В наше время случаев утонуть представляется гораздо больше, чем в старые времена. Многие ездят по морям, океанам и большим рекам по делу или ради удовольствия, и количество людей, которые ежегодно тонут, не умея плавать, огромно.

Я не собираюсь, конечно, утверждать, что хороший пловец, потерпевший кораблекрушение где-нибудь вдали от берега, например в середине Атлантического океана или посреди пролива Ла-Манш, может надеяться доплыть до берега. Разумеется, это ему не удастся. Но он сможет спастись, доплыв до шлюпки, до какой-нибудь доски или пустой бочки, и дождаться, пока его не подберет проходящий мимо корабль. А не умеющие плавать пойдут ко дну.

К тому же знайте, что большинство кораблекрушений происходит вблизи берега, и именно там, согласно статистике, происходит наибольшее число человеческих жертв, которых не было бы, если б все на корабле умели плавать. Каждый год мы узнаем, что сотни людей тонут в кабельтове[4] от берега; целые корабли, со всеми, кто находится на борту — переселенцами, солдатами, матросами, — погружаются в воду, — и только несколько хороших пловцов остаются в живых. Такие же несчастья происходят на речках шириной в каких-нибудь сто восемьдесят метров. Вы сами, наверно, слышали, как люди каждый год умудряются утонуть даже в неширокой, но студеной речке Серпентайн[5].

Все это общеизвестно, и приходится удивляться беспечности людей и их нежеланию учиться плавать.

Итак, юные слушатели, прислушайтесь к моему совету и сделайтесь хорошими пловцами! Возьмитесь за это немедленно — только в теплую погоду — и затем уже не пропускайте ни одного дня. Сделайтесь пловцами прежде, чем станете взрослыми. Потом у вас не будет ни времени, ни желания учиться плаванию. А между тем, не умея плавать, вы можете утонуть еще до того, как у вас появится первый пух на губе. Лично я не раз бывал на волосок от смерти в воде. Водная стихия, которую я так любил, как бы задалась целью сделать меня своей жертвой. Я бы мог упрекнуть волны в неблагодарности, но не делал этого потому, что знал, что они неодушевленные и не отвечают за свои поступки. И вот однажды я безрассудно доверился им.

Это случилось через несколько недель после моего вынужденного купанья в пруду, когда я уже немного умел плавать.

Все это произошло не на пруду, где плавали лебеди, он служил лишь для украшения парка, был частной собственностью, и купаться в нем было запрещено.

Но жители морского побережья и не нуждаются в прудах и озерах для купания, в их распоряжении все море. Пляж, которым обычно пользовались жители деревни, был прекрасный: с желтым песком, белыми ракушками и галькой, но в одном месте к нему подходило подводное течение, опасное для всех, кроме хороших, выносливых пловцов. Рассказывали, что кто-то утонул, унесенный этим течением, но это случилось давно, и об этом почти забыли. Позже, раза два или три, купальщиков уносило в море, но их, в конце концов, спасали посланные вслед лодки.

Местные жители — старые рыбаки — не любили говорить на эту тему. Они либо пожимали плечами и помалкивали, либо отговаривались ничего не значащими словами. Кое-кто из них даже вовсе отрицал существование опасного течения, другие утверждали, что оно неопасно. Я, однако, замечал, что родители не позволяли мальчикам купаться вблизи опасного места.

Долго я не понимал, почему мои односельчане так упорно не хотят признаться, что течение существует. Когда я вернулся в поселок через сорок лет, я наткнулся на все то же таинственное пожимание плечами, хотя за это время произошло еще несколько случаев, доказывающих, что оно действительно существует и что оно действительно опасно.

Но теперь я стал старше, лучше понимаю людей, и мне ясна истинная причина странного поведения моих односельчан. Наш поселок считается морским курортом и получает некоторый доход от приезжих, которые проводят здесь несколько недель летом. Это и так не первосортный курорт, а если бы пошли слухи об опасном течении и о том, как люди тонут из-за него, то к нам стало бы ездить еще меньше людей или вовсе никто не стал бы ездить. Поэтому, чем меньше вы говорите об этом течении, тем больше вас уважают местные мудрецы.

Итак, мои юные друзья, я сделал длинное вступление к довольно обыкновенной истории, но дело в том, что я утонул, попав в это прибрежное течение — именно утонул!

Вы скажете, что я, во всяком случае, не захлебнулся до смерти. Может быть, но я был в таком состоянии, что ничего не почувствовал бы, даже если бы меня разрезали на куски, и никогда не вернулся бы к жизни, если бы не мой спаситель. Этим спасителем оказался молодой рыбак из нашего поселка, по имени Гарри Блю. Ему я обязан своим вторичным рождением.

История, повторяю, самая обыкновенная, но я ее рассказываю для того, чтобы вы знали, как я познакомился с Гарри Блю, так как он оказал решительное влияние на всю мою последующую жизнь.

Я отправился на пляж купаться, как обычно, но вошел в воду в новой для меня и пустынной части берега. Оказалось, что именно в этом месте опасное течение подходит к берегу, оно мгновенно подхватило меня и понесло в открытое море. Меня отнесло так далеко, что всякая надежда доплыть до суши пропала. Страх и уверенность в гибели так сковали мне тело, что я не в состоянии был держаться на поверхности и начал погружаться в глубину, как кусок свинца. Последнее что я видел это лодку недалеко от себя, а в ней человека. Затем в глазах стало темно,  в ушах раздавался грохот и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, то увидел человека, стоящего возле меня на коленях. Он растирал мне руками тело, нажимая на живот под ребрами, и щекотал ноздри пером, всячески стараясь вырвать меня у смерти.

Гарри Блю удалось вновь вдохнуть в меня жизнь. Он тут же взял меня на руки и отнес домой, к матери, которая едва не потеряла рассудок, увидев меня в таком состоянии. Мне влили в рот вина, к ногам приложили горячие кирпичи и бутылки, дали понюхать нашатыря, закутали в теплые одеяла. Лечили основательно, много снадобий пришлось мне проглотить. Наконец, решили, что опасность миновала, и что я, вероятно, выживу.

Все успокоились, а через двадцать часов я уже снова был на ногах, как ни в чем не бывало.

Казалось бы, такой случай мог научить меня осторожности. Но я не внял голосу рассудка и повел себя совсем иначе, а почему и как, вы узнаете из дальнейшего рассказа.

Нет, все уроки прошли даром! Я побывал на краю гибели, но это не только не отбило у меня тягу к воде, но даже наоборот.

Знакомство с молодым лодочником скоро переросло в прочную дружбу. Его звали, как я сказал, Гарри Блю, и он обладал смелым и добрым сердцем. Нечего и говорить, что я крепко привязался к нему, да и он ко мне. Он вел себя так, как будто я его спас, а не он меня. Он затратил много труда, чтобы сделать из меня образцового пловца, и научил меня пользоваться веслами так, что через некоторое время я стал грести вполне уверенно, гораздо лучше, чем другие мальчики моего возраста. Я греб не одним веслом, как дети, а двумя, как взрослые, и управлялся без всякой посторонней помощи. Это было великое достижение. И я всегда гордился, когда Гарри Блю поручал мне взять его шлюпку из заводи, где она стояла, и привести ее в какое-нибудь место на берегу, где он ждал пассажиров, желающих покататься. Проходя мимо судов, стоявших на якоре или вблизи пляжа, где прогуливались люди, я не раз слышал насмешливые восклицания вроде: «Гляди, какой забавный малыш на веслах!» или «Разрази меня гром! Посмотрите на этого клопа, ребята!»

Я слышал и другие шутки, сопровождаемые раскатами хохота. Но это меня ничуть не смущало. Наоборот, я очень гордился тем, что могу вести лодку, куда нужно без всякой помощи и, пожалуй, быстрее, чем те, кто был ростом вдвое выше меня.

Прошло немного времени, и надо мной перестали смеяться, разве только кто-нибудь из приезжих. Односельчане же увидели, что я умею управлять лодкой, и, несмотря на мой юный возраст, стали относиться ко мне даже с уважением — во всяком случае, шутки прекратились. Часто меня называли «морячком» или «матросиком», а еще чаще «морским волчонком». Дома во мне всячески поддерживали мысль о профессии моряка. Отец хотел сделать меня моряком. Если бы он не погиб, то в следующий раз  я отправился бы с ним в море. Мать всегда одевала меня в матросское платье излюбленного тогда фасона — синие штаны и куртка с отложным воротником, с черным шелковым платком на шее. Я гордился всем этим. И отчасти мой костюм и породил кличку «морской волчонок». Это прозвище мне нравилось больше других, потому что его придумал Гарри Блю, а с тех пор как он спас меня, я считал его своим верным другом и покровителем.