— Как зачем? — Никита Кайда отвалился от стены. — Чтобы мы не утащили.
— Неужто боятся?
— А то!
Казаки вновь засуетились в поисках незанятых другими головами пролетов между зубцами.
В это время зашумели внизу, в крепости. Отдаленно знакомый голос легко пробился сквозь постоянный гомон женских и юношеских голосов:
— Ну и где этот Валуйка, сукин сын?
Казаки наверху враз повернули головы. И разулыбались.
— Это кто тут сукин сын? — Валуй преувеличенно строго нахмурился.
Космята присвистнул:
— Миленький наш нашёлся.
Мягко растолкав группу баб, столпившихся у котлов, к стене приближался низенький Путило Малков, за ним шествовал смешливый пластун Петр Кривонос, какой-то незаметный, глянул и забыл, запоминался только нос, повернутый набок, отчего прозвище и пошло, в сопровождении ещё десятка станичников из Валуйской сотни.
— Вот он где! — Казаки, почти бегом добравшись до ступенек, живо поднялись наверх.
Распахнув объятья, атаман шагнул навстречу к не сдержавшему улыбки старому, ещё с каторги, товарищу. Обнявшись, казаки захлопали по крепким плечам друг друга. Остальные станичники тоже обнимались прямо на стенах, не обращая уже внимания на снующих в отдалении врагов. Когда-то с Путилой братья Лукины, а с ними и Космята сидели на одной лавке турецкой галеры, на вёслах. Тогда их освободили казаки Сёмки Загоруя, сейчас готовящегося встречать врага на верхнем Дону.
Расцеловались и с остальными.
— Турки-то вон они, оказывается. — Путало поправил сбившуюся шапку, отпуская довольного Космяту Степанкова. — На самых наших подкопах строятся.
— Нехай строятся, — многозначительно добавил Космята. — Пока.
— Так ты с нами, значится? Не утерпел?
— Ага, — заржал Путало. — У юбки насточертело сидючи.
— Таки и женился?
— А то. Чем мы хуже других? Всё при нас осталось. Мы вот, миленькие мои, с твоим пластуном вместе решили к вам добираться. Нынче и пришли.
Борзята, которому наскучило стоять в стороне, не участвуя в разговоре, вклинился между ребятами:
— Как же вы пробрались-то? Черноты-то то окияны внизу.
Петро ухмыльнулся:
— А у нас свои дорожки имеются. Тебе, может, надо куда, так ты скажи, проводим.
Грохнули казаки. Атаман, рассмеявшись, сжал Петра в объятиях:
— Не, мне и тут хорошо.
Борзята всё-таки не утерпел:
— Колись давай, через слухи, что ли?
— Слухи? — Петро сделал вид, что не понял о чем речь. — Какие слухи, сплетни?
— Да ну тебя. — Валуй несильно толкнул друга в плечо. — Будто не знаешь?
Более серьезный Путало кивнул вниз:
— Стоят слухи-то? Не обвалились?
— Стоят, чего им сделается. Мы туточки, пока вы незнамо, где на перинах валялись, кучу новых наделали. Версты! Как раз здеся недалече пару входов есть. А в них подарочки туркам приготовили.
— Добрые подарочки. — Космята перехватил поудобнее секиру. — А ишшо будем к ним в гости не званы лазить.
— А шо за подарочки? — Петро тоже скинул улыбку.
— Так, зельем ходы забили. Как они полезут, под ногами и подорвем.
— То добрая шутка. Нужная.
— Ага. Ещё какая добрая. То-то они нашей доброте рады будут.
Казаки улыбнулись, расправив усы.
— А нечего к нам до Азова ходить.
— Оно бы так, миленькие, — неуверенно согласился Путало. — Раз уже приперлись, пущай получают по полной, но так, чтобы проняло.
— Как так? — Борзята выглянул из-за плеча невозмутимого брата.
— Ну, так. Мне Косой сказал, что с тобой и с казаками будем по тылам их шуметь. Кому как не вам? Ходы-то, как свою длань знаете.
— Верно. — Валуй усмехнулся. — Это ты верно сказал. На такие дела мы всяко-разно горазды.
— Ага, вот только отобьёмся сперва. — Голос Никиты Кайды выдал серьёзную озабоченность.
Казаки невольно обернулись к Дону. В сумерках плохо, но виделось: турки уже не суетились у орудий. Лишних там не осталось, только капычеи[32] склонялись к пушкам. Деловито закатывая в стволы ядра, тут же утрамбовывали их пыжами.
— Сейчас начнут, — сглотнул Путило.
— Неужто на ночь глядя пойдут?
— Не должны. Ум не потеряли же напрочь.
Валуй понял, что неосознанно тянет время, будто хочет отложить неминуемый турецкий штурм. Хотя бы до утра. Он попытался отбросить мешающие сейчас надежды: "Нехай идуть, как собрались. Уж заждались их, тут сидючи".
В это время по стене пролетела передаваемая из уст в уста команда атамана Косого: "Не стрелять, дать турку подойти поближе". Суровея лицами, казаки неспешно разбрелись по назначенным местам.
Долго ничего не происходило. Турки, словно устав стоять в оцеплении, начали кое-где садиться на землю. Скрестив ноги, они собирались в кружки и запаливали трубки. Между рядами вспыхнули кое-где костры. Засновали вокруг фуражисты с котлами, поставленными на арбы. Постепенно куда-то скрылись татары и сипахи. У турок начинался ужин. Как обычно в этих местах, небо над Сурожским морем покрасилось в яркогрозовые бордовые тона. На ещё светлое бескрайнее пространство выплыл прозрачный красавец-месяц. Казаки, не дождавшись штурма, тоже начали рассаживаться.
— Видать, завтрева начнут, — тихо перекрестился Никита Кайда.
— А ведь и нам пожрать недурственно было бы, — оглянулся на Валуя неунывающий Борзята. Вряд ли уже полезут. — Он с сожалением ещё раз окинул взглядом постепенно скрывающиеся в густеющих сумерках вражеские ряды. — Ну, чего, где каша?
Валуй окликнул копошащихся внизу баб:
— Эй, красавицы, а поужинать казакам сегодня найдётся чем?
Первой отозвалась Красава:
— Для вас, соколики, завсегда найдётся. Каша-то остывает вас ожидаючи.
— Давайте к нашему котлу! — крикнула какая-то статная молодица от другого костра, и Валуй узнал в ней Марфу. — У нас каша вкусней.
Сердце у атамана забилось быстрее, незаметный в темноте румянец подкрасил щёки.
— А мы и к вам, и к вам сходим, не сумневайтесь. — Борзята крепко потёр ладони. — А ну, казаки, двинули вниз.
Оставив наблюдателя на стене, Валуй тоже поспешил за товарищами. Со всех стен, насколько хватало глаз, спускались донцы на ужин. Турки предоставили азовцам небольшую передышку, и все защитники крепости стремились использовать её по максимуму.
Темнота ложилась густыми полосами на узких улочках старинного города, делая ярче многочисленные костры, раскиданные вдоль всех крепостных стен, как с этой, так и с той, вражеской, стороны. У огней вольготно, но с настороженностью развалились казаки. Кто-то чистил саблю, кто-то досыпал порох в рог, другой проверял ружьё, заглядывая на костёр в дуло. Каша давно уже была уничтожена, и сытые казаки тихо переговаривались. Иногда кто-нибудь поднимался и отходил к стене, спрашивая наблюдателей: "Как там турки?" Ему отвечали, что сидят, кофею пьют, и он возвращался на своё место.
Валуй и Борзята, устроились рядом, привалившись друг к другу плечами. Тут же ковырял в костре палочкой Василёк Лукин, Красава вместе с девушками уселась за спинами казаков, починяя их скинутые зипуны. Там же где-то и Марфа. Валуй несколько раз пытался поймать её взгляд, но девушка нарочно отворачивалась, будто не замечая парня. Вздохнув, Валуй смирился. "Ладно уж. Не будет же она все дни сердиться".
По соседству привалилась к мужниной спине беременная Дуня — Даронина супруга. Рядом расселись Космята Степанков, Михась Колочко, Матвей Чубатый, Никита Кайда, Пахом Лешик. Герасим с сыном завалились прямо на землю, голова к голове. У котла, подперев головы локтями, слушали казачьи речи осколецкие парни: Антошка, Тимофей и Афоня. Их придали в помощь бабам — кипятить воду и таскать наверх припасы и котлы. Понимая, что это ненадолго, парни не роптали. Вот пойдут казаки ранеными и, не дай Бог, убитыми выбывать, тогда и их призовут в ряды сражающихся.
Остальные донцы восседали у костров по соседству.
Борзята, пристально и грустно глядя в костёр, говорил:
