***

Бабушка, стоя на маленькой лестнице, мыла центральное окно, когда я подъехала к ее дому. Пегги не нуждается в деньгах, но она из того поколения, которое отказывается облегчить себе жизнь, заплатив незнакомцу за подобную работу. Вместо этого, семидесятишестилетняя женщина, в метре от земли, водила руками по окну взад и вперед, отмывая поверхность от невидимой грязи.

— Почему ты не сказала мне, бабушка? — спросила я, задрав голову.

— Нет, нет, — небрежно ответила она. — Я почти закончила.

— Ты уверена, что тебе удобно?

Она хмуро посмотрела на меня сверху вниз.

— А почему нет?

Бабушка не сидела спокойно дома с тех самых пор, как несколько лет назад вышла на пенсию с должности секретаря частной средней школы «Белсфилд», которая была куда шикарнее моей общеобразовательной. Но и до этого Пегги отказывалась от отдыха. Если в доме нужно что-то убрать или починить, гарантирую, бабушка возьмется за работу.

Тем временем, спустившись вниз и стянув резиновые перчатки, она притронулась рукавом к слегка блестевшему от испарины лбу.

— Чем обязана такому удовольствию?

— Я заглянула на чай. Не помешаю?

Бабушка так обрадовалась этой идее, что я пожалела, что не заезжала к ней чаще в более приятных обстоятельствах.

— Конечно, заходи.

Решительно отказавшись от помощи, Пегги включила чайник, достала две фарфоровые чашки с золотой каемкой, расписанные зелеными листьями и розовыми камелиями.

Пока бабушка разливала чай, я старалась припомнить план разговора.

— Все в порядке, Элли? Ты притихла.

— Я… Да. Все в порядке. Думаю о маме.

Ее глаза потускнели, и она села за стол.

— О чем-то конкретном?

Покусывая щеки, я пыталась правильно сформулировать вопрос. Решила, что легче начать издалека.

— Ты думаешь, мама жалела, что родила меня так рано?

Бабушка удивилась такому вопросу.

— Конечно, нет. Ты, хоть и не запланированное, но лучшее, что у нее было. То есть, ей посчастливилось стать мамой до того, как она заболела. Иначе у нее не было бы детей.

— Все равно, это же шок. Узнать о беременности, я имею ввиду.

— Не могу этого отрицать. Ей было всего семнадцать. Хотя, если кто-то и думал, что ничего не выйдет, твои родители доказали обратное. У них была чудесная жизнь.

— Так они были счастливы?

Пегги смутилась.

— Ты же знаешь, что да. Рядом друг с другом они становились лучше, отец был ее опорой. Благодаря ему последние месяцы Кристин были более-менее сносными.

— Были ли… — Слова застряли у меня в горле.

— Что?

Я почувствовала, как заливаюсь краской.

— У мамы были другие бойфренды, кроме отца?

Произошло легкое, едва уловимое изменение в поведении и движениях бабушки: губы еле заметно напряглись, косточки на руках побелели.

— Пара подростковых романов, но никаких бойфрендов, как ты сейчас сказала, не было. Никого, только твой отец.

Я отпила чай.

— Они никогда не расставались?

Пегги моргнула, не меняя выражения лица, но потом взяла сумочку и начала что-то там искать.

— А к чему такой интерес, Элли? — со смешком произнесла бабушка.

Соврать и непринужденно продолжить беседу? Я вспомнила слова в письме о том, что не нужно раскачивать лодку. Но это не то, что я могу просто взять и забыть.

— Бабушка, я хочу кое-что спросить.

Голос прозвучал четко и спокойно, но сердце билось, словно попавший в капкан жаворонок.

— Или по крайней мере, рассказать о своей находке, и почему мне нужны объяснения.

Пегги медленно сглотнула.

— Спрашивай.

— В воскресенье я была в вашей спальне. Мне нужен был размер одежды, потому что я думала подарить тебе жакет на день рождения и дедушка посоветовал заглянуть в шкаф.

Щеки бабушки, румяные от холода, резко побледнели.

— Прости меня, — быстро продолжила я. — Я не собиралась вторгаться, но потом обнаружила кое-что, чего не могу понять.

Лицо бабушки напряглось, но она продолжала молчать.

— Там была газетная вырезка и письмо. На дне ящика, под бумагами. На вырезке мама, с кем-то, кто… ну… Кто выглядит, как ее бойфренд. Фотография сделана за девять месяцев до моего рождения. Там же было письмо от некой Виттории МакКорт, матери этого парня.

Глаза бабушки буравили деревянную поверхность стола.

— Я прочитала письмо и ничего не поняла. Потому что мне показалось, очень сильно показалось, что… — Мой голос затих, и я не знала, как закончить мысль. — Бабушка, тот парень на снимке, Стефано МакКорт, он…

— Он что? — Черты Пегги стали жестче.

— Мой отец? — Эти два слова с хрипом срываются с моего языка и за ними следует заметная напряженная нерешительность.

— Что? — спросила она в шоке.

— Он мой отец? — повторила я.

— Вовсе нет. Ты абсолютно все неправильно истолковала.

Я ждала продолжения, но бабушка молчала. Вместо этого, ее взгляд пылал неопределенными эмоциями, то ли от страха, то ли от гнева.

— Хорошо. Что ж, большое облегчение, — спокойным голосом ответила я. — Но ты можешь это объяснить?

Она встала, держась за спинку стула, и подошла к ящику, в котором начала суетливо прибираться, повернувшись спиной ко мне.

— Тут нечего объяснять.

— Но бабушка! Кто этот парень? О чем это письмо? Мне нужно знать! Я имею право на это!

Она гневно развернулась.

— Право? Не говори мне о правах! А какое право ты имела рыться в моих личных вещах?

— Я даже и не думала там рыться. Бабушка, не меняй тему. Кто этот парень?

Пегги буравила меня взглядом, сжав зубы.

— Никто!

— Очень даже кто!

— Нет, Элли! Послушай меня, девочка, ты сложила два и два, а получила пять.

— Тогда… Скажи правду!

В глазах женщины мелькнула паника.

— Правда проста: ничего тут нет. Поэтому, пожалуйста, забудь эти глупости. Перестань делать нелепые выводы, и, боже правый, хватит вопросов!

— Как… как я могу, бабушка?

— Можешь. Должна. Нет ничего общего с МакКортами, что бы ты ни увидела и ни прочитала. Твой отец — это твой отец! Джо. И никто больше!

— Но, это же очевидно! Они пара, мама и этот Стефано, — запротестовала я. — Влюбленная пара, бабушка.

— Конечно, они были влюблены! Просто смешно!

Немного помолчав, я решила не сдаваться.

— Дедушка видел конверт?

Грудь Пегги раздулась, глаза расширились.

— Не смей рассказывать ему и кому бы то ни было! Особенно Джо! Не ради меня! Ради него!

Я вжимаюсь в спинку стула, чувствуя, что задыхаюсь.

Когда бабушка вновь заговорила, ее голос звучал глухо и спокойно, что подействовало на меня гораздо сильнее.

— Я говорю серьезно. Больше не поднимай эту тему ни со мной, ни с другими! Иначе я тебя никогда не прощу!

Из всех дней, проведенных с мамой, я заполнила только один — ее свадьбу. Каждая секунда до сих пор помнится столь живо, что я грешу на яркое детское воображение, потому что вряд ли шестилетний ребенок может помнить все до мельчайших подробностей. По мере взросления память время от времени возвращала меня к тому времени: днем, рассматривая улицу через матовое окно школьного класса, или ночью, вспоминая услышанные разговоры.

— Ты самая красивая подружка невесты, Элли. — Бабушка Пегги поправила мое платье и бледно-желтые розы в волосах.

В детстве я была сорванцом. Мои глаза загорались при виде деревьев, подходящих для лазания. Увидев группу The Bangles в «Вершине популярности»,^[7] я мечтала об электрической гитаре на Рождество. Но не буду отрицать, то платье было потрясающим: солнечно-желтое с бантом на поясе. Мне даже было позволено надеть его с туфлями-мыльницами, чему я несказанно удивилась. В те дни мне многое сходило с рук.

— Давай я прихвачу булавкой, — произнесла бабушка. — Платье немного велико тебе.