Открыв крышку часов и ощупав стрелки, я понял, что спал очень долго — мой сон продолжался около шестнадцати часов! Это произошло потому, что я бодрствовал все время, пока длилась буря, да и морская болезнь сыграла свою роль.

Я испытывал сильный голод, ведь не ел трое суток, — и уничтожил сразу целых четыре галеты. Но не наелся, и только сильным усилием воли удержался, от того чтобы съесть в три раза больше.

Меня одолевала также жажда, я вынул затычку, — струя ударила мне прямо в рот. Я пил, пил и все не мог напиться, очень много разбрызгивал и проливал. — Невозможно пить не прерываясь, нужно переводить дыхание, и в это время вода обливала лицо, платье, заливала каморку и пропадала попусту. Нет, это безобразие, — никакой экономии! К тому же неудобно. Нужна чашка или что-нибудь в этом роде!

Сначала я подумал о башмаках. Сгорая от жажды, до того как просверлил бочку, я не колеблясь напился бы и из башмаков, и вообще  из чего угодно, но сейчас, когда воды имелось вдоволь, я морщась колебался. Может, все же вымыть начисто один из башмаков для этой цели? Лучше, конечно, потратить немного воды на мытье башмака, чем терять большое количество воды при каждом питье.

Но тут другая мысль пришла мне в голову — сделать чашку из куска сукна. Я заметил, что эта материя плохо пропускает воду, — по крайней мере, попадавшая на мою постель из бочки вода не проходила насквозь: мне всегда приходилось стряхивать ее. Поэтому кусок сукна, свернутый в виде чашки, вполне пригодится для моей цели. Все решено делаю такой сосуд.

Я отрезал широкую полосу ножом и свернул ее в несколько слоев в виде воронки. Обвязал снаружи, чтоб не разворачивалась, куском шнурка от башмаков — и у меня получилась чашка для питья, которая служила мне так же хорошо, как если бы она была из фарфора или стекла. Теперь я мог пить спокойно, не теряя ни капли драгоценной влаги, от которой зависела моя жизнь.

За завтраком я съел так много, что решил в этот день больше не есть, но, проголодавшись, не смог выполнить свое благое намерение. Около полудня я не выдержал, сунул руку в ящик и вытащил оттуда галету. Я решил, однако, съесть на обед только половину, а другую оставить на ужин. Поэтому я разделил галету на две части: одну отложил, а вторую съел и запил водой, налив ее в новую чашку.

Вам может показаться странным, что я не разбавил воду бренди. Ведь у меня была целая бочка бренди — сто галлонов. Но для меня это было все равно, что сто галлонов серной кислоты. — Когда я проделал в бочке отверстие и пробовал, что в ней находится, я выпил его довольно много. Немного погодя мне стало плохо, начало тошнить — пришлось выпить, наверное, литра два воды, и довольно долго промучиться. Вероятно, это был бренди самого низкого сорта, предназначенный не для продажи, а для раздачи матросам (хозяева часто отправляют с кораблями плохие бренди и ром для команды).

Всю первую неделю после отплытия я сильно зяб. После того, как достал сукно, стало легче — я закутывался в него. Однако с каждым днем в трюме становилось все теплее, и сейчас укрываться вообще не было необходимости. Это меня удивило, но, поразмыслив немного, я оказался в состоянии все удовлетворительно объяснить. «Без сомнения, — думал я, — мы все время плывем на юг и входим теперь в жаркие широты тропической зоны».

Я не совсем понимал, что это означает, но слышал, что тропическая зона — или просто «тропики» — лежит к югу от Англии, что там гораздо жарче, чем в самую жаркую летнюю пору в Англии. Я знал, что Перу расположено в Южном полушарии, и что нам надо пересечь экватор, и обогнуть мыс Горн, чтобы попасть туда.

Это было хорошим объяснением того, почему так потеплело. Корабль шел уже около двух недель. Если считать, что он делает по двести миль в день (а корабли, как я знал, часто делают и больше), то мы уже далеко на юге.

В этих размышлениях я провел всю вторую половину дня и весь вечер, а в десять часов решил съесть вторую половину галеты и постараться заснуть.

Сначала я налил чашку воды, чтобы не есть всухомятку, потом протянул руку за сухарем. Я точно знал, что он лежит на моей полке у шпангоута. — Я устроил себе, сложив  сукно соответствующим образом, нечто вроде полки, где держал нож, чашку и деревянный календарь. Туда положил я половину галеты и, конечно, мог найти это место рукой в темноте так же легко, как и при свете.

Вообразите мое удивление, когда, ощупав место, где полагалось лежать галете, я убедился в том, что ее там нет!  Там были лишь нож и палка-календарь. Может быть, задумавшись, я сунул ее куда-нибудь еще? Но куда?

Перетряхнул всю постель, карманы куртки и штанов, ботинки, — я не оставил не обследованным ни одного сантиметра в помещении, обшарив все самым тщательнейшим образом, но так и не нашел половинки галеты! Я искал так усердно не потому, что это была ценная вещь, но ее исчезновение было странно, очень странно.

Может быть, я так глубоко задумался, что съел ее, не отдавая себе отчета в том, что делаю? Но в этом случае жаль, что это произошло бессознательно, потому что я не получил никакого удовольствия от еды.

Очень хотелось есть, и я долго колебался, взять ли мне другую галету из ящика или отправиться спать без ужина. Страх перед будущим боролся с чувством голода. Собрав всю волю в кулак я решил воздержаться от еды. — Выпил воду, положил чашку на полку и устроился на ночь.

Я долго не спал — лежал, думая о таинственном исчезновении половины галеты. Я говорю: «таинственном», потому что в глубине души был убежден, что не ел ее, что это был кто-то другой. Но кто? Ведь кроме меня здесь никого не было! И вдруг я вспомнил свой сон о крабе! Может статься, это все-таки был краб? Конечно, утонул я во сне, но остальное могло быть и явью и по мне, может быть, в самом деле прополз краб? Неужели он съел галету? Я знал, что крабы обычно не едят хлеба. Но запертый в корабельном трюме, изголодавшийся краб мог съесть и галету. В конце концов, может, это действительно был краб?

То ли от этих мыслей, то ли из-за голодного урчанья в желудке я не спал несколько часов. Наконец я заснул, вернее, задремал, каждые две-три минуты просыпаясь.

В один из таких моментов мне показалось, что я слышу необычный шум. Корабль шел плавно, и я сразу отличил этот звук от мягкого плеска волн и стука моих часов.

Новый звук, привлекший мое внимание, доносился из угла, в котором валялись ненужные мне башмаки, — кто-то их царапал!

Безусловно, это краб! — Сон пропал. Я лежал, настороженно прислушиваясь и готовясь схватить воришку, похитителя моего ужина.

Опять этот скрежет! Да, это там. Я медленно приподнялся, собираясь произвести резкий бросок, но звук прекратился. Подождав немного, я ощупал башмаки и все пространство вокруг них — никого! Обследовал весь пол моей каморки, — результат тот же. В полном недоумении, довольно долго я лежал прислушиваясь, но таинственный шум не повторялся. Сон постепенно овладевал мной, и я снова задремал, ежеминутно просыпаясь.

Снова тот же звук! — И вновь все повторилось. И опять я шарил везде и ничего не мог найти!

Теперь я знаю, кто это! Вовсе не краб — краб не может так быстро бегать. Это мышь. Только и всего. Странно, что я не подумал об этом раньше! Приди это сразу мне в голову, я бы так не беспокоился. Это всего-навсего мышь. Если бы не сон, я и не подумал бы о крабе. — И я улегся с намерением заснуть и выкинуть мышь из головы.

Но не успел я заснуть, как царапанье в углу возобновилось. — Так, чего доброго, мышь основательно испортит мне башмаки. Хотя здесь они мне не нужны, но ведь, когда я отсюда выберусь, они мне понадобятся. Нет, нельзя допустить, чтобы их сгрызла мышь! Поднявшись, я рванулся вперед, чтобы схватить ее. Результатом было, лишь то, что я услышал,  как она удирает в щель между бочкой с бренди и бортом корабля.