По знаку своего вожака они бросились на меня одновременно спереди, сзади, с боков. Я сыпал удары во все стороны в последнем, отчаянном усилии, все это было бесполезно. Я отбрасывал их дюжинами, швырял их друг на друга, но на смену упавшим приходили новые. Они карабкались по моим ногам, по бокам, по спине, висли на мне, как пчелиные рои виснут на ветках. Их стало так много, что я не выдержал их веса и тяжело упал.

Это спасло меня: как только это произошло, крысы отскочили и убежали стремглав, словно испугались того, что им удалось сделать.

Меня приятно удивила такая развязка. Сначала я не мог объяснить себе, в чем дело, но скоро мысли мои прояснились и я очень обрадовался, когда убедился в том, что все эти ужасы — только сон.

Впрочем, тут же мое настроение изменилось, и радость мгновенно исчезла. Не все здесь было сном. Крысы бегали по мне, был слышен их отвратительный визг. Одна из них пробежала по моему лицу.

 Какой ужас! Как они проникли сюда? Неужели вытолкнули куртку из щели? Я машинально ее ощупал. Нет, куртка на месте. Я достал куртку и снова пустил ее в ход, чтобы прогнать страшных грызунов. — Колотил курткой, кричал. Мне удалось отбиться, — крысы ушли, но теперь я был в невероятном страхе, потому что не мог объяснить, как они добрались до меня, несмотря на все мои предосторожности.

Долгое время я сидел в глубоком унынии, пока не сообразил, наконец, что проникнуть они могли только вытащив зубами какую-нибудь затычку, слабо забитый кусок материи.

Вот каким образом они прорвались! Я нашел объяснение, но моя тревога от этого не уменьшилась. Наоборот, она возросла. Зачем эти существа так упорно возвращаются снова и снова? Почему мое убежище привлекает их больше, чем другие части корабля? Что им нужно? Загрызть и съесть меня?

Я не мог найти иную причину, чтобы объяснить их нападение.

Страх перед тем, что меня могут загрызть крысы, вызвал у меня прилив энергии. Я вытащил куски материи из всех щелей и дыр и заново тщательно закупорил все лазейки. Для этого пришлось вынуть из ящика галеты и достать два рулона материи для затычек. Большие проблемы возникли возле ящика, поскольку вокруг него было много всевозможных щелей и самая большая из них — через которую я забрался в свое убежище, когда проник на борт корабля. Я вышел из затруднения при помощи большого рулона материи, поставив его стоймя и, размотав, закрыл им все свободное пространство. На этой стороне теперь все было закрыто. Рулон стоял так плотно, что никакое живое существо не могло его обойти. Единственный недостаток этого укрепления был в том, что оно затрудняло мне доступ к галетам, потому что материя закрыла отверстие ящика. Но я подумал об этом заранее и сделал внутри камеры запас галет примерно на две недели. Когда я съем их, я могу отодвинуть рулон и, прежде чем крысы успеют добраться до щели, сделать запас еще на неделю.

На это все ушло уйма времени. Я работал с большой тщательностью, стараясь сделать стены моей крепости попрочнее. Это не была игра: от этого зависела моя жизнь.

Закончив, я улегся спать, будучи уверен в том, что высплюсь по-настоящему.

Я не ошибся — проспал двенадцать часов подряд, хотя и не без кошмаров: опять снились ужасные сражения с крабами и крысами. Сон не освежил меня, несмотря на его длительность, как будто пришлось и в самом деле сражаться со своими страшными врагами. Проснувшись, я прежде всего проверил весь периметр обороны, убедился что все в порядке, что в моих укреплениях не появилось ни одной бреши.

Несколько дней прошли сравнительно спокойно. Погода была тихая, и была слышна возня животных, они что-то там делали, носились между ящиками с грузами, иногда испускали омерзительные вопли, словно сражались друг с другом. Но их голоса больше не пугали меня, ибо я знал твердо, что крысы не могут ко мне попасть. Передвигая на время рулон материи, защищавший мое убежище, я старался делать это так, чтобы крысы не успевали заметить, что отверстие открыто. А ведь это приходилось делать, чтобы хоть немного проветрить помещение. — Погода стояла необыкновенно жаркая, и, в моей совершенно закупоренной со всех сторон конуре, я чувствовал себя как внутри печки. Весьма возможно, что мы пересекали экватор или, во всяком случае, находились в тропических широтах — вот откуда такое спокойствие в атмосфере, потому что в этих широтах бури бывают реже, чем в так называемых умеренных зонах. Только раз мы попали в бурю, которая продолжалась весь день и ночь. За этим, как обычно, последовала сильная зыбь, во время которой корабль кувыркался так, как будто его хотели перевернуть днищем вверх.

На этот раз я не заболел морской болезнью, но мне не за что было держаться, и я катался по полу, ударяясь то о бочку, то о шпангоут, — все мое тело болело, словно меня избили дубинкой! Впрочем, также было и при первом шторме. Затычки постоянно ослабевали и вываливались, — приходилось постоянно их затыкать. Хотя в этом была и своя положительная сторона, — эти двое суток шторма и мертвой зыби показались мне короче двух обычных дней. Ведь обычно мне совершенно нечем было заняться. Часами я лежал на месте без движения, иногда даже без единой мысли в голове. И, лежа во мраке, одиночестве и тоске, я боялся, что разум оставит меня.

 Судя по зарубкам на палочке, после того, как я отбился от крыс, прошло две недели. Эти недели казались месяцами, даже годами — так медленно тянулось время! Царило однообразное спокойствие, кроме бури не запомнилось ничего. Все время я строго придерживался установленного мной пайка, мужественно подавляя разгоравшийся аппетит. — Ни разу не вышел за пределы установленного рациона, хотя часто хотелось съесть недельную порцию за один раз. Часто это стоило больших усилий. Скрепя сердце я откладывал в сторону до следующего раза половину галеты, которая словно прилипала к моим пальцам, когда я клал ее на полочку. Но, в общем, можно было поздравить себя: тот случай, когда я съел за один раз четыре галеты остался единственным нарушением.

От жажды я вовсе не страдал. Никаких трудностей с водой у меня не было. Установленного количества воды хватало даже с избытком. Иногда я пил меньше, чем полагалось, и всегда мог выпить столько, сколько хотелось.

Запас галет, отложенный мной, подошел к концу. Это меня обрадовало. Значит, дни идут — прошло две недели с тех пор, как я пересчитал галеты и определил необходимое на данный срок количество. Итак, пришло время отправиться в «кладовую» и взять оттуда новую порцию.

И тут возникло внезапно предчувствие большого несчастья, как будто в сердце вдруг кольнула стрела. Это был страх, порожденный тем, на что я обратил внимание только сейчас. Дело в том, что шум, который постоянно издавали мои соседи крысы, доносившийся со всех сторон, стал привычным, но лишь в этот момент я понял, что сильнее всего звуки слышны из ящика с галетами. Почему я не заметил это раньше?!

Дрожащими руками я сдвинул с места рулон. Милосердный Боже! Ящик был пуст!

Нет, не пуст. Казалось, половина ящика была набита крысами — одна вплотную к другой. Они разбегались кто куда, некоторые, выскочив из отверстия, даже прыгали мне на грудь, остальные бросались на стенки ящика, испуская пронзительные крики.

Вскоре я разогнал их. Но — увы! — Когда они скрылись, и я стал обследовать свои запасы, то обнаружил, к своему отчаянию, что почти все галеты исчезли. В ящике оставалось их немного — примерно моя недельная норма. Это было страшное несчастье. Я был так подавлен своим открытием, что долгое время не мог прийти в себя.

Я легко мог представить себе, что произойдет дальше. Мои продукты исчезли — голодная смерть глядела мне в лицо. Да, нет сомнений, смерть от голода неминуема! Пройдет неделя и что дальше? Голод, голодная смерть!

Выхода не было. Не было никакого смысла противиться судьбе. Лучше уж умереть сразу, зачем мучиться. Ко мне вернулись прежние мысли о самоубийстве, — но только на минуту. Я вспомнил, что рука Провидения уже дважды спасала меня. Может она не оставит меня и в этот раз. Правда, пока было не ясно каким образом это может произойти, но это будет несомненно. — Эта надежда вдохнула в меня новую энергию и я стал действовать.  Перенес остатки галет из ящика на полочку внутри моего убежища. Затем, забаррикадировавшись снова, улегся и стал думать о положении, которое казалось мне мрачнее, чем когда бы то ни было.