— Если в Париже у вас собственная квартира или вы останавливаетесь у друзей — не нужно, но если вы поселились в гостинице, вы должны предъявить документы.

— Ах, это так! — кивнул Жибасье, знавший лучше, чем кто бы то ни было, по опыту прошлой жизни, как необходим паспорт, когда ищешь кров. — Разумеется, я покажу вам свои документы.

И он стал шарить по карманам своего касторового одеяния.

Карманы оказались пусты.

— Куда же, черт возьми, они подевались?! — воскликнул он.

Полицейский махнул рукой с таким видом, словно хотел сказать: «Если человек не находит документов сразу, он не находит их никогда».

Он жестом подозвал двух полицейских в черных рединготах и с толстыми палками в руках, ожидавших его приказаний, стоя у ворот гостиницы.

— Ах, черт подери! — воскликнул Жибасье. — Вспомнил, что я сделал со своими документами.

— Тем лучше! — кивнул полицейский.

— Я оставил их в почтовой гостинице Бонди, когда сменил одеяние курьера на куртку форейтора.

— Как вы сказали? — не понял полицейский.

— Ну да! — рассмеялся Жибасье. — К счастью, документы мне не нужны.

— Как это не нужны?

— Атак.

И он шепнул полицейскому на ухо:

— Я свой!

— Свой?!

— Да, пропустите меня!

— Ага! Вы, кажется, спешите?

— Я кое за кем слежу, — с заговорщицким видом сообщил Жибасье и подмигнул.

— Следите?

— Да, у меня на крючке заговорщик, и очень опасный заговорщик!

— Правда? И где же этот кое-кто?

— Черт возьми! Вы, должно быть, его видели. Он только что спустился: пятьдесят лет, усы с проседью, волосы бобриком, выправка военная. Не видели?

— Как же, видел.

— В таком случае, арестовать надо было его, а не меня, — не переставая улыбаться, заметил Жибасье.

— Ну да! Только у него документы были, и в полном порядке. Потому я его и пропустил. А вот вы арестованы.

— Как арестован?!

— Разумеется. Думаете, буду церемониться?

— Вы меня арестуете? Меня?

— Ну да, вас.

— Меня, личного агента господина Жакаля?

— Чем докажете?..

— Доказательство я вам представлю, за этим дело не станет.

— Слушаю вас

— А тем временем мой подопечный улизнет, может быть! — вскричал Жибасье.

— Понимаю! Вы и сами не прочь сделать то же.

— Сбежать?! Вот еще, с какой стати? Сразу видно, что вы меня не знаете! Чтобы я улизнул? Да ни за что на свете! Мое новое положение вполне меня устраивает…

— Ладно! Хватит болтать! — оборвал его полицейский.

— То есть как это хватит болтать?..

— Следуйте за нами, или…

— Или что?

— Или мы будем вынуждены применить силу.

— Да ведь я же вам толкую, — воскликнул, кипя гневом, Жибасье, — что я из личной полиции господина Жакаля!

Полицейский едва удостоил его презрительным взглядом, в котором ясно читалось: «Ну и нахал же вы!»

Он пожал плечами и жестом подозвал на помощь двух полицейских в черных рединготах.

Те подошли, готовые вмешаться по первому знаку.

— Остерегитесь, друг мой! — предупредил Жибасье.

— Я не друг тому, у кого нет паспорта, — возразил полицейский.

— Господин Жакаль вас строго накажет.

— Моя обязанность — препроводить в префектуру полиции путешественников без документов; у вас нет паспорта, и я отвожу вас в префектуру, только и всего.

— Тысяча чертей! Говорю же вам, что…

— Покажите ваше очко.

— Очко? — переспросил Жибасье. — Это вам, низшим чинам, положено иметь этот знак, я же…

— Ну да, вы для этого слишком важная птица, понимаю! Итак, дорогу вы не хуже нас знаете… Вперед!

— Вы настаиваете? — спросил Жибасье.

— Надо думать!

— Пеняйте потом на себя.

— Хватит! Следуйте за мной по доброй воле. В противном случае я буду вынужден применить силу.

Полицейский вынул из кармана пару наручников, ожидающих чести познакомиться с запястьями Жибасье.

— Будь по-вашему! — смирился Жибасье; он понял, что попал в дурацкое положение, которое могло еще более осложниться. — Я готов следовать за вами.

— В таком случае честь имею предложить вам руку, а эти двое господ пойдут сзади, — предупредил полицейский. — Вы, как мне кажется, способны, не простившись, сбежать от нас на первом же перекрестке.

— Я исполнял свой долг! — воскликнул Жибасье, воздев кверху руку, будто призывая Бога в свидетели, что он сражался до последнего.

— Ну-ка, вашу руку, да поживее!

Жибасье знал, как арестованный должен положить свою руку на руку сопровождающего. Он не заставил просить себя дважды и облегчил полицейскому задачу.

Тот узнал в нем завсегдатая полицейского участка.

— А-а! — воскликнул он. — Похоже, такое случается с вами не впервые, милейший!

Жибасье взглянул на полицейского с таким видом, словно хотел сказать: «Будь по-вашему! Хорошо смеется тот, кто смеется последним».

Вслух он решительно произнес:

— Идемте!

Жибасье с полицейским вышли из гостиницы «Великий турок» под руку, словно старые и добрые друзья.

Двое шпиков шли рядом, изо всех сил стараясь показать, что не имеют к нашей парочке ровно никакого отношения, словно Грипсолейль — к обществу его сиятельства.

Жибасье и полицейский пошли (а вернее было бы сказать, что полицейский повел Жибасье) на Иерусалимскую улицу.

Читатели понимают, что благодаря мерам предосторожности, принятым полицейским, проверявшим паспорта, всякий побег арестованного исключался.

Прибавим, к чести Жибасье, что он и не думал бежать. Более того: его насмешливый вид, сострадательная улыбка, мелькавшая на его губах всякий раз, как он взглядывал на полицейского, непринужденность и презрительность, с какими он позволял вести себя в префектуру полиции, свидетельствовали, что совесть его чиста. Словом, он, казалось, покорился, но вышагивал скорее как горделивый мученик, а не как смиренная жертва.

Время от времени полицейский бросал на него косой взгляд.

По мере приближения к префектуре Жибасье не хмурился, а, напротив, становился все веселее. Он заранее предвкушал, какую бурю проклятий обрушит г-н Жакаль на голову незадачливого полицейского.

Безмятежность Жибасье, сияющая, словно ореол вокруг невинных лиц, начала пугать полицейского, арестовавшего его. В начале пути у того не было никаких сомнений в том, что он задержал важного преступника; на полпути он стал сомневаться; теперь он был почти уверен, что сделал глупость.

Гнев г-на Жакаля, которым пугал его Жибасье, будто гроза, уже навис над его головой.

И вот мало-помалу пальцы полицейского стали разжиматься, высвобождая руку Жибасье.

Тот отметил про себя эту относительную свободу, неожиданно ему предоставленную; однако он отлично понимал, что заставило расслабиться дельтовидную мышцу и бицепс его спутника, и потому сделал вид, что не заметил его маневра.

Полицейский надеялся получить прощение у своего пленника; он еще больше разволновался, когда заметил, что, в то время как его собственная хватка ослабевала, Жибасье все крепче вцеплялся в его руку.

Он поймал преступника, который не хотел его выпускать!

«Дьявольщина! — подумал он. — Уж не ошибся ли я?!»

Он на мгновение остановился в задумчивости, оглядел Жибасье с головы до ног и, видя, что тот в свою очередь окинул его насмешливым взглядом, затрепетал еще больше.

— Сударь! — обратился он к Жибасье. — Вы сами знаете, какие у нас суровые правила. Нам говорят: «Арестуйте!» — и мы арестовываем. Вот почему порой случается так, что мы совершаем досадные ошибки. Как правило, мы хватаем преступников. Однако бывает, что по недоразумению мы нападаем и на честных людей.

— Неужели? — с издевательской усмешкой спросил Жибасье.

— И даже на очень честных людей, — уточнил полицейский.

Жибасье бросил на него красноречивый взгляд, словно хотел сказать: «И я тому живое свидетельство».