Поистине Эвлия оказался рожденным под счастливой звездой. Духовное образование считалось самым чтимым в средневековой Турции. Он освоил больше десятка современных и древних языков, научился наизусть цитировать Коран, при этом поражая всех благочестием и набожностью. Никто не знал, что всё это было внешним, наносным, каким бывает песок в весеннее половодье. Свои настоящие думы и мечты он скрывал так тщательно, что даже родные братья и сёстры не ведали о них. Только так, считал Эвлия, можно было осуществить мечту.

Через несколько лет покорив учителей глубиной знаний и широтой интересов, Челеби получил должность при султанской библиотеке, где хранились свитки и книги самых почитаемых святых и многодумных мужей. Он читал все, но особенно ему нравились книги про дальние страны и приключения. Челеби не сомневался, что главная цель его жизни когда-нибудь обязательно осуществится. А для этого надо всего лишь отправиться в путешествие. Да, Эвлия мечтал, уже давно и горячо, составить свои записки путешественника.

Как никогда близко он подобрался к исполнению мечты в возрасте юношеском. В это время, живя довольно скромно, он не нуждался в деньгах. Челеби переводил книги по заказам библиотеки, и небольшого заработка непритязательному парню хватало. А ещё Эвлию нравилась его относительная свобода. За уважаемым в мусульманском обществе переводчиком и богословом никто и не подумал бы приглядывать. Ни служители Аллаха, мудрого и доспочтимого, ни родители, давно признавшие самостоятельность сына.

Однажды Эвлия решился. Поскольку далеко отъехать от Стамбула он пока не мог, дела не пускали, то, не откладывая задумку в долгий ящик, отправился бродить по родному городу. В последующие вечера он записывал впечатления. В Записках рассказал, насколько получилось, о жизни жителей старинного Истамбула, их обычаях и привычках, описал его улочки, бани, парки, вспомнил истории, какие слышал от учителей и родителей.

Аллах продолжал присматривать за счастливым мужем. Этот труд попал на глаза скопцу Ибрагиму, имеющему вес при дворе, и тот оценил его по достоинству. С этого времени Эвлия стал вхож в султанский дворец, где иногда допускался до самого солнцеликого султана — читать разные труды, а иногда и собственные записки, к которым султан относился очень благосклонно. В эти годы он побывал на землях Персии, где султан вел долгую, победоносную войну. Через пару лет Эв-лия собрал достаточно средств, чтобы отправиться в самостоятельное путешествие. И начал его с Кавказа. Пройдя древние Грузию и Азербайджан, он составил свод подробных описаний этих мест и их жителей. Поход на Азов Челеби воспринял как очередной подарок судьбы, надеясь получить во время него неоценимый материал для своих Записок. В 1641 году вместе с турецкой армией он отправился на берега Тана-Дона.

Пока двигались на кораблях, Эвлия исполнял ещё и обязанности муэдзина. Пять раз в сутки, сверяясь с солнцем, он призывал правоверных на молитву. И так устал от занудного песнопения, повторяемого изо дня в день, да пять раз, что уже и не чаял добраться до берега. А когда галера кинула якорь на виду заросшего камышом устья Дона, он еле удержался, чтобы первым не выскочить на азовскую землю.

Азов Эвлию не впечатлил. Городские стены, хоть и казались, вероятно, местным дикарям неприступными, но по сравнению со стенами, например, Багдада выглядели, словно деревенский частокол бедняка, поставленный рядом с кирпичным забором богача. А ведь Багдад великие мусульманские газии взяли решительным штурмом. Правда, до этого им пришлось несколько лет осаждать его. Но так то Багдад! По его представлению, Азовская крепость для войск главнокомандующего Гусейна-паши — это орешек на один зуб.

Первый визит на изначально, как он считал, мусульманской земле Челеби совершил к могиле великого святого тюрбе Йогуртчу-бабы. К счастью, неверные не успели её разрушить. Истинно великие люди не нуждаются в пышных обрамлениях могил, Аллах это осуждает. Скромный камень с указанием дат жизни и имени святого, вот и всё, что нашёл на месте захоронения Челеби. Другого он и не искал. Прочитав соответствующую суру из Корана, он ещё постоял в немом поклоне. Наполнившись святого чувства, Челеби поспешил назад, к группе калга — начальников, о чём-то громко разговаривавших на берегу Тана. Ему как летописцу похода на Русь необходимо быть в курсе всех решений. А вдруг без него что-то новое произойдёт?

Челеби, задумчиво раскачиваясь, прошёлся по шатру, где он разместился вместе с постоянно отсутствующим уважаемым Фархадом — главным из двухсот мулл, призванных на войну поддерживать в армии воинственный дух, и медленно повторил последнюю фразу: ".. на один зуб". "Хорошо сказано. Надо будет порадовать вечером господина удачным сравнением.

"Надеюсь, мои записки о том, как непобедимые мусульманские газии покорят все городки и села неверных, вплоть до самой северной их столицы, в будущем станут читать все подлунные народы, покорившиеся султану. Надо обращать внимание на мелкие детали — их впоследствии наиболее ценят читатели. — Эвлия снова склонился над бумагой. — Итак, к нам на подмогу по первой просьбе солнцеликого султана Ибрагима-первого прибыли множество самых разных племен и народов, признающих власть или союзнические отношения с Османией. От правителя Дагестана шамхала Султан-Мамуда к нам прибыли племена шегаке, жане, мамшуг, такаку, бузудук, болоткай, бесней, кабартай, таустан[34].

Среди войск крымского хана надо назвать улу-ногай, кечи-ногай, шейдяк-ногай, урмамбет-ногай, ширин, мансур, седжеут, манкыт, накшуван, дженишке, бат, ор, улан, бардак, от племен Арсланбека, Чобана, Деви, Навруза[35]. — Он погладил пером по выразительным чуть припухшим губам, которые так нравились двум его жёнам, оставленным на время похода в Стамбуле, и, вспомнив, дописал. — А также таты — христианское население Тат-Элийского санджака Кяфинского эйялета. Эти будут помогать в основном на тяжёлых работах. Так же, как прочие греки, армяне, румыны, сербы и болгары. — Эвлия понял, что утомился.

"Конечно, эти подробности имеют большое значение для наших потомков, чтобы они могли оценить величину свершений их дедов и прадедов. Но всему же есть предел! Нет, надо прогуляться. Тем более что мне просто необходимы самые последние сведения". — Он решительно вышел из шатра.

Горячее солнце слепило. Азовские стены зубчатым частоколом блестели под его лучами. Отсюда, больше чем за полверсты от них, он не мог точно поручиться, что в бойницы кто-то смотрит, но почему-то решил, что его увидели. Выпрямив спину, он повернулся в профиль. Пусть смотрят — дикие народы должны видеть только гордые взгляды и парадные мундиры их будущих господ.

На позициях газиев вовсю кипела работа — чёрные мужики копали траншеи, в которых и разместятся на сутки, максимум, двое их главные силы, пока не возьмут крепость. Отсыпали впереди шанцы[36], чтобы прятаться за ними от обстрелов. Эвлия вдруг спохватился: "Так войска и в Азов войдут, пока я здесь с мыслями собираюсь. И мой дневник останется без записей. Надо поспешить к шатру главнокомандующего", — поправив под мышкой толстый и ещё большей частью чистый фолиант, он направился к центру лагеря, где высился бордовой маковкой главный шатёр.

Ветер качал огромные знамёна, выставленные в ряд у султанского шатра — каждое по сто локтей. У входа прохаживался охранник из янычар. Заметив приближающегося гостя, он слегка поклонился. И остановил того взглядом:

— Нет никого, уважаемый эфенди, все на позициях.

Опустив занесенную ногу, путешественник расстроенно хлопнул ладошкой по кожаной обложке журнала:

— Что, совсем никого?

— Никого, — мотнул тот тюрбаном, расслабляясь. — Загляни за шатёр, уважаемый, там султанский евнух, этот, как его…