаль, начальник тайной полиции! А теперь, дорогой господин Жерар, поговорим как добрые друзья. Слушайте меня очень внимательно, потому что я скажу вам нечто весьма и весьма важное!

Господин Жерар закричал от ужаса. Его желтые дряблые щеки позеленели и обвисли. Он уронил голову на грудь и шепотом пожелал себе провалиться сквозь землю.