Тут я заметил на одном из ящиков надпись мелом: «4 фута»[7]. По-видимому, кто-то обозначил длину ящика, потому что в высоту он не мог иметь четыре фута. Возможно, это была пометка плотника или она была сделана для матросов, чтобы они знали, как грузить ящик. Благодаря этой пометке я за три минуты узнал свой рост с точностью до сантиметра.

Я поступил так: лег на землю рядом с ящиком пятками к одному его краю, а затем выпрямился и пощупал рукой, не соприкасается ли моя макушка с другим его концом. Не хватало почти двух сантиметров. Напрасно я изо всех сил вытягивался — я никак не мог дотянуться до края ящика. Ясно, что раз длина ящика четыре фута, значит, во мне где-то сто восемнадцать сантиметров.

Я поднялся на ноги, обескураженный результатом измерения.

Мне никогда не приходило в голову, что я такой маленький. Какой мальчик не считает себя почти мужчиной! Но теперь я убедился в том, что действительно мал ростом. Уверившись в том, что я настоящий лилипут, я впал в полное уныние и мысли мои приобрели мрачный оттенок. — Меня не возьмут ни на одно судно. Не бывало еще юнги такого маленького роста. Я таких не видал. Наоборот, мне случалось встречать рослых парней, которые служили в командах бригов и шхун, посещавших нашу гавань, и которых почему-то именовали «юнгами». Нет, дело безнадежное! Придется вернуться домой.

Тут мне вспомнились истории про мальчиков и взрослых, которые тайком прокрадывались на суда и уходили с ними в море. Когда суда отходили далеко от берега, беглецы покидали свои убежища и продолжали путешествие в качестве матросов.

Едва воспоминания об этих отважных героях мелькнули у меня в мозгу, как я принял решение последовать их примеру. — Я спрячусь на «Инке»!  Это единственный корабль в порту, который готовится к отплытию. Они не выбросят меня за борт. Если не считать помощника, — все они люди не жестокие, некоторые пожалели меня, когда узнали, что я сирота.

Итак, решено: я отправляюсь в плавание на этом большом корабле — наперекор помощнику, капитану и команде!

Глава 18. ПРОНИКАЮ НА КОРАБЛЬ.

Но как пробраться на корабль? И как укрыться на нем? Вот какие трудные вопросы тотчас встали передо мной.

Нельзя ли подкупить кого-нибудь из матросов, чтобы они помогли мне спрятаться? Но чем подкупить? У меня кроме кораблика ничего нет. Но матроса не подкупишь игрушкой, нечего и думать об этом, любой матрос, если захочет, без труда сам смастерит кораблик. Постой! У меня ведь есть ценная вещь — часы. Я получил их от моей бедный матери. Они старые, дешевые и поэтому дядя оставил их мне. Но идут хорошо. Нельзя ли ими соблазнить Уотерса или кого-нибудь из матросов.

Я решил попытать счастья.

Пожалуй, главная трудность теперь — увидеть Уотерса или другого матроса, пока кто-нибудь из них не выйдет на берег один.

Я надеялся, что сумею и сам пробраться на судно, — вечером, когда матросы окончат работу и уйдут на нижнюю палубу. В таком случае мне даже незачем сговариваться с матросами. В темноте проскользну мимо вахтенных и спрячусь где-нибудь внизу в трюме, между бесчисленными ящиками и бочками. Ведь трюм еще явно будет открыт, вон сколько еще тюков с товарами на пристани, несомненно предназначенных для этого корабля. Вряд ли «Инка» уйдет сегодня и ночью я смогу пробраться на борт.   А на ферме до вечера меня не хватятся, да и вечером вряд ли станут искать, рассчитывая, что ночью так или иначе я сам вынужден буду вернуться. Значит, с этой стороны нечего опасаться.

Но мне придется скрываться на судне не меньше двадцати четырех часов, может быть, больше. Нельзя же столько времени оставаться без еды! Нужно запастись едой. Но где? Как раздобыть деньги?

Тут мне пришла в голову превосходная мысль: продам свой кораблик и на вырученные деньги куплю еду.

Игрушечное судно мне теперь не нужно — отчего не расстаться с ним?

Без дальнейших размышлений я вышел из своего убежища между бочками и отправился по набережной искать покупателя для моего кораблика.

Я скоро нашел его. Это была лавка морских игрушек. Поторговавшись немного с хозяином, я продал кораблик за шиллинг[10].

По-настоящему мое маленькое суденышко с его оснасткой стоило в пять раз дороже, и при других обстоятельствах я бы с ним не расстался и за такую цену. Но торгаш понял, что я нахожусь в затруднительном положении, и воспользовался этим.

Теперь у меня было достаточно денег. Я отправился в другую лавку и на все деньги накупил сыру и сухарей, каждого товара на шесть пенсов. Рассовав провизию по карманам, я вернулся на прежнее место между грузами и снова уселся на ящик. Я порядком проголодался, так как обеденный час давно прошел, и накинулся на сыр и сухари, что весьма облегчило мои карманы.

Приближался вечер, и я решил выйти на разведку. Надо было выяснить, в каком месте легче всего взобраться на борт, когда придет время. Матросы могут заметить, что я слоняюсь возле судна, но, конечно, им и в голову не придет, что я задумал.

А если они опять начнут насмехаться надо мной, то я стану отвечать им и, пользуясь этим, высмотрю все, что мне нужно.

Я начал прогуливаться по набережной с нарочито небрежным видом. Палуба «Инки» опустилась почти до уровня набережной, — нагруженное судно сидело теперь гораздо глубже. И нетрудно будет перемахнуть фальшборт и проникнуть на судно. Конечно, надо действовать с большой осторожностью. Если ночь будет не слишком темная и вахтенный матрос меня заметит, меня примут за вора, схватят и накажут, но нужно рисковать.

Но почему такая тишина? Товары все еще лежат на набережной — значит, погрузка не закончилась. Но матросы прекратили работу, и на трапе и вокруг люка никого нет. Куда они делись?

Крадучись поднялся до середины трапа. — В носовой части слышны приглушенные голоса. Рискнув и окончательно оказавшись на палубе, я увидел матросов, расположившихся возле брашпиля [19], — прямо на палубе, с  оловянными мисками в руках вокруг большого котла, из которого валил пар. Меня никто не заметил, никто не смотрел в мою сторону. Все ясно народ ужинает.

 В моей голове сверкнуло: «Сейчас или никогда!» Я торопливо оглянулся — кругом никого. Пригнувшись, я кинулся к краю открытого люка. В него-то я и собирался забраться. Лестницы не было, но с талей свисали в трюм канаты.

Потянув канат, удостоверившись, что он надежно закреплен, я, перебирая его руками, спустился вниз, и, перебравшись через несколько ящиков, еще не расставленных на места, спрятался за бочкой. Кругом стояли мрак и тишина.

Глава 19. УРА! МЫ ОТЧАЛИЛИ!

Я устроился поудобнее и через пять минут спал так крепко,

что зазвони церковные колокола прямо у меня над головой — они не разбудили бы меня.

Последней ночью я спал мало, а накануне мы с Джоном встали еще затемно, готовясь к поездке на рынок. Все это, но главное непрерывное в течение целых суток напряжение нервов, теперь несколько ослабшее, сломили мои силы, и я вдруг резко отключился.

Возобнавилась погрузка: визжали блоки, ящики с грохотом опускались в трюм, но ничего не могло меня разбудить.

Проснувшись, я почувствовал, что проспал очень долго. Меня окружал полный мрак. Раньше в трюм из люка падала полоска света, но теперь она исчезла. — Уже, наверно, ночь.  Который теперь час? Скоро ли рассвет?»

Было слышно, что погрузка продолжается.  Доносилось: «Налегай!», «Еще давай!», «Раз-два, взяли!». — Смотри-ка, работают даже ночью. Может быть, хотят воспользоваться приливом или попутным ветром и потому так спешат закончить погрузку?

Час шел за часом, а стук и шум не прекращались.

Какие молодцы! Думал я. — Должно быть, они спешат, хотят отправиться как можно скорее. К утру мы, следовательно, отчалим. Тем лучше для меня — скорее выберусь из этого неудобного места. Неважная у меня здесь постель, да и есть опять хочется.