Жибасье почтительно поклонился и, пятясь, вышел из кабинета.

— Что это значит? — спросил г-н Жерар и побледнел. — Неужели господину Жибасье известно?..

— Все, дорогой мой господин Жерар!

Убийца позеленел от ужаса.

— Пусть это нимало вас не беспокоит, — проговорил г-н Жакаль. — Жибасье — все равно что я сам.

— Ах, сударь! — пролепетал шпион. — Зачем вы представили меня этому человеку?

— Прежде всего потому, что знакомство делу не повредит, если люди служат вместе.

— Кроме того, — продолжал г-н Жакаль, и каждое слово будто отпечаталось в душе г-на Жерара, — разве не важно ему знать вас на тот случай, если какой-нибудь растяпа арестует вас по ошибке?

При мысли о возможном аресте г-н Жерар рухнул в вольтеровское кресло г-на Жакаля.

Однако тот не обиделся. Он предоставил г-ну Жерару свой трон, а сам сел напротив него на простой стул.

Господин Жакаль дал г-ну Жерару прийти в себя.

Наконец г-н Жерар медленно поднял на него глаза.

Господин Жакаль повел плечами.

— Ничего не поделаешь! — добродушно заметил он. — На сей раз опять неудача!

— Какая? — не понял г-н Жерар.

— Я имею в виду орден Почетного легиона.

Надобно признать, что несчастный г-н Жерар и думать об этом забыл.

— Ну, а других новостей посерьезнее у вас нет? — спросил г-н Жакаль.

— Ничего, сударь, уверяю вас.

— Черт побери!.. Ну, теперь мой черед сообщить вам нечто такое, что может вас заинтересовать.

Господин Жакаль поднял очки, устремил свои рысьи глаза на собеседника, и тот почувствовал, что невольно бледнеет под этим пронзительным взглядом.

Приказом свыше г-ну Жакалю было предписано оберегать г-на Жерара, однако полицейский не мог отказать себе в удовольствии помучить своего подопечного: он был бессилен сделать что-либо против невиновного и стойко сносившего свалившиеся на него беды г-на Сарранти, заключенного в одиночную камеру и с минуты на минуту ожидавшего смертной казни; зато г-н Жерар, гулявший на свободе и по-прежнему уважаемый согражданами, находился в полной власти начальника полиции.

Вот что чувствовал г-н Жерар, вот почему он бледнел под взглядом г-на Жакаля.

Всякий раз, выходя из особняка на Иерусалимской улице, он чувствовал себя жертвой допроса.

Вопрос заключался в том, шла ли речь о простом допросе или о допросе с пристрастием.

Хотя г-н Жерар и побледнел, он с нетерпением ждал то, что должно было его заинтересовать.

Но кот держал мышонка в когтях и не мог отказать себе в удовольствии поиграть с ним.

Господин Жакаль вынул из кармана табакерку, запустил в нее два пальца, зачерпнул огромную щепоть и с наслаждением втянул табак носом.

Господин Жерар не смел торопить полицейского; он ждал со смирением, не лишенным, впрочем, доли нетерпения.

— Вы знаете, дорогой господин Жерар, — заговорил наконец начальник полиции, — что через неделю истекает срок, отпущенный королем Карлом Десятым господину Сарранти?

— Знаю, — пробормотал г-н Жерар, бросив на г-на Жакаля полный беспокойства взгляд.

— Нам также известно, что аббат Доминик вернется, возможно, послезавтра… завтра… а может быть, и сегодня.

— Да, да, знаю, — отозвался филантроп, дрожа всем телом.

— Если вы так дрожите в самом начале, дорогой господин Жерар, вы непременно лишитесь чувств, когда узнаете, о чем пойдет речь. А лишившись чувств, не услышите того, что мне необходимо вам сообщить; между тем, это, вероятно, самое интересное.

— Что же делать?! — в отчаянии вскричал г-н Жерар. — Это сильнее меня.

— Ну, чего вам бояться со стороны аббата Доминика, раз я вам сказал, что папа отклонит его просьбу?

Господин Жерар вздохнул свободнее.

— Вы действительно так думаете? — спросил он.

— Мы знаем его святейшество Григория Шестнадцатого. Это кремень!

Господин Жерар начал постепенно приходить в себя.

Господин Жакаль дал ему время отдышаться.

— Нет, опасаться вам следует совсем не этого, — продолжал он.

— Ах, ты, Господи! Значит, мне есть чего опасаться? — прошептал г-н Жерар.

— Дорогой господин Жерар! Неужели вы в такой малой степени философ и не знаете, что человек, слабое создание, находящееся в постоянной борьбе с окружающим миром, не имел бы ни минуты покоя, если бы видел нескончаемые опасности, которые ему угрожают и которых он избегает лишь чудом?

— Увы! — промямлил г-н Жерар. — В ваших словах немалая доля правды, господин Жакаль.

— Раз вы готовы это признать, — с поклоном продолжал г-н Жакаль, — я хочу задать вам вопрос.

— Пожалуйста, сударь, задавайте!

— Поэты, господин Жерар… мерзкое отродье, не так ли?

— Я незнаком с поэтами, сударь. Да и за всю свою жизнь я прочел едва ли четыре строчки.

— Так вот! Поэты утверждают, что мертвые встают иногда из могил. Что вы по этому поводу думаете?

Господин Жерар пробормотал нечто нечленораздельное и затрясся еще сильнее.

— До сих пор я в это не верил, — продолжал г-н Жакаль. — Но происшедший недавно случай с моим знакомым просветил меня на этот счет, и теперь я способен защитить по этому вопросу диссертацию. Нет, сами-то они, конечно, не выходят, но ведь можно их оттуда извлечь!

Господин Жерар изменился в лице.

— Вот моя история, предоставляю вам ее оценить. Один человек вашего темперамента, вашего характера — словом, филантроп, в одну из своих дурных минут — мы все, увы, несовершенны, дорогой господин Жерар, я знаю эту истину лучше, чем кто бы то ни было! — утопил своего племянника. Не зная, куда деть труп, — никогда не знаешь, куда их деть, именно это, как правило, и губит убийц! — он закопал его в своем парке.

Господин Жерар издал стон и уронил голову на грудь.

— Он думал, что надежно его спрятал. Так оно и было; однако земля не всегда хранит тайну, как полагают некоторые. Сегодня утром — Бог ты мой! Этот человек выходил как раз в ту минуту, как вы сюда входили! — ко мне пришел человек и сказал буквально следующее:

"Господин Жакаль! Через неделю казнят невиновного человека".

Как вы понимаете, я стал отрицать, дорогой господин Жерар, я отвечал, что о невиновности не может быть и речи, после того как суд сказал: "Виновен!" Однако он заставил меня умолкнуть, промолвив:

"Тот, кого собираются казнить, невиновен, а настоящего преступника знаю я".

Господин Жерар закрыл лицо руками.

— Я отрицал как мог, — продолжал г-н Жакаль. — Однако человек этот меня остановил и сказал:

"Вы можете освободиться на одну ночь?"

"Да, разумеется", — сказал я.

"На ближайшую ночь?"

"Нет, этой ночью я занят".

"Тогда на следующую?"

"Прекрасно… Вы приглашаете меня на прогулку?" — спросил я наугад.

"Да, на прогулку".

Как вы понимаете, мне не терпелось узнать, куда он намерен меня отвезти.

"Это в Париже или за городом?" — поинтересовался я.

"За городом".

"Хорошо".

Мы договорились, что ночью — но не сегодняшней, а следующей — мне будет представлено доказательство, что виновен не тот, кого собираются казнить, а, напротив, человек, гуляющий на свободе.

— И вы согласились отправиться в это путешествие? — пролепетал г-н Жерар.

— А разве я мог поступить иначе? Я спрашиваю вас, здравомыслящего человека. Вы знаете, какова моя миссия. У Прюдона есть на эту тему картина: "Правосудие, преследующее Преступление". Вы знаете мой девиз — тот же, что у женевского философа: "Vitam impendere vero"[31]. Мне пришлось сказать: "Я поеду".

— И поедете?

— Придется, черт возьми, раз так надо. Но, как я вам сказал, поеду я не этой ночью, а на следующую ночь… на следующую, слышите?

— Да, — кивнул г-н Жерар; слышать-то он слышал, но не понимал ни слова; зубы его стучали, словно кастаньеты.