— Я бы предпочел, чтобы он приносил счастье тем, кто сидит внутри.

— Им он тоже приносит счастье… Первый номер для всех хорош.

— Тем лучше, тем лучше, — проговорил г-н Жерар, пытаясь умерить пыл своего кучера, расхваливавшего собственный номер.

— Значит, я вас буду ждать с одиннадцати часов на большой дороге, раз вы так хотите.

— Хорошо, — прошептал г-н Жерар.

— В ста шагах от Кур-де-Франс, так?

— Да, да, все так, дружище. Только не надо так кричать.

— Правильно! Ни слова! Раз у вас есть причины прятаться…

— Нет у меня причин прятаться! — возразил г-н Жерар. — Почему вы так решили?

— Да меня это не касается. Вы мне заплатили — я ничего не видел, не слышал. В одиннадцать жду вас в условленном месте.

— Постараюсь не заставить вас ждать.

— Наоборот! Я не буду в обиде. Вы мне платите за простой, так я отвезу вас куда пожелаете, хоть в Иосафатову долину, и вы, вероятно, единственный приедете на Страшный суд в фиакре.

Довольный собственной шуткой, метр Барнабе со смехом вернулся в кабачок, а г-н Жерар, отирая со лба пот, направился в замок.

Ворота оставались приотворены, г-н Жерар нашел лопату на прежнем месте.

Он запер ворота на ключ и опустил его в карман.

Вдруг он вздрогнул и замер, не сводя глаз с окон замка.

Одно окно было освещено.

От ужаса негодяй затрясся всем телом.

Неожиданно он вспомнил о двух свечах, которые он оставил зажженными на камине.

Он понял, что совершил оплошность.

Этот свет мог видеть кто-то еще. Все знали, что в замке никто не живет, и свет непременно должен был натолкнуть на всякого рода догадки.

Господин Жерар торопливо подошел к дому, стараясь не смотреть в сторону пруда, взбежал на крыльцо и поднялся по лестнице.

Он задул одну свечу и уже подошел к другой, как вдруг представил себе, что ему сейчас придется идти по коридору и спускаться по лестнице в полной темноте.

Еще за минуту до того он об этом и не подумал, так он боялся, что кто-нибудь увидит свет.

Страх за свою шкуру улегся; его сменили муки совести.

Чего мог опасаться г-н Жерар в коридорах и на лестницах безлюдного дома?

Того, чего, как бы мало ни было между ними общего, одинаково боятся и ребенок и убийца — привидений.

В темноте г-н Жерар задрожал: ему чудились шаги за спиной.

Он ждал, что сзади его вот-вот кто-нибудь схватит за редингот.

Ему казалось, что за поворотом коридора он вдруг столкнется лицом к лицу с призраком ребенка или женщины.

Ведь в этом проклятом доме произошло два, а то и три убийства.

Вот почему г-н Жерар не стал гасить вторую свечу.

Он мог выйти через главную дверь или через чулан.

В передней он заколебался.

Напротив главного входа находился пруд, этот наводящий ужас пруд!

Чтобы добраться до двери из чулана, необходимо было миновать сводчатое помещение, где была убита Ореола.

Господину Жерару вспомнились пятна крови на плитах.

Он все же предпочел выйти через чулан — в этой крови он не был повинен.

Одной рукой г-н Жерар держал свечу, другой он взялся за лопату, спустился по лестнице, прошел кухню, замешкался перед дверью в чулан, помотал головой, чтобы стряхнуть капли пота, ибо обе его руки были заняты, и он не мог отереть лоб.

Наконец он пнул ногой дверь в чулан; через разбитое окно ворвался ветер и задул свечу.

Господин Жерар постоял в темноте, ощущая себя ее пленником.

Когда погас свет, из груди г-на Жерара вырвался крик. Он вздрогнул и умолк. Он испугался, как бы при звуке его голоса не проснулись мертвые.

Ему было необходимо пройти через чулан или отступить.

Отступить! А вдруг его станет преследовать призрак Ореолы?..

Он предпочел продолжать путь.

Невозможно описать, что творилось в душе убийцы, трепетавшего сильнее, чем осиновый лист, в те несколько секунд, когда он проходил темные своды.

Наконец он добрался до сложенных дров.

Господин Жерар решил, что там он почти в безопасности.

Но дверь, выходившая в парк, оказалась заперта, ключа в замке не было; язычок замка заржавел, не двигался в пазу, и дверь не поддавалась.

Несчастный едва не лишился последних сил.

Ему казалось, что он никогда не выберется из чулана и умрет здесь от ужаса.

Он собрал все свои силы.

Замок поддался — дверь распахнулась.

Свежий ветер ударил г-ну Жерару в лицо; он почувствовал, как его потное лицо леденеет под порывом ветра.

Однако это ощущение показалось ему бесконечно приятным после душного чулана.

Он вдыхал полной грудью чистый ночной воздух!

Его легкие расширились.

Он открыл было рот, чтобы возблагодарить Всевышнего, но не посмел.

Если Бог существовал, то как вышло, что он, Жерар, гуляет на свободе, а г-н Сарранти сидит в темнице?

Правда, г-н Сарранти, по всей вероятности, спал тем спокойным сном, что дает праведнику силу подняться на эшафот, тогда как г-н Жерар бодрствовал, снедаемый угрызениями совести и смертельным страхом; колени у него тряслись, руки дрожали, на лице то и дело выступал пот.

С какой же страшной целью он бодрствовал? Какое жуткое дело ему еще предстояло исполнить?

Необходимо было выкопать и перепрятать останки его жертвы.

Хватит ли ему мужества? А сил?

Во всяком случае, он хотел попытаться это сделать.

Быстрым и почти твердым шагом он прошел открытое освещенное пространство, отделявшее замок от парка.

Но когда он вошел в тень высоких деревьев и по обе стороны от него таинственно зашелестела листва, он негнущимися от ужаса пальцами снова схватился за волосы.

Он стоял в аллее, ведущей в рощу.

С его места уже был виден большой дуб, уже можно было различить скамейку.

Его охватила такая тоска, что он был бы рад убежать прочь, однако ему во что бы то ни стало нужно было идти вперед.

Его так же неизбежно влекла судьба, как осужденного — эшафот.

В какой-то момент он спросил себя, не лучше ли взойти на эшафот, чем совершить то, что он собирался сделать.

Он был бы счастлив, если бы мог умереть вдруг и безболезненно.

Но агония следствия; но темница, смрадное и холодное преддверие склепа; но палач в мрачном одеянии; но выкрашенный в красное эшафот, две тощие руки которого видны издалека; но ступени, по которым придется взойти при помощи двух подручных палача, когда тебе изменят силы; но приподнимающий вас рычаг; но металлическое треугольное лезвие, скользящее по двум пазам, — вот что превращает смерть в мучение, безобразное и невозможное!

Вот из-за чего убийце казалось, что лучше выкопать труп — даже если придется умереть при этом от ужаса, — чем принять смерть Кастенов и Папавуанов.

Он решительно вошел в рощу и взялся за дело.

Прежде всего необходимо было найти могилу.

Господин Жерар опустился на колени и ощупал землю.

Кровь застыла у него в жилах, но не оттого, что он делал, — хотя, конечно, это было ужасно! — нет, стряслось еще нечто более ужасное.

Ему показалось, что в так хорошо ему знакомом месте земля была свежевскопана.

Неужели он опоздал?

Один страх уступил место другому.

Обезумев от ужаса, он сунул руку в землю и радостно вскрикнул.

Тело по-прежнему было тут.

Господин Жерар ощутил в пальцах мягкие шелковистые волосы мальчика, так испугавшие когда-то Сальватора.

Преступник успокоился…

Он стал копать.

Отведем взоры от его отвратительного занятия!

Вдохнем свежего воздуху!

Полюбуемся прекрасными звездами — золотой пылью, летящей из-под ног Всевышнего.

Прислушаемся, не донесется ли до нашего слуха в эту ясную ночь сквозь неизмеримые пространства эфира небесное пение ангелов, прославляющих Бога?

Мы еще успеем вновь обратить взгляды на землю, когда бледный и трясущийся негодяй выйдет из темной рощи, держа в одной руке лопату, а в другой нечто бесформенное, завернутое в плащ.