Вы спросите, куда я направлялся. Слушайте, и вы сейчас узнаете.

Примерно в трех милях[6] от берега виднелся маленький островок. Собственно говоря, даже не островок, а группа рифов или скал, выступающая над уровнем моря только в часы отлива. В остальное время скалы были покрыты водой, и тогда был виден лишь небольшой тонкий столб, увенчанный буйком, поднимавшийся из воды на нескольких футов.[7] Таким образом обозначался риф, предупреждались суда о подводных камнях.

Когда островок был виден, он был блестящего черного цвета, но порой, казалось, что он весь покрывался снегом, и это выглядело очень красиво. Я знал, почему он меняет цвет, знал, что белый покров, который появляется на островке, — это большие стаи морских птиц, которые устроились на скалах, чтобы либо отдохнуть после долгого полета, либо поискать мелкую рыбешку или ракообразных.

 Я всегда мечтал съездить на островок. Когда я смотрел на него — а это случалось всякий раз, когда я оказывался у берега, — во мне пробуждалось желание исследовать его из конца в конец. Я знал его очертания в часы отлива и мог бы нарисовать их, не видя самого островка. По бокам островок был ниже, а в середине образовывал кривую линию, напоминая гигантского кита, лежащего на поверхности воды; а столб напоминал гарпун, застрявший в спине кита.

Мне очень хотелось потрогать этот столб, узнать, из какого материала он сделан, высок ли вблизи, потому что с берега казалось, что он высотой не больше метра. Мне хотелось выяснить, что за штука у него наверху и как закреплено основание столба. Вероятно, столб был вбит очень прочно. Мне случалось видеть, как в штормовую погоду гребни волн перекатывались через него, и пена вздымалась так высоко, что ни скал, ни столба вовсе не было видно.

С берега трудно различить, что за птицы садятся на черную скалу, покрывая ее своими телами так, что она становилась белой, потому что с такого расстояния самые крупные из них казались не больше воробья, и отдельную птицу вообще можно было бы не заметить. Вероятно, это были чайки.

Ах, сколько раз, и с каким нетерпением ждал я случая съездить на этот островок! Но случая все не представлялось. Островок лежал слишком далеко для моих обычных прогулок, и слишком опасно было отправляться туда одному на утлой лодчонке. Гарри Блю обещал свозить меня туда, но в то же время посмеивался над моим желанием посетить островок. Что ему эта скала! Он не раз проплывал мимо нее, даже высаживался там и привязывал лодку к столбу, чтобы пострелять морских птиц или половить рыбу, но мне ни разу не случилось сопровождать его в этих увлекательных поездках. Я все надеялся, что он как-нибудь возьмет меня с собой, но под конец утратил всякую надежду: ведь я был свободен только по воскресеньям, а воскресенье было для моего друга самым трудовым днем, потому что в праздник множество людей хочет кататься по морю.

Долго я ждал напрасно и наконец решил больше не ждать. В это утро я принял дерзкое решение взять ялик и одному отправиться на риф. Таков был мой план, когда я отвязал лодочку и ринулся на ней в сверкающий голубой простор моря.

Я назвал свое решение дерзким. Сама по себе затея не представляла ничего особенного. Она была дерзкой только для мальчика моего возраста. Надо было преодолеть три мили на веслах по открытому морю. Так далеко от берега я один еще никогда не заплывал, разве что на милю, да и то по мелководью. С Гарри мы бывали и подальше, но с ним я ничего не боялся. Другое дело — одному: ведь все зависело от меня самого. Если что-нибудь произойдет, никто не окажет мне помощи, не даст совета…

Едва я отъехал на милю, как моя затея стала мне казаться не только дерзкой, но и безрассудной, и я уже готов был повернуть обратно. Но мне пришло в голову, что, если какой-нибудь мальчик из тех, что мне завидуют, а такие были в деревне, сейчас смотрит на меня с берега, то он может подумать, что я повернул назад потому что испугался, и все станут называть меня трусом. Отчасти благодаря этой мысли, а отчасти потому, что желание посетить островок все-таки еще не прошло, я приободрился и приналег на весла.

В полумиле от рифа я бросил весла и обернулся, чтобы посмотреть на него. Я сразу заметил, что островок весь находится над водой — был отлив. Но черных камней не было видно из-за сидевших на них птиц. Многие из них кружили в воздухе, некоторые то садились, то поднимались снова. Были слышны их резкие крики.

Мне хотелось посмотреть на птиц вблизи, я старался грести бесшумно, чтобы их не испугать и мне удалось приблизиться, таким образом, на расстояние около двухсот метров. Я долго разглядывал их с большим интересом.

Если бы мне пришлось на этом закончить прогулку и тотчас вернуться назад, я все же считал бы себя вознагражденным за потраченные усилия. Птицы, которые теснились около камней, все были чайками, но здесь были две породы, различные по размерам и не совсем одинаковые по цвету: одни были черноголовые, с сероватыми крыльями, другие — покрупнее первых и почти целиком белые. И те и другие выглядели так, словно ни одно пятнышко грязи никогда не касалось их снежно-белого оперения, а их ярко-красные лапки были похожи на ветви чистейшего коралла.

Все они были заняты. Одни охотились за мелкой рыбешкой, крабами, креветками, омарами, выброшенными последним приливом. Другие сидя чистили себе перья и словно гордились их видом.

Однако, несмотря на кажущуюся счастливую беспечность, чайки, как и другие живые существа, не были свободны от забот и дурных страстей. На моих глазах разыгралось несколько свирепых ссор — я так и не мог определить их истинную причину. Особенно интересно было наблюдать, как чайки ловили рыбу: они падали пулей с высоты и почти бесшумно исчезали под водой, а через несколько мгновений появлялись снова, держа в клюве сверкающую добычу.

Я долго сидел в своей лодочке и любовался движениями птиц. Но все же решил до конца выполнить свой план и высадиться на остров.

Красивые птицы оставались на месте почти до того момента, когда я уже вплотную подошел к острову. Одна из чаек, все время сидевшая на верху сигнального столба, издала пронзительный крик, похожий на команду и все они поднялись в воздух. Отлет птиц меня почему-то опечалил. Море как будто потемнело — с рифа пропала его белая одежда, обнажились голые скалы с черными, блестящими, как будто смазанными смолой, камнями. Но это было еще не все. Поднялся легкий ветерок, облако закрыло солнечный диск, зеркальная поверхность воды замутилась и посерела.

Риф имел теперь довольно унылый вид. Но так как я решил его исследовать и приехал именно с этой целью, я налег на весла, и вскоре киль моего суденышка заскрипел, коснувшись камней.

Увидев маленькую бухточку, которая вполне годилась для моей лодки, я направил туда нос ялика, высадился на берег и зашагал прямо к столбу, на который столько лет смотрел издали и с которым так сильно хотел познакомиться поближе.

Скоро я дотронулся руками до этого куска дерева и почувствовал такой прилив гордости, как будто это был Северный полюс, и я его открыл. Я был немало удивлен действительными размерами столба и тем, как я обманывался, глядя на него издали. С берега он казался не толще шеста от граблей или от вил, а его набалдашник — размером с довольно крупную репу. Как же я был удивлен, когда увидел, что на самом деле диаметр столба втрое больше моей ноги, а у него наверху настоящая бочка вместимостью в сорок литров, прочно насаженная на конец столба. Бочка была выкрашена в белый цвет; впрочем, об этом я знал и раньше, часто наблюдая с берега, как она блестит на солнце. Я ошибся и в высоте столба. С берега он казался не выше человеческого роста, но он возвышался надо мной подобно корабельной мачте. В нем было не меньше трех с половиной метров — да, по крайней мере, трех с половиной!