— На который?

— Она согласится на любой, только чтобы пойти со мной.

Я рассмеялась. Он всегда заставлял меня смеяться.

Эд — не самый типичный ученик нашей школы. Академически он успешно справлялся со всеми предметами и умудрялся, по крайней мере в первое время, дружить с определенной компанией, намного круче моей. Там были дети, носившие правильные кроссовки, говорившие правильные вещи, даже шагающие правильной дорогой, с самодовольным видом, подчеркивающим неоспоримый факт: они — крутые. Эд был частью этой группы, но не центром. Казалось, они катались на великолепной карусели, а он лишь бегал поблизости, не запрыгивая на нее. А потом его отвергли, после того как школа записала Эда в госпрограмму по развитию иностранных языков. Он должен был выбрать тринадцать предметов для экзамена, вместо обычных девяти. В школе это не считалось достижением, и Эда выбросили из компании, что беспокоило его больше, чем он был готов признать.

Каким бы ни было общественное мнение, я всегда видела в нем необычайно думающего собеседника. Он рассказывал о книгах и фильмах так, как никто, с размахом вскрывая все противоречия, которые я даже не могла представить. На уроках научных дисциплин он задавал вопросы, выходящие за пределы школьной программы, такие как этическая сторона тестирования веществ на животных, генная инженерия, имеет ли человечество право колонизировать другие планеты. Его мнение было смелым, но тщательно продуманным. И он соглашался, что не знает всех ответов.

К пятнадцати годам у Эда было несколько подружек. Словно я только что закрыла глаза, и за ночь он превратился в красавчика, с которым каждая мечтала погулять. Его расцветшая любовь к жизни укрепила мое чувство аутсайдера. Казалось, я волочусь где-то позади и единственный выход справиться с истерией вокруг него, это притвориться, что я совершенно слепа к его привлекательности.

Мы вместе готовились к экзаменам у меня дома не только из-за теплой дружбы. Правда в том, что никто в нашем классе, кроме нас, не посвящал столько времени учебе. Я зажигала китайскую палочку с благовониями, и мы заучивали периодическую таблицу или слушали новый альбом Verve.

— Эд твой бойфренд? — однажды спросила меня бабушка Пегги.

Она заехала к нам как раз, когда я после школы делала себе и Эду сэндвичи с арахисовой пастой. Услышав вопрос, я чуть не выронила баночку с пастой.

— Бабушка! — прошипела я.

— Что такое?

— А то, что вполне возможно двум представителям противоположного пола иметь чисто платонические отношения. — едва сдерживаясь, возмутилась я. — Между мной и Эдом нет и не будет никакой романтики!

— Уж очень леди протестует, — ответила бабушка, вскинув брови, когда мое лицо вспыхнуло.

Но были случаи, когда вид его, сидящего на моей кровати, сконцентрировавшегося на чем-то, вызывал трепет бабочек внутри живота, на что был способен только Леонардо Ди Каприо. Но я никогда не вводила себя в заблуждение, думая, что между нами что-то может быть.

В том возрасте моим самым большим романтическим приключением был единственный случай, неуклюжий и унизительный. Я была на домашней вечеринке с посредственным мальчиком по имени Эдриан Грайвс, у него было приятное лицо, чуть оттопыренные уши и мышиного цвета волосы, падавшие на глаза. Никому он не нравился, и мне в том числе. Но в тот вечер молодой человек обратил на меня достаточно внимания, и я подумала, что можно ответить взаимностью.

Единственный поцелуй и последовавшая короткая борьба произошли в туалете, когда парень был пьян от выпитого «Чинзано Бьянко», и от чего я не была в восторге. По причине известной только ему, в понедельник он решил рассказать всем, что у меня «сиськи как жареные яйца». Небрежно брошенное слово, дешевая вульгарная шутка распространилась, как пожар. Школа, которую я и так терпеть не могла, стала злейшим врагом. Унижение стало еще более напряженным, потому что размер моего лифчика и правда был самым маленьким.

Следующим утром я соврала папе, что больна: меня и правда тошнило. Я не могла есть. Страх въедался в кости. Зарывшись под одеяло, пролежала до полудня, пока не раздался звонок в дверь. Это был Эд, который прошел за мной в комнату и сел на кровать. На ходу придумав, я выдала гастрономическую историю моего недомогания.

Молча выслушав и проглотив ложь, Эд сказал изменившимся голосом:

— Я знаю, что произошло. — Его желваки напряглись, а глаза метали злые молнии. — Эдриан Грайвс придурок. Я скажу ему.

— Нет!

— Тогда что-нибудь сделаю.

— Например?

— Я хочу прикончить его!

Свирепость сказанного взбодрила меня, но он неправильно истолковал мою реакцию.

— Ты знаешь… Ты поплачь, Элли. Слезы — это нормально.

Я моргнула, глядя на него.

— Я никогда не плачу.

Это правда. Сдержав слезы на маминой свадьбе, я словно разучилась плакать. Я не плакала на похоронах мамы. Я не плакала, когда сломала руку на батуте. Я не плакала, когда смотрела «Инопланетянина». И уж конечно, я не собиралась рыдать из-за Эдриана Грайвса.

На следующий день я появилась в школе с прямой спиной, с вызывающим выражением, из-за которого ныли мышцы лица. После мучительного утра я пришла в столовую, встала в очередь и морально приготовилась к оскорблениям и насмешкам. Неожиданно рядом со мной встал Эд.

— Хочешь сходить в кино на этих выходных? — громко спросил он.

Вареные бобы плюхнулись в мою тарелку, и я увидела дюжину отвалившихся челюстей.

— Да. Хорошо.

В субботу мы пошли на утренний показ «Касабланки» в кинотеатре «Артхаус» в центре города. Сомневаюсь, что старый фильм на хрупкой кинопленке, стоивший всего фунт за просмотр, привлек бы внимание его подружек. Сначала я расстроилась, думая, что их он непременно повел бы на «Матрицу», но спустя два часа мы вышли, ошеломленные напряжением, нежностью и яркими репликами. Особенно впечатлили финальные, культовые слова Хамфри Боггарта: «Думаю, это начало прекрасной дружбы».

На мне те же джинсы, рубашка и конверсы, что и вчера. Даже дорогие стринги и дезодорант Эда не изменили, ощущения моей неопрятности, что и неудивительно.

— Надо переехать в гостиницу с кондиционером, — предложил Эд, когда мы вышли из магазина велопроката, что в нескольких минутах от отеля.

— Но я уже заплатила за следующую ночь, — ответила я, удерживая руль велосипеда. — Конечно, не пять звезд, но терпимо, ты не находишь?

Эд проигнорировал вопрос.

— Видел возле дороги приятный отель. Я возмещу тебе убытки.

Я недовольно цокнула.

— Не смеши! Тебе совсем необязательно тратить деньги на меня.

— Прекрасно. Тогда почему бы тебе просто не сделать мне одолжение и не переехать в другое место?

Я поджала губы.

— Хорошо. Надеюсь, окна там выходят на проезжую часть и секс-шоп. Это все, о чем я прошу, — высокомерно сообщила я и выехала на оживленную дорогу, оставив его позади.

Спустя время, мы съехали с главной дороги на широкую набережную вдоль озера. Обдуваемые ласковым бризом мы катились по дороге, усаженной деревьями, уклоняясь от собачников, детей на скейтах и причудливых ящериц, убегающих от нас. Сухая и приятная жара, молочно-голубая поверхность воды, и волны, бьющиеся о берег. Умиротворяющий пейзаж не совпадал с моим настроением, и по мере приближения к цели росло мое волнение.

— Следующий поворот, Элли.

Я остановилась, чувствуя, как колотится сердце, пока Эд проверял маршрут по GPS на телефоне. Мы съехали на жилую улицу, тихую настолько, что было слышно шуршание колес и шум от оросителей лужаек. Мне, как неместному жителю, трудно определить тип этого района. Возле невысоких, но современных и аккуратных домов и зданий припарковались машины среднего класса. Выехав на нужный нам адрес по улице Эспозито 36, мы обнаружили небольшой особняк с ухоженной живой изгородью. Сливочно-желтые стены, перед входной дверью маленькая веранда, вместительная для цветочных горшков, но не для стульев.