Мысли эти Панков старался отбрасывать, но они упрямо добирались до потаённых клеточек мозга в каждую тихую минутку. Потому-то он старался занимать себя и мужиков до изнеможения. Чтобы глупости всякие не досаждали.

Петро первый, Герасим — последний. Идти только по одному, слух больше не пропускает. Узкий. Ещё и низкий. Первые метры ползком пробирались. Дальше потолок чуть приподнялся, и мужики встали, но спины всё одно согнуты. Не распрямиться здесь. Ров давно завален, но пластуны заранее расчистили узкий проход, чуть отодвинув вязанки прутьев, охапки травы, брёвна, битый кирпич — всё, что турки покидали сюда при штурме.

Кое-как протиснулись. А спину уже ломит. И ноги судорогой сводит. Как же тяжко! Терпеть, только терпеть!

Ну, вот и выход. Панков выполз скрюченным, поясница-то немолодая. Каждую сажень, что в три погибели прополз, почувствовала. Сейчас бы полежать, отдышаться, а Петро уже торопит:

— Быстрее, быстрее! Не разлёживаться.

А он, оказывается, не один тут свалился, мужики тоже на спины попадали, в небо тяжело дышат. Зажимая кряхтенье зубами, поднялся. "Ничё, счас разомнёмся".

Вышли где-то справа от стены. Тут постоянных постов нет, близко слишком, под казачью пулю попасть можно. Саженей двадцать проскочили рысками и снова на пузо. Земля мягкая, тёплая, а пахнет! Словно на родной сторонушке. А Петро на самое ухо шепчет:

— Теперь по-пластунски. Давай рядом двигай, чтобы твои пример брали.

Не дождавшись кивка, Кривонос скользнул ящерицей. Только мягкие подошвы ичигов мелькнули перед глазами. Герасим, сжав зубы, пополз следом. Не так уверенно, но и не вовсе бестолково. Пару раз Петро показывал, как надо. Пригодились его уроки.

Пот заливает глаза, сбитые локти саднят, и с каждым движением всё больше. Кожа на ногах тоже, кажется, стерлась до костей. А он всё ползёт и ползёт впереди. "Когда же это кончится?" — Панков, не замедляя движения, оглянулся.

Похоже, все здесь. Последним теперь Панфил двигается. Он отстать не даст. Ежли шо, пинками вперёд погонит. В этом деле так и надо, тут с нежностями да себя жалеючи далеко не уползешь.

Побоку лагерь татарский раскинулся. Ох, и воняет! А что ты хочешь, тысячи народу стоят. Куда же им до ветру ходить, как не сюда, подальше от расположения. Петро предупреждал, пластунская наука не для каждого годная. Ежели ты, к примеру, привередливый какой, чистюля, а от навоза тебя воротит, то нечего тут тебе делать. К счастью, у Панкова таких нет. Все от земли и не то выдержат.

Пятки Кривоноса замерли. Остановился и Герасим. Спят голубчики. Тихо в лагере. А мандраж уже бьёт, подеруха[53] охватила, словно замёрз. Хотя, какое тут замёрз, капли пота по лицу сбегают, будто умылся. Терпи, казак, на тебя мужики смотрят. Может, кто со временем тоже в казачий уклад захочет перейти. Джанийцы таким рады будут, шибко уж мало кубанцев осталось. Частью побили народ, где сами вымерли, когда несколько лет назад мор по землям прошёл. Но вот захотят ли? То ещё вопрос. Герасим знает, без земли мужику не прожить. Ну, многим из них. Большинство как думает: "отвоюю — и амба". Домой, к пашне. И хорошо бы не пустым вернуться. Дом-то разорён, с нуля начинать придётся. И для этого тоже они здесь. Хабар[54]все уважают, и просто так от него никакой что мужик, что казак не откажутся.

До затухающего костра десятка два сажень, причём не косых. Рядом, в общем. По всему пространству, насколько проникает взгляд, разбросаны шишаки спящих тел. Татары похрапывают, а у чуть отсвечивающих угольков часовой дремлет. Нам туда. Сердце, и так бьющееся на износ, застучало пуще. Герасим скосил глаза: Сусар рядом, ещё чуть-чуть и обгонит. "Ну нет, поперёк батьки не дело соваться". — Старший Панков ускорился.

Через пяток сажень он догнал Петро Кривоноса. Тот замедлился. В руке пластуна появился нож. "Действуем тихо. Как шум пойдёт, сразу уходим. Передай своим". Герасим повернулся всем телом. Но повторять не пришлось, сын услышал, и уже шептал кому-то. Команда побежала по рядку замерших мужиков.

Герасим тоже извлёк нож. Сусар уже тянется лезвием вперёд, в другой руке — шерстопер. Не удобно сейчас с ним, да куда его денешь? У Петра на спине лук и тул[55] со стрелами. И ничё, ползёт. Ещё и не догонишь. У Герасима сабля, перекинутая на спину, мешается. Ну да это сейчас неловко с ней. А через минуту, глядишь, радоваться будешь, что она у тебя под рукой.

Петро снова замирает, поджидая остальных. Герасим поправил шапку, плечо потянулось ко лбу, пот вытереть. Постепенно все собрались позади. Ждут команды. Пластун обернулся к Панкову. Мол, ну чё, командуй. Я вас привёл. Герасим враз сообразил. Он же командир, Кривонос не хочет его авторитет замыливать. Умный, казачина.

Обернувшись, Герасим махнул рукой в сторону спящего лагеря и сам первый пополз к часовому. Но когда до него оставалось совсем немного, Петро ужом проскользнул мимо. Показалось, тень всплыла у дежурного за спиной, короткое движение, и тот завалился набок. И ни одного звука. "Ну, мастер. — Герасим восхитился пластуном, с удовлетворением принимая его помощь.

Всё верно не до тонкостей. Сейчас главное — дело не загубить. Самое трудное пластун взял на себя. А уже теперь пришла пора и его мужичкам покуролесить.

По-прежнему вокруг тишина, но уже перебивают её лёгкие, еле слышные шаги рыскарей. Герасим подкрался к ближайшему татарину, спящему, укрытому с головой одёжкой. Спина, вот она. Как учил Петро, нож под лопатку, а рука нащупала распахнутый в немом крике рот. Хрип чуть слышный, ну и его не надо. Тело выгнулось дугой, чуть подождать. Так, успокоился. А вот и следующий. Этот задрал голову, рот распахнут, будто сам приглашает по горлу ножиком. Так и сделал. А кровищи-то! Будто тёлку прирезал. От сладковатого запаха юшки, растекающейся лужей, чуть закружилась голова. "Ничего, справимся!" В этот момент на том конце лагеря оглушительно грохнул пистолетный выстрел.

Ну всё, конец вылазки. Мужики замедлились, оглядываясь. Сердце, показалось, колошматилось о грудную клетку, что молоток по гвоздям. Татары вскакивали, суматошно переговариваясь. Крики, суета, враги ещё не поняли, что происходит. Кто-то растерянно спросил неподалёку: "Османы, что ли?"

Голос Сусара прозвучал как-то неожиданно спокойно:

— Ну, османы, и чё?

Хрип, топот ног. Герасим, рванул назад, по собственным следам. Уходить надо к башне, к ней татары боятся приближаться. Перемахнуть груду кирпича, когда-то бывшей стеной, и всё, они у своих. Свои прикроют.

Но где-то они ошиблись. С ужасом Герасим разглядел густые силуэты, устремившиеся наперерез. Они успевали отрезать мужиков от стены, а вот Герасим со своими явно опаздывал. И тогда он резко свернул в сторону едва различимой в тёмном небе Калачинской башни. В татарский тыл, только туда. Там искать не будут. Позади глухо топали мужики. Сусар рядом, это хорошо. А вот Петро, как назло, куда-то запропастился.

А молодцы мужики, ни одного вопроса. Только сын недоумённо заглянул сбоку, но тоже молчок. Пока темнота помогала рыскарям. Там, куда они собирались бежать первым делом, нарастал шум, мелькали тени, пестрили факела. Кстати попался на пути крохотный островок зарослей, невысокий, по пояс, из молодых тонкоствольных кустиков. Его уже почти весь вырубили, во всяком случае, ноги через каждый шаг цеплялись за свежие пеньки. Дружно скомандовав пригнуться, Герасим первым нырнул в спасительные кушири. Мужики дружно последовали за ним. И задачу свою рощица выполнила, как и предполагал. На какое-то время закрыла их от преследователей.

А теперь резко в сторону от реки. Бегом, как можно быстрее. Дыхание рваное, сердце, кажется, готово выбить ребра, но он терпел. Из тех последних сил, которых уже и не было. Герасим мозгом хребта, кусками кожи, где свербели затянувшиеся раны, чувствовал, как с каждым мгновением, с каждым шагом утекает везенье, непонятно по каким заслугам отпущенное им.