Я уже сказал, что был в то время совсем малышом. Меня только что начали пускать одного, без взрослых, и я находился как раз в том возрасте, когда дети любят спускать на воду бумажные кораблики. Я уже умел делать их из  страниц старых книг и газет, и часто посылал свои «суда» путешествовать через большую лужу, которая заменяла мне океан. Но скоро бумажные кораблики перестали меня устраивать, и, накопив за шесть месяцев из своих «карманных» денег достаточную сумму, я приобрел у старого рыбака полностью оснащенный игрушечный корабль, который он смастерил на досуге.

Мой корабль имел всего пятнадцать сантиметров в длину и восемь в ширину, и если бы его тоннаж был зарегистрирован (а он, конечно, не прошел регистрацию), то он составил бы около двухсот пятидесяти граммов. «Утлое суденышко», — скажете вы, но в ту пору оно представлялось мне ничем не хуже настоящего трехпалубного корабля, и для него, конечно, было необходимо найти достойный водоем, где он мог бы по-настоящему показать свои мореходные качества. Скоро я его нашел — большой пруд, вернее, озеро, где вода была чиста, как кристалл, и тихий ветерок рябил ее поверхность. Этого ветра было достаточно, чтобы надувать паруса и нести мой маленький кораблик, как птицу на крыльях. Часто он пересекал весь пруд, прежде чем я успевал обежать вокруг, чтобы поймать его вновь. Много раз мы с ним состязались в скорости с переменным успехом. Иногда побеждал он, иногда я, в зависимости от того, был ли ветер попутным или дул навстречу кораблику.

Этот пруд, на берегах которого я забавлялся и провел лучшие часы моего детства, не был общественной собственностью. Он находился в парке рядом с деревней, принадлежавшем частному лицу, — доброжелательному и лишенному предрассудков джентльмену. Джентльмен разрешал жителям деревни проходить по своим землям и не только не возражал против того, чтобы мальчики пускали кораблики на пруду, но даже позволял им играть в крикет на площадке парка, только с условием, чтобы дети вели себя осторожно и не портили кустов и деревьев, которыми были обсажены аллеи. С его стороны это было очень любезно. Мы, деревенская детвора, это чувствовали и вели себя так, что мне ни разу не приходилось слышать о каком-либо значительном ущербе, причиненном парку и пруду.

Парк и пруд существуют до сих пор — вы, наверно, знаете их. Но добрый джентльмен, о котором я говорю, давно ушел из этого мира, потому что его уже тогда называли «старым джентльменом», а это было шестьдесят лет назад.[3]

На этом маленьком озере в то время обитала стая лебедей, если я правильно помню, их было шесть. Водились там и другие довольно редкие птицы. Дети любили кормить эти красивые создания, приносили кусочки хлеба и бросали их птицам. Я тоже при малейшей возможности являлся к озеру с набитыми хлебом карманами.

Птицы, особенно лебеди, стали совсем ручными — ели прямо из рук.

Любимый способ кормежки, доставлявший нам огромное удовольствие, заключался в следующем. В одном месте берег пруда нависал над водой, образуя уступ высотой чуть больше метра. Сюда мы и заманивали лебедей. Мы насаживали кусок хлеба на кончик длинного прута и, поднимая его над головами птиц, забавлялись, глядя, как они вытягивали длинные шеи и подпрыгивали на воде, стараясь схватить хлеб, — совсем как собаки при виде лакомого куска. Вы сами понимаете, сколько тут было веселья для мальчишек!

Теперь перейдем к происшествию, о котором я хочу рассказать.

Однажды я пришел на пруд, со своим корабликом. Было рано, и, моих товарищей еще не было. Я спустил кораблик на воду и зашагал вокруг пруда, чтобы встретить свое «судно» на другой стороне. Ветра почти не было — кораблик двигался медленно. И, ожидая его, я решил покормить птиц кусочками хлеба, добытыми тайком из буфета.

Выйдя на «штатное место», стал насаживать на конец ветки кусочки хлеба. Все шестеро лебедей, гордо выгнув шеи и слегка приподняв крылья, плавно заскользили по направлению ко мне. Вытянув клювы, они не спускали с меня глаз, следя за каждым моим движением. Они знали, что я звал их не зря. Я стал забавляться уловками птиц, старавшихся схватить добычу.

Кусок за куском исчезал с конца ветки, и я уже почти опустошил карманы, как вдруг край дерна, на котором я стоял, обвалился у меня под ногами, и я бултыхнулся в воду.

Я шлепнулся с шумом, как большой камень, и так как совершенно не умел плавать, то камнем и пошел бы прямо ко дну, если бы мне не посчастливилось попасть в самую середину стаи лебедей, которые испугались не меньше моего.

Не то чтобы я сохранил присутствие духа, но просто, повинуясь инстинкту самосохранения, свойственному каждому живому существу, я попытался спастись, размахивая руками и стараясь ухватиться за что-нибудь. Утопающие хватаются и за соломинку, но в моих руках оказалось нечто лучшее, чем соломинка, — я ухватился за лапы самого большого и сильного из лебедей и держался за них изо всех сил, ибо от этого зависела моя жизнь.

При падении мне в глаза и уши набралась вода, и я плохо соображал, что делаю. Сначала я слышал только плеск и крики испуганных лебедей, но в следующую секунду уже сообразил, что птица, которую я держу за ноги, увлекает меня к другому берегу.

 У меня хватило ума не отпустить лапы — и в одно мгновение я пронесся через половину пруда, что, в конечном счете, было не так уж много. Лебедь не плыл, а, скорее, летел над поверхностью воды. Без сомнения, страх удвоил его силы и энергию, а то он не мог бы тащить за собой существо, которое весило столько же, сколько он сам. Затрудняюсь сказать, сколько это продолжалось. Думаю, что не очень много времени, я бы долго не выдержал, я набирал воду ртом и носом и уже начал терять сознание.

Но тут, к величайшей своей радости, я почувствовал что-то твердое под ногами. Это были камешки и галька на дне озера — я стоял на мелком месте. Птица, стремясь вырваться, пронеслась над самыми глубокими и опасными частями озера и оттащила меня в другой конец пруда, изобилующий мелями.

Я не мешкал ни минуты. Я был бесконечно рад, что закончил свое путешествие на буксире, и, разжав руки, выпустил лапы лебедя. Птица, почувствовав свободу, немедленно поднялась в воздух и полетела, пронзительно крича.

Что касается меня, то, нащупав наконец дно, шатаясь, чихая и отфыркиваясь, я окончательно встал на ноги, побрел к берегу и вскоре оказался в безопасности, на твердой земле.

Я был до того перепуган всем случившимся, что совершенно забыл о своем кораблике. Не думая о том, как он закончит плавание, я побежал во всю прыть и остановился лишь тогда, когда оказался дома. Вода так и текла с меня ручьями, я вымок насквозь и тут же стал сушить мокрую одежду возле горящего очага.

Пожалуй, вы подумаете, что урок, который я получил, отбил у меня охоту подходить близко к воде. Ничуть не бывало! Случай на пруду не научил меня осторожности, но оказался полезным: как ни был я мал, я все же понял, как опасно попадать в глубокие места, не умея плавать. Опасность, которой я чудом избежал, заставила меня принять решение — научиться плавать.

Мать одобрила мое намерение. То же самое писал мне отец из дальних стран. Он даже посоветовал наилучший способ обучения. Этого только мне и нужно было, и я с жаром принялся за дело в надежде стать первоклассным пловцом. Раз или два в день, в теплую погоду, после школы я отправлялся на море и плескался в воде, как молодой дельфин.

Старшие мальчики, уже умевшие плавать, дали мне несколько уроков, и скоро я  мог плавать на спине без всякой посторонней помощи. Я был очень счастлив и очень горд, совершив этот свой первый в жизни подвиг.

Разрешите, юные слушатели, дать вам хороший совет: учитесь плавать! Это уменье пригодится вам скорее, чем кажется. Как знать, может, вам придется его применять, спасая других, а может быть, и самих себя.