Когда они приехали в агентство, мать Пегги взяла внука на руки. Девушка оказалась перед столом со стопкой бумаг. Ей дали ручку и попросили подписать. Она подумала о том, чтобы попросить разрешение прочитать бумаги, но сердце колотилось, слова застряли в горле. Отец, стоящий позади нее, приблизился. Она почувствовала его жар и запах табака. Он приказал: «Подписывай» и сильно сжал ее плечо то ли чтобы подбодрить, то ли чтобы пригрозить. В любом случае, Пегги сделала то, что ей велели, потому что, несмотря на все спутанные мысли, она всегда была послушной дочерью.

***

Молодую мать пригласили в комнату ожидания, где Пегги присела на стул и крепко прижала сына, поглаживая теплую кожу его лица с побледневшими следами крошечных молочных пятен на щеках. Именно тогда в ее ушах послышался гул, нарастающий и пульсирующий. Ей казалось, кто-то стучится в дверь, срочно пытаясь передать ей самое главное сообщение в жизни.

Она не позволит. Этого не будет. Неважно, что документы подписаны. Грудь вздымалась и падала, а Пегги попыталась привести в порядок мысли, придумать план. Но лекарства сделали ее слабой и одурманенной. Единственная мысль, пришедшая ей в голову — дождаться подходящего момента, и тогда она сделает что-нибудь. Настанет тот момент, когда она, попрощавшись, начнет действовать, чтобы все закончить.

В комнату зашла женщина и временно забрала Кристофера из ее рук, покинув комнату. Пегги тщетно ждала ее возвращения и главного момента своего участия. Но какое-то понимание начало просачиваться сквозь замутненное сознание. Она посмотрела на дверь, на родителей, на соседнее кресло, где осталось лежать скомканное одеяло со звездами, услышала слабые крики сына в соседней комнате.

Ее затрясло. Дрожал каждый кусочек тела: руки, ноги, челюсть.

— На этом все?

Ее мать опустила глаза.

Пегги подбежала к двери и приоткрыла ее, но отцовская рука оттолкнула девушку. Он резко захлопнул дверь.

— НЕТ!

Молодая мать схватила его за волосы, потянула за галстук, царапая его лицо, но он ударил ее.

— Мне нужно попрощаться, — зарыдала Пегги, хватая ртом воздух и задыхаясь. — Я не… поняла. Мне нужно попрощаться.

Ее мать встала на колени рядом с дочерью и гладила ее по голове.

— Так лучше, Пегги. Теперь ты сможешь жить дальше.

Женщина — социальный работник — вернулась, попросив их не выходить из помещения, пока новые родители не покинут вместе с ребенком здание. Пегги сжалась в углу, прижимая к коленям детское одеяло. И наконец, детский плач затих вдалеке.

Элли

Нежное пение птиц и солнечный свет, просачивающийся сквозь шторы, разбудили меня.

Я невольно подумала о маленьком Роуэне Арчере, с его сильным кашлем и выпавшем зубе, и о маме, которая каждый раз, шагнув в больницу «Альдер-Хей», запрещала себе плакать. Вспомнила, как мальчик прыгал на больничной койке, хохотал над моими шутками, не зная будущего. Я почувствовала острое желание поскорее достичь счастливого момента, когда с командой в Чапел-Хилл смогу объявить миру об успехах наших исследований в генной инженерии. Сегодня же напишу письмо Халиду, чтобы узнать последние новости.

Выскользнув из постели, я прошла на балкон, открыла стеклянную дверь и вдохнула свежий утренний воздух, наполненный прохладой и цветами. Подул легкий ветерок. Насыщенный синий цвет неба смешивался с раскаленными желтыми и оранжевыми оттенками. Мне неожиданно захотелось быть здесь только для того, чтобы наслаждаться панорамой, и чтобы мы с Эдом могли также, как вчера, беззаботно лакомиться мороженым, отдыхая в компании друг друга.

Пока я обдумывала план на сегодня, зазвонил телефон. Предполагая, что, возможно, Эд звонит мне, чтобы пригласить на завтрак, я увидела, сбившее меня с толку, сообщение от Джулии. В Великобритании сейчас только половина седьмого утра.

Надо срочно поговорить.

А вот и другое сообщение от нее, отправленное еще прошлой ночью, которое я пропустила.

Мы давно не разговаривали. Давай поговорим сегодня вечером. Целую.

Должно быть, оно было отправлено вчера во время нашего с Эдом ужина. Я набрала ее номер, и жена Эда немедленно ответила.

— Элли.

— Джулия, все в порядке? Еще так рано.

— Я беспокоилась, ты не позвонила вчера.

— Извини. Не проверяла сообщения со вчерашнего ужина.

Когда она замолчала, я проверила работает ли телефон.

— Джулия?

— Я здесь.

— Ты хочешь услышать новости? Вообще, Эд выглядит лучше.

Впервые, я говорю правду, не произнося ложно оптимистичных слов для ее успокоения.

— Прошлым вечером в глазах Эда появился блеск, которого я не видела с тех пор, как мы сюда приехали.

— Он говорил что-нибудь о планах после возвращения?

— Мы об этом не разговаривали.

Наступила тишина. Я подумала, что Джулия опять плачет и начала искать подходящие слова, чтобы утешить. Но она опередила:

— Такое ощущение, что меня намеренно отстранили, Элли.

Ее обычно мягкий голос на этот раз незнаком для меня. Резкий и бесцеремонный, наполненный раздражением.

— Ээ… Что?

— Я сижу одна в постоянном напряжении, пока вы вдвоем флиртуете в Италии.

Адреналин ударил мне в голову. Я в шоке, но готова защищаться.

— Мы не флиртуем, Джулия. Ты не можешь предположить…

— Я ничего не предполагаю. — Послышался длинный вздох. — Просто говорю… Слушай, Элли, ты должна немедленно отвечать на мои звонки. Это не обсуждается.

Моя челюсть отвисла. Мы что, на переговорах?

— Я была более чем терпелива. Но какой женщине это может понравиться? — продолжила она.

Мое сердце бешено стучало, пока я в недоумении и возмущении от обвинений и от крутого поворота в отношениях с Джулией, придумывала ответ. В то же время воспоминания о руках Эда на моем теле в море заставили меня вспотеть. Может «флирт» более точное слово для описания наших отношений, чем я готова признать?

— Джулия, я услышала тебя, — произнесла я мягко, но твердо. — Знаю, ты сейчас расстроена. Постараюсь быть на связи. Это все, что могу пообещать.

— Хорошо. — Она вздохнула. — Прости, если я…

— Все в порядке.

— Слушай, ты ведь понимаешь, Элли? — мягко спросила она. — Ты моя единственная связь с Эдом. Я понимаю, ему нужны время и свобода, поэтому не хочу звонить ему каждые пять минут.

— Конечно. Я понимаю.

— Спасибо, Элли. Большое спасибо.

С чувством неловкости я завершила разговор, как будто гармоничные отношения между мной и Джулией были нарушены как кусочки пазла, которые больше не подходят друг другу. И все-таки я постаралась войти в ее положение и напомнила себе о ее страданиях и страхах, и о том, что она боится потерять свою любовь.

Мысль о том, что я уеду в университет, а Эд останется дома, приводила меня в отчаяние. Планы жить в одном городе с моим лучшим другом во время университетской учебы теперь рассматривались как пустое слово, брошенное на ветер. Я старательно напоминала себе, что у меня будет достаточно времени, чтобы подготовиться к разлуке. Летом перед отъездом в Кардифф папа пытался пару раз поднять этот вопрос, как будто чувствуя подавленную боль в моем настроении. Но говорить было не о чем. У меня было все, к чему я стремилась, а главным образом — популярное место в университете, который занимал в моем списке первую строчку. Я не собиралась хандрить, что подтвердилось, как только оказалась в Уэльсе.

— На что ты записалась? — спросил папа, когда я позвонила ему к концу третьей недели учебы.

— Капоэйра.

— Переведи, — засмеялся он.