— У них завидный список гостей. Считается, что здесь во время перерыва съемок «Клеопатры» Ричард Бертон сделал Элизабет Тейлор предложение в первый раз. После они возвращались неоднократно в их любимый отель.

— Думаю, он может стать любимым каждому, — заметила я.

По мере приближения ночи, гавань оживала огнями. Наш ужин — сплошь средиземноморская кухня: обжаренные гребешки, паста с черным трюфелем и соусом из пармезана, филе рыбы di San Pietro в божественном бульоне из морепродуктов.

— Ты дочитал стихи? — поинтересовалась я.

— Да, сегодня вечером. Могу тебе одолжить, если хочешь, — улыбнулся он.

— Думаю, обойдусь.

— Ты не представляешь, что теряешь.

— Да, конечно, для культурного развития стихи важны. И может, мне надо дать им шанс. Но любого рода поэзия — это не мое. Я предпочитаю читать с определенной целью, и где четко очерчены начало и конец.

— Ты не думала, что можно читать для души? Книги могут разговаривать с тобой и объяснять то, что ты чувствуешь лучше тебя самой.

— Наверное. — Я пожала плечами. — Только мне нравятся триллеры.

Эд рассмеялся.

— Итак… Что же дальше? — спросила я.

Он сник.

— Что дальше… Мне нужно позвонить.

Мое сердце дрогнуло. И Эд понял, что неправильно истолковал мои слова.

— Подожди, ты имела в виду, что я буду читать дальше?

— Да. Но ты прав. Тебе нужно позвонить.

Мужчина глубоко вздохнул, словно подкрепляясь морским воздухом, кивнул и встал. Он набрал номер, приложил трубку к уху и, положив руку в карман, отошел в менее многолюдную часть террасы, подальше от ушей, подальше от глаз.

Рассматривая крутой склон холма, я крутила в руках коктейль, а настроение внезапно испортилось. Тогда я быстро осушила бокал, позволив напитку согреть грудь и распространить тепло по телу. Ожидая Эда, решила повторить заказ в надежде на анестезирующее действие алкоголя. Вероятно, он отсутствовал минут десять, но мне эти минуты показались вечностью. Наконец, я увидела его. Широкие шаги. Мужественные плечи. Неопределенное выражение лица. Мое сердце сжалось.

— Ну как? — спросила я. Голос сорвался, выдавая мое волнение. — Как все прошло?

Его улыбка неоднозначна.

— Я еду домой.

***

У меня одна из самых удобных кроватей, на которой я когда-либо лежала, но уснуть мне не удавалось. На часах 4:23 утра, а сна ни в одном глазу. Отбросив простыню и подушку, я подошла к окну, раскрыла легкие шторы и подняла тяжелую раму окна. Высоко в небе светила луна. Огни гавани тускнели, отражаясь серебристыми нитями на поверхности воды.

Чем больше я пыталась перестать думать о Стефано, тем больше думала о нем. Человек с фотографии продолжал жить в моей голове. Каков он в реальной жизни? Как выглядит? Какой у него голос? Как он двигается? Кто этот мужчина, каков его характер? И что самое важное, как он отнесется к моему появлению?

Я невольно сравнивала его с отцом. Папа. Эти четыре буквы значат гораздо больше, чем просто имя. Особенно сейчас, в эти дни. Даже когда я произносила их, они заставляли мое сердце биться, как будто я сомневалась законности, прежде чем у меня появятся доказательства.

Я вернулась в постель и забралась под простыню, подтянув ее к подбородку. Но теперь мои мысли заняты Эдом. Я представляла, как он лежит в соседней комнате, его губы слегка раскрыты, веки дрожат, а грудь мерно поднимается и опускается. И думала о том, как голова Джулии скоро будет лежать на его груди, щекой прижимаясь к его коже, прислушиваясь к звукам сердца, которое принадлежит ей.

Не завтракая, мы попросили персонал отеля вызвать нам машину. Обычную машину, подчеркнули мы, не люкс, на котором мы приехали в отель La Cavalletta. Взяв адрес Стефано, мы отправились в путь.

Наш таксист что-то мычал, подпевая песне «Horny, Horny, Horny», которую с шумом и треском передавало радио, и постукивал по рулю в такт мелодии. Замысловатые бусы свисали с зеркала заднего вида. От вонючего освежителя воздуха меня тошнило. Я смотрела через пыльное окно, не видя пролетающих мимо гибких виноградных лоз и оливковых рощ.

— Элли. — Я резко повернулась и посмотрела на Эда. — Ты не должна этого делать, если не хочешь.

Я нечаянно прикусила щеку изнутри.

— Но мы уже так много сделали.

— Неважно, — мягко произнес он.

— Нет, важно.

Машина, мягко урча, мчалась, поднимая пыль. Перед нами открылся красивый вид на скалы. Вскоре водитель притормозил, въехал на освещенную солнцем улицу и по-итальянски сказал, что мы на месте. Жарко. Мои ноги, по которым струился пот, прилипли к сиденью.

— Попроси таксиста подождать здесь, если вдруг в доме никого не будет.

Эд кивнул и перевел просьбу. Я перечитала адрес, открыла дверцу и вышла из авто, почувствовав, как солнце обожгло мои плечи.

Крошечный особняк с улицы виден не полностью, только вход в небольшое здание с бледными стенами и выцветшими зелеными ставнями. Догадываюсь, что не он главное украшение дома, а то, что расположено за ним — вид на лазурное море и тропы ароматного олеандра.

Эд подошел ко мне.

— Прекрасное место, — вздохнул он.

Охваченная волнением, я молчала, думая лишь о Стефано, который, возможно, сейчас за этими стенами.

— Хочешь, я постучу в дверь? — спросил Эд.

Струйка пота потекла по моей спине. Я кивнула. Он шагнул вперед, оглянулся на меня и позвонил. Через полминуты на пороге соседнего дома появилась женщина в тонком розовом платье и шлепках.

— Buongiorno, — начал разговор Эд.

Женщина не говорила по-английски, но я внимательно слушала, с беспокойством пытаясь понять, о чем шла речь. Наконец, Эд повернулся ко мне.

— Соседка говорит, что его нет.

Волна облегчения и разочарования застала меня врасплох.

— Хорошо.

— По средам он полдня работает на своей лодочной верфи.

— Мы пойдем туда?

— Она говорит, что он вернется через час или около того, и предложила оставить ему записку. Я попросил адрес верфи.

— Хорошо, — повторила я, но не в знак согласия, а потому что не знаю, как поступить.

Беспомощно посмотрев на Эда, я спросила:

— Что мне написать?

— Ну, тебе есть что скрывать, ведь так? Может, стоит просто сказать, что ты ищешь его, потому что он знал твою мать.

Сердце беспокойно екнуло. Если он и правда мой отец, то возможно, сложив два и два, сам все поймет. Что же написать?

Соседка попросила подождать снаружи, пока она принесет нам бумагу и ручку. Когда она вышла, жестом показала на маленькую расписную скамейку в тени дома, куда мы с Эдом сели. Мне трудно начать: я понимаю, что все сказанное будет неправильным. Тогда я решила писать просто:

Уважаемый, мистер МакКорт.

Меня зовут Элли Калпеппер. Вы были знакомы с моей мамой в молодости. Для меня очень важно больше узнать про нее. Она умерла, когда мне было шесть лет, я не успела расспросить ее о жизни. Вы окажете мне неоценимую помощь, если найдете время или желание поговорить со мной. Я в Портофино до воскресенья. Звоните в отель Villa Castagna или на мой мобильный номер. Надеюсь, вас это не затруднит.

С наилучшими пожеланиями,

Элли Калпеппер

Еще за несколько недель до того, как Кристин призналась, что встретила другого, Пегги уловила перемены в настроении ставшей вдруг рассеянной дочери.

— Милая, сегодня вечером ты встречаешься с Джо? — как-то однажды после обеда спросила мать.

Дочь следила за щеглом, прыгающим за окном кухни, не в состоянии сосредоточиться на домашнем задании. Это было так не похоже на нее, умницу, идеалистку, выбравшую профессию журналистки из самых лучших побуждений: чтобы обличать несправедливость, чтобы рассказывать неизвестные истории о героях, о которых должен знать весь мир. В последние месяцы она много и усердно занималась, стараясь успеть сделать задания до свиданий с Джо. По крайней мере, так было раньше.