— Чувствуете их песнь? — сказал Шаман, — Как они поют о жизни, о вселенной, о будущем.

Дети и Майса замерли, прислушиваясь к своим ощущениям. Технологичная псионика нарга передавала легкую вибрацию «песни» резирагхов, это ощущение было трудно заметить и передать словами… что-то такое свободное, светлое, хорошее.

— Это их истинная песнь, а не крик боли, которому их учит война, — сказал Шаман, — мы идем к ним. Это наша цель.

Приблизившись к стае сияющих кристаллов, Шаман, Майса и все остальные гораздо четче и сильнее услышали их «песнь» — это было нечто неслышимое ухом, но ощущаемая как будто всем телом и разумом, идущая из глубины души вибрация. Если сравнить это со звуком, это было нечто величественное и космическое, как будто некий мифический левиафан воспевал радость своего существования, восхищаясь собой, своим движением, своей свободой и окружающим космосом. Особенно чувствительны к «песни» были дети — они завороженно наблюдали по визорам за стаей кристаллов, и с их лиц не сходили блаженные улыбки.

— Не знаю, откуда они взялись, где их родина, и как они вообще появились на свет. Максимум, что я смог извлечь из останков Отца-Резирагха, это эхо воспоминаний о их бесконечных путешествиях сквозь космос… Блуждая в пространстве, и наслаждаясь своим блужданием, он когда-то вел свою жизнь таким же образом. Пока гурхоры не нашли и не убили его, чтобы использовать в своих целях. Видишь, в центре стаи один большой кристалл? — спросил Шаман, Майса кивнула, — Это их отец, источник «песни» и разума. Остальные, поменьше — это его дети, подобные им ты могла видеть в основе ташхаармов. Конечно, не совсем правильно использовать такие человеческие понятия, как «отец», «дети» и «разум» в отношении этих существ, но по-другому у меня не получится объяснить. Это неорганические существа, совершенно чуждая не только нам, но и гурхорам форма жизни, тем не менее, она по-своему разумна. Центр этого существа-сообщества — это и есть самый большой кристалл, иначе Отец-Резирагх, с помощью псионной «песни» он управляет и направляет своих «детей», которые в прямом смысле не являются его детьми. По сути это — резонаторы псионики, сателлиты, отражающие и усиливающие «песнь» основного кристалла. Таким образом они и существуют, являя собой некое стайное сознание. Гурхоры каким-то образом столкнулись с ними на заре своего освоения космоса и догадались использовать их резонирующие свойства и способность двигаться с помощью псионики — строя с помощью своих паразитических биотехнологий корабли-медузы. В теле же главного кристалла, убитого ими, они выдолбили коридоры и залы, сделав из него святилище Пожирателя и хранили там шар-артефакт харгонской расы. Но они так и не познали истинной мощи Отца-Резирагха, да и не могли бы этого сделать — уже мертвый, он мало чем отличался от своих сателлитов-резонаторов, разве что размером… Мы же поступим по-другому, и эти дети помогут нам осуществить задуманное.

Майса обернулась на четырехглазых малышей-мутантов, скалящих в улыбках большие рты с рядами мелких острых зубок.

— Скажи мне, Шаман, зачем это все? — спросила она, — К чему ведет твой путь? Я пошла с тобой только из-за ванакта Алекса, и я все еще верю, что ты приведешь меня к нему и он спасет «Спарту». Но честно говоря, видя все это, у меня много вопросов и сомнений. Тупо спрашивать это прямо у тебя, но ты сам как оцениваешь, не стал ли ты одержим своим даром, наподобие Такэси?

Шаман секунду молчал, погрузившись в себя.

— Все дни смешались у меня, и нет ничего верного в этом потоке, все меняется и исчезает, словно правда жизни, которая у каждого своя и не своя одновременно, — сказал он наконец, — Лишь моё текучее сознание перетекает из формы в форму, принимая очертания очередной подходящей маски. Как змея меняет кожу, внутри оставаясь все той же змеей и лишь внешне произрастая различным узором чешуи. Таков и мой разум, спящий и бодрствующий одновременно, изменчивый, и наблюдающий сам за собой, полагающий себя абсолютом и мерилом, а на сам деле всего лишь несовершенное ползучее нечто, которое примитивно копошиться в грязи и вскоре уснёт, угаснув в холоде очередной зимы, так и не узнав, что же оно на самом деле. Видения будущего и настоящего смешались и терзают меня своей страшной неотвратимостью, словно заставляя меня двигаться в строго определенном направлении… Великий Дух, Пожиратель, дает видеть мне волю свою — и эта воля страшна… Мой дар говорит мне, что гибель всех людей близка, но в то же время конкретной точности в видениях нет. И знаешь, воин Майса, я хочу сразиться. Подобно «спартанцам», я не желаю просто следовать судьбе и сдаваться. Безумный Адмирал потому и стал одержим, что подчинился своему дару, следуя пути неизбежного. Но неизбежно ли это? В этом весь вопрос. Допускает ли наша реальность хоть крупицу случайности, или все предопределено до последнего фотона и микроотрезка времени? И я буду сражаться, я проверю на себе эту неизбежность. То, что человечеству грозит полное уничтожение в самое ближайшее время — точно. То, что эта опасность придет из внешнего космоса — точно. Так говорят мне видения. Но в то же время, то, что мы встретим Алекса Дарка и эти дети сыграют очень важную роль в судьбе людей — тоже точно. Возможно ли избежать неизбежного? Смогу ли я, используя свой дар, не подчиниться самой судьбе, а не следовать ей, как это сделал Такэси?

— Я надеялась, что твой ответ прояснит мои сомнения, но теперь их стало только больше, — сказала Майса, ухмыльнувшись, — Что ж, я уже здесь, и мы все здесь. Каков план, что с этими неорганическими кристаллами?

— Подлетим к Отцу этой стаи, и дети войдут в контакт с его разумом, подчинив его. Они смогут это сделать, ибо от рождения сочетают в себе лучшее из обеих рас и в своей крови несут оба священных вещества — «Амброзию» и нарг, — сказал Шаман. — Резирагх даже ничего не заподозрит, так же, как первосвященники гурхоров с помощью нарга управляют резонаторами в своих кораблях, так же и дети сделают наше присутствие незаметным. Далее, овладев силой живого Отца, мы вернемся во Внутренний Космос. Сейчас там идет сражение — люди сражаются с людьми в междоусобной войне, даже не подозревая, какая опасность грозит им из Внешнего Космоса. Мы вмешаемся, и предотвратим неизбежное, уничтожив источник опасности. Там же мы встретим «спартанцев» и Алекса Дарка — ты увидишь его уже очень скоро.

— Твой план ясен, и раз уж дело идет к битве, в которой сражается «Спарта» и ванакт Алекс — тогда давай не будем медлить! Я должна быть с ним как можно скорее! — сказала Майса.

Шаман кивнул, и обратился к маленьким мутантам.

— Дети мои, сейчас мы поиграем в одну интересную игру. Вы слышите «песнь» Великого Камня? — спросил он.

— Да, Творец! Она сияет внутри нас! — хором ответили дети.

— Хорошо! Пойте вместе с ним! Вместе! — сказал он, ласково улыбнувшись им.

Дети монотонно загудели, и Майса почувствовала, что «песнь» действительно усилилась. В это же время корабли Шамана последовали к спокойно летящим кристаллам. Приблизившись к ним, войдя внутрь их стаи, корабли людей обошли более мелкие сателлиты, и подлетели к самому большому. «Стальная Ярость» Шамана с «поющими» детьми на борту подлетела к Отцу-Резирагху вплотную и пристыковалась к его сияющей поверхности — хотя это было весьма непросто, учитывая его неровную кристаллическую оболочку. Используя какие-то гурхорские биотические организмы, Шаман закрепил свой корабль снаружи. Толстые живые плети-щупальца плотно охватили его корабль и часть кристалла, связывая их в единое целое… «песнь» Отца-Резирагха на мгновение изменила тон вибрации, он почувствовал что-то неладное — но было уже поздно.

— Дети, а теперь давайте, как я вас учил! — скомандовал Шаман.

Хор детского гудения резко нарастил интенсивность, и Майса почувствовала, как будто некий псионный удар — но это был не удар по ней, это был поток псионики, влившийся единым усилием в огромный кристалл. «Песнь» задрожала и потом вдруг успокоилась, притихла, дети довольно посмеиваясь, уже смотрели на своего Творца.