Впервые в жизни Элли выглядела растерянной, не зная, что ответить.

— Я… Честно говоря, дедушка, думаю, будет лучше, если немного побуду дома.

— Конечно, милая! Тебе это необходимо. Я бы посоветовал тоже самое. — Джеральд искренне огорчился из-за своей оплошности.

— Я знаю, дедушка, не волнуйся. — Элли глотнула воды. — Все равно на работе сейчас не лучшее время. Большой проект, над которым мы работали, практически ни к чему не привел.

Джо удивился.

— Неужели нет результатов?

— Мы ожидали другого, — задумчиво проговорила она. — Первоначальные исследования по редактированию генов были более чем эффективными. Потом показатели стали опускаться и продолжают снижаться по сей день. — Элли взяла морковку вилкой. — Мы продвинулись не дальше, чем другие.

— Мне жаль, милая, — сказал Джеральд.

Элли положила еду в рот с безучастным видом.

Пегги протянула руку и легонько пожала пальцы внучки. Элли посмотрела на бабушку, и на мгновенье тревога в ее глазах исчезла.

— Что, бабушка?

— Ничего. Я очень рада, что ты здесь, вот и все.

Элли мягко улыбнулась.

— Я тоже.

Пегги взяла блюдо с картофелем и положила добавку внучке. Она будет ухаживать за девочкой. В этом ее божье предназначение. И пусть она дочь без родителей, мать без детей, но у нее есть они. Ее группа поддержки. Ее родные.

Ее семья.

Элли

Мы покинули дом бабушки. На улице пахло жареным мясом и свежескошенной травой. Соседка миссис Хопкинс возилась в садике, совком убирая сорняки между бегониями. Пара детей катались на скейте по тротуару, увертываясь от боковых зеркал машин.

Папа открыл машину, и я проскользнула на переднее сиденье.

— Когда тебе нужно в больницу? — спросил он.

— Завтра. Они должны проверить плечо. Боюсь смотреть на него, меня начинает тошнить.

— Все заживет. Человеческое тело удивительно живучее.

На мгновение он замешкался, как бы задумываясь, правильно ли он выразился. Затем проверив зеркала заднего вида, тронулся с места.

— Ты не слышала, есть ли у полиции что-то новое в расследовании?

— Нет. Должна ли я знать? У меня нет опыта в таких вещах.

В первые минуты после аварии, разговаривая с полицейским, я все еще была в состоянии шока. Сейчас мне трудно вспомнить, что я тогда говорила.

Позже давая показания, я удивилась провалам в памяти. События того дня виделись, будто через затуманенное стекло. Что-то, особенно минуты до аварии, вспоминались четко, с абсолютной ясностью, а что-то совсем забылось. Я боялась верить самой себе.

Я хорошо помнила неожиданное появление Джулии в аэропорту, как мы шли к ее машине. Помнила свой страх и стыд, когда она узнала о том, что между мной и Эдом что-то было. Но что привело нас к аварии на проселочной дороге?

Наверняка Джулия нашла объяснения для полицейских. Один из них сказал мне, что в момент столкновения с другой машиной наше авто было неподвижным. Я не могла вспомнить, почему так получилось.

Странно, но в памяти прекрасно отпечатались детали после аварии. Скрежет водительской двери, когда Джулия открыла ее и выползла наружу. Мучительная боль в глубине плеча. Лохматые волосы на свешенной в сторону голове Эда.

Когда я позвала его, а он не ответил, паника охватила меня. Я стала умолять окружающих позвонить в скорую. К тому времени, водитель врезавшейся в нас машины уже вызвал помощь. Как и Джулия, он практически не пострадал. Но эти кусочки головоломки существовали в глубине моего сознания в разрозненном виде, мне нужно добраться до них. А пока я — ненадежный свидетель.

Но даже не помня всех деталей, каждый раз, когда я думала о Джулии, моя кровь вскипала от бешенства, непонятно почему. Никогда до этого я не испытывала подобного к ней, и неважно, какие чувства у меня к Эду.

Да, она была за рулем автомобиля, но ведь это не значит, что вина на ней. Мне трудно представить, что она сознательно подвергла нас риску, остановившись на темной проселочной дороге в проливной дождь.

Тем не менее, я понимала, как она, должно быть, убита. Свое нынешнее отношение к ней я объяснила тем, что произошло в больнице, когда я пришла навестить Эда.

— Мне очень жаль, но посещать мистера Холта могут только ближайшие родственники, — извинилась медсестра.

— Но я друг детства. Уверена, что если он узнает, что это я…

— После сегодняшнего разговора врач согласился с миссис Холт, что так будет лучше.

Я нахмурилась.

— После разговора с его мамой?

— С Миссис Холт. Его женой.

Теперь понятно. Джулия знала, что между мной и Эдом что-то было. Поэтому она не отвечала на мои сообщения. Вряд ли кто-то мог обвинить ее в том, что она не хочет меня видеть рядом с Эдом. И я отступила, ушла, презирая себя, страдая и ненавидя.

Конечно, я отчаянно хотела увидеть Эда, но у меня не было ни сил, ни смелости отстаивать свои сомнительные права на мужчину, чужого мужа, который, в любом случае, был без сознания.

Его мама, к которой я обратилась за информацией, слово в слово записала для меня все, что сказал ей невропатолог. Все неделю я провела, изучая доступные материалы о коме, нарушении сознания и дисфункции головного мозга.

Официально я еще не вышла на работу, но поехала туда, чтобы поговорить с коллегой из неврологического отделения, доктором Изабель Франк, с которой Петра по вторникам ходила плавать.

— Мне нужно ваше профессиональное мнение. Я знаю, это трудно, но какова вероятность того, что мой друг выживет? Пожалуйста.

Изабель было не по себе, но она не удивилась вопросу.

— Элли, как это может помочь?

Я не могла раскрыть всех причин, но желание знать правду сжигало меня изнутри.

— Мне очень надо.

— Точно тебе никто не скажет.

— Примерный процент его шансов? Пожалуйста!

Она нахмурилась и неохотно ответила.

— Пятнадцать. Может быть, двадцать. Но это не…

— Спасибо. — Подпрыгнула я, чуть не сбив ее с ног. — Я очень ценю твою помощь.

И побежала домой. Я бежала под дождем, не останавливаясь, пока ноги могли двигаться.

Так проходило время после аварии. Иногда я была на пределе эмоций. Мне казалось, что вот-вот взорвусь. Другие дни протекали спокойно, упорядоченно. Не могу сказать, какое настроение мне ближе. Были причины и для оптимизма. Я нашла исследование, проводимое Лондонской королевской больницей неврологических расстройств, в котором обнаружила, что почти пятая часть пациентов, кома которых считалась необратимой, в конце концов, просыпались.

После многие пациенты признавались, что понимали происходящее вокруг них, но не были способны разговаривать. Я знала, что у Эда не было хронического вегетативного состояния, по крайней мере, пока. Поэтому у меня была пусть и слабая, но надежда. Я старалась верить в нее, даже когда опускались руки.

Еще оставались ненаучные источники для утешения: газетные сайты и истории людей, попавших в ловушку между жизнью и смертью. Люди, которые провели в коме дни, недели и даже годы. Приходя в сознание, они рассказывали, что чувствовали тепло рук любимых, слышали их голоса, осознавали даже совсем приземленные вещи, как измерение кровяного давления. Я понимала, что такие случаи скорее исключения. Каждый прошедший день отдалял вероятность того, что Эд будет в их числе.

— Все хорошо, милая? — спросил папа.

Мы проехали мимо коттеджных домов на брусчатой мостовой и аккуратно подстриженных кустов бирючины.

— Да, — кивнула я.

Папа был хорошим водителем. Уверенным и бдительным, без излишней осторожности. Но после аварии у меня появилось чувство страха. И даже во время короткой поездки рядом с ним, в такой светлый и ясный вечер как сегодня, мне было неуютно.

Я решила переключиться на другое: