Долго ждать мне не пришлось. Ближе к вечеру мы набрели на живописный водопад. Он срывался с высокого обрыва и бурными потоками стекал в реку, что тут же распадалась на два русла. Такое редкое явление я не могла упустить, и нам пришлось ненадолго остановиться, а после преодолевать два хлипких мостика, чтобы перебраться на другую сторону долины.

Незадолго до захода солнца мы набрели на скошенные поля, где крестьяне заканчивали свою работу. Вместе с ними мы и направились к ближайшей деревне, где нам пообещали постой.

Мужчины и женщины всю дорогу кидали на меня, мою камеру и Стиана заинтересованные, а порой и подозрительные взгляды, от которых мне хотелось поёжиться и плотнее завернуться в жёлтую накидку и даже накинуть на голову капюшон, чтобы плотно закрыть лицо.

– А кто такие сюда пожаловали? – задорно спросила молодая крестьянка с поблёскивающим в закатных лучах серпом в руке. – Фокусники или лицедеи? Небось, издалека приехали. С побережья, где заморские бесы раньше водились?

– Это тебе не комедианты и не демоны, милая девица, – ответил ей Сеюм. – Перед тобой хранительница священного сосуда и её верный слуга. Они едут в Барият к царице Алилате, чтобы преподнести ей в дар утраченную реликвию.

– Слишком уж твоя попутчица белокожа для хранительницы реликвий, – усомнился кто-то в толпе. – И что за реликвия спрятана в её коробке на ремешке?

– Это не реликвия, а камера… – хотела было сказать я, но Сеюм меня прервал:

– Учение Красной Матери прошло сквозь века и до сих пор воспоминает сердца не только во всех концах Сарпаля, но даже далеко за морем. Перед тобой жрица Камали из самого северного её храма.

– Жрица, говоришь? А что за реликвия при ней? – поинтересовалась девушка.

– Утраченная, – с нажимом повторил Сеюм. – Вот когда царица Алилата примет её в великом храме Камали, тогда и узнаешь, что за реликвию везут с собой эти двое.

– Ой, скрытный какой, – дерзко усмехнулась девушка. – А сам-то ты кто такой? Слуга слуги или проводник по румелатским дорогам?

– Я служитель Красной Матери, острячка. Я покинул монастырь в Матуне, чтобы исполнить наказ царицы и помочь охранительнице привезти реликвию в Барият.

– Так ты странствующий монах? – тут же вопросил заинтригованный голос из толпы. – И ещё заморская жрица вместе с тобой? Так что же ты молчал? У нас монахам всегда рады. Вазир, беги скорей к дому госпожи Сарии, скажи, чтобы стол для дорогих гостей накрывали.

И юноша по имени Вазир со всех ног припустил вперёд, а мы, доехав до деревни, тут же попали на постой в большой светлый дом – один из двух десятков огромных домов, что стояли в этой деревне.

Пока мужчины распрягали наших лошадей, а игравшие во дворе дети тискали растерявшегося от такого внимания Гро, мы пересекли порог и очутились в огромном помещении, где нас уже ждали.

Женщины в годах и даже старухи накрывали расставленные в центре одной-единственной комнаты столы, суетились у печи в углу и даже расстилали вдоль стен ряды спальных мест в ожидании вернувшихся с поля работников и гостей – то есть нас.

За ужином, что изобиловал свежими фруктами и сочным мясом, я внимательно наблюдала за тремя десятками домочадцев и всё пыталась понять, как они уживаются в этом странном помещении, где нет никакого разделения на комнаты, кухню и кладовки, где всё общее, всё на виду. Почему бы им всем не расселиться по отдельным домам, пусть и меньших размеров, но жить в спокойствии и относительном комфорте?

Вопросов было много, и ответов на них я не находила. Зато у меня было время понаблюдать за грузной седовласой женщиной, что восседала во главе центрального стола и повелительными жестами руководила юношами-разносчиками, чтобы те вначале раздали еду детям, потом их матерям, следом другим женщинам, и лишь в самом конце подали остатки трапезы мужчинам. Что-то мне это напоминает. Точно, рассказ Стиана о жизни сахирдинских гиен. В их стаях царит матриархат, и самки тоже вначале отдают добычу щенкам, лишь потом едят сами, оставляя самцам объедки. Правда, здесь никаких объедков на столе не было. Всем согласно очереди досталась обильная порция рагу с мясом. Кажется, это очень богатый дом и тут точно никогда не голодают.

После трапезы глава семейства принялась раздавать распоряжения всем домочадцам от юных девушек до старцев: что им нужно сделать по хозяйству сегодня и что предстоит сделать завтра. А потом дело дошло и до нас:

– Сестра и братья, благословите этот дом. Пусть Красная Мать обратит на него свой лик и дарует благодать моему роду.

– Я благословлю твой дом, госпожа, – пообещал Сеюм. – Только ритуальных инструментов при мне нет. Видишь ли, мы едем в Барият издалека. Мы только что покинули земли злодея Сураджа, а там опасно иметь при себе ритуальные барабаны и дудочки.

– На алтаре есть всё, чтобы сыграть песнь возрождения, – сказала хозяйка, а в голосе её появился явный скепсис. – Пусть тогда жрица возьмёт барабан, а мои дочери подыграют ей, пока она будет петь.

Старуха тут же метнула на меня грозный взгляд, а я растерялась. Я же не знаю ни одного гимна. Что я должна буду петь?

– Нельзя, – покачал головой Сеюм. – Жрица Имрана везёт с собой в Барият очень ценную реликвию. Они призвана охранять её и день и ночь, и потому не может отвлекаться даже на молитву во славу Камали. И её слуга не может. Не смотри на них, госпожа. Я всё сделаю сам. Веди меня к семейному алтарю.

– Постой, – осадила его хозяйка, – что-то много всего ты мне говоришь. Может, зубы заговариваешь? Я смотрю, одет ты совсем не как монах. Слишком уж богато. И слуга охранительницы лучше неё выглядит. Отчего так? Может, потому что никакие вы не служители Камали? Разбойники, небось. Пограбили проезжего купца, вещи из его сундука на себя нацепили, а в тех сумках у вас, небось, награбленные монеты лежат. Вот что, убирайтесь-ка вы из моего дома. Нам здесь лихие люди не нужны. Аршад! – кликнула она молодого человека, – иди в конюшню, запрягай лошадей нашим гостям, и пусть едут куда хотят.

Кажется, обстановка накаляется. Нас уже просят на выход, а ночевать в поле под открытым небом мне совсем не хочется. Мало ли что может случиться с человеком в кишащем камалистами Румелате, если не найти убежища на ночь.

– Не сердись, госпожа, – обратилась я к женщине. – Барабанов и дудочек при мне нет, но есть настоящий ритуальный кинжал. Правда, он заперт в шкатулке на замок. Я бы его тебе показала, но очень уж он опасен для находящихся рядом мужчин.

– Мои братья, сыновья, племянники, внуки и правнуки верны Красной Матери. Её карающий перст не дотянется до них.

– Я в этом не уверена. Не хочу рисковать твоими домочадцами.

– Потому что никакая ты не охранительнице и не жрица. И кинжала при тебе нет. Иди-ка отсюда. И дружков своих с собой прихвати.

– Постой, – предприняла я последнюю попытку. – Я покажу тебе реликвию, которую должна отвезти самой царице Алилате.

– Имрана, нет, – шикнул на меня Сеюм.

– У нас нет другого выхода, – шикнула я в ответ.

– Реликвию? – заинтересовалась старуха. – Ту самую, что ты таскаешь с собой в коробке на ремешке?

– Нет, это не она. Реликвия лежит в моей сумке. Надеюсь, она убедит тебя, что никакие мы не разбойники, и наша совесть чиста.

А дальше мне пришлось подойти к сваленным в углу сумкам, чтобы выудить из одной из них заветную склянку. Как же мне не хотелось брать её в руки, но ради ночлега на что только не пойдёшь.

Вынув сосуд, я развернулась лицом к притихшим обитателям дома и увидела священный ужас в их глазах. Люди попадали на колени и подобострастно зароптали:

– Красная Мать, смилуйся, мы твои послушные дети и верные слуги, благослови и помоги…

Я опустила глаза и заметила слабое зелёное свечение в склянке. Ура, чудо свершилось и повергло в священный трепет преданных камалистов. Не знаю, за кого они приняли Генетру, вернее, её голову, но она их точно впечатлила.

– Сёстры и братья, – отвлёк их внимание Сеюм, – а теперь споём песнь возрождения. Пусть Красная Мать услышит ваши молитвы…