Стоило ему это сказать, и девушки с женщинами тут же расползлись по углам, но вскоре вернулись в центр комнаты со знакомыми мне костяными инструментами в руках. Проклятье. Если они сейчас заиграют ту самую монотонную песнь, моя психика не выдержит, и я снова впаду в транс.

– Эмеран, идём отсюда, – шепнул мне Стиан. – Оставь им голову, пусть молятся на неё.

– Но я же охранительница и не могу…

– Можешь. Они ничего не заметят, а Сеюм сам присмотрит за сосудом.

Как только застучали ручные барабаны, мои ноги начали наливаться свинцовой тяжестью. Так, кажется, начинается…

Недолго думая, я поставила склянку с головой на пол, а в следующий миг Стиан схватил меня за локоть и выволок прочь из дома.

Позади уже слышались раскаты барабанного боя и бормотания певуний, а мы втроём с Гро уже шли по оживлённой улочке, где нам то и дело встречались парочки: молодые люди обнимались с беззаботными девицами и весьма настойчиво вели их в сторону зарослей. А девицы держали в руках свёрнутые пледы и весело смеялись, когда их кавалеры шептали им что-то на ушко или щипали за мягкие округлости.

– Это то, о чём я думаю? – растеряно шепнула я Стиану, – они идут с пледом в лес, чтобы…

– Думаю, да, – тут же ответил он.

– Не слишком ли фривольно для Сарпаля?

– Для Сарпаля, может, и да, но, видимо, не для Румелата.

Мы шли дальше по улочке, а я не переставала удивляться раскрепощённости здешних нравов. Даже в жатжайском горном городке девушки завлекали понравившихся им мужчин в свои дома, а тут… Тут и дома какие-то неправильные: большие, просторные, но без разделения на укромные уголки. В них совсем нет места личному пространству. Видимо, поэтому даже мужьям с жёнами приходится уединяться в лесу, чтобы об их утехах не узнали вездесущие дети и прочие невольные свидетели из числа домочадцев. И всё же, почему тогда они не строят отдельные дома, пусть и небольшие, но исключительно для себя, своей собственной маленькой семьи? Неужели им нравится всякий раз убегать от родни в лес? Или это такая румелатская романтика?

– Эй, светлоглазый, – внезапно послышалось позади, и вскоре нас нагнала улыбчивая девушка, чтобы остановиться напротив Стиана и сказать ему, – как тебе наша деревня? Хорошо ли тебя приняли в доме Сарии?

– Хорошо, я всем доволен, – ответил он. – А ты, стало быть, в другом доме живёшь?

– Да. Я Назифа из рода Хадии. Вон дом моей бабушки.

Она махнула рукой в сторону здания через дорогу и снова воззрилась на Стиана с подозрительной улыбкой, но тут же сделала пару шагов назад, когда заметила, что Гро её внимательнейшим образом обнюхивает.

– Значит, твоя бабушка глава твоего рода? – спросил Стиан.

– Конечно. Здесь у каждого в доме командует или бабушка, или сестра бабушки или на худой конец её старший брат. А ты, стало быть, не знаешь наших порядков?

– Увы. Но очень бы хотел узнать. Расскажешь мне о деревенских обычаях?

– Расскажу, – игриво улыбнулась она. – Но только если пойдёшь со мной. Мне сегодня нужен друг для прогулки. Побудешь им?

– Другом для прогулки? Как странно звучит, но ладно. Если хочешь прогуляться, мы составим тебе компанию.

– Нет, – рассмеялась она. – С твоей госпожой я гулять не стану. Мне нужен ты.

Тут она снова игриво улыбнулась, а я опустила взгляд и, наконец приметила плед в её руках.

– Никуда он с тобой не пойдёт, – поспешила вмешаться. – Ищи себе другого друга для ночных прогулок по лесу.

– Это почему? – вздёрнула бровь девушка. – Говорят, ты жрица, а всем известно, что жрицы берут себе в слуги вовсе не усечённых монахов, а настоящих мужчин. Этот-то вон какой высокий и крепкий – точно настоящий.

– Настоящий, да не для тебя, – начала закипать я.

– Ай, какая грубая, – попрекнула меня девица. – Ведёшь себя как неотёсанный мужлан из прежних времён. Что тебе, жалко поделиться слугой?

– Ты права. Жалко.

Стиан всё это время стоял рядом и с полуулыбкой поглаживал Гро. Кажется, его даже начала забавлять наша перепалка, пока нахалка с подозрением не протянула:

– Какая-то ты неправильная жрица. Камали велела своим дочерям не привязываться к мужчинам, ибо от них в жизни много бед и несчастий. Будь свободной и другим давай свободу – это завещала нам царица Генетра. А ты вцепилась в своего слугу, будто не только его временем распоряжаешься, но ещё и жизнью. Почему за него решаешь, с кем ему и куда идти? Неправильно ты себя ведёшь, жрица, совсем неправильно. Вот если в твоём храме узнают, что ты привязалась к мужчине, то тебя тогда…

Так, кажется я сказала что-то не то, и скоро эта девица поймёт, что никакая я не жрица Камали, как убеждал всех Сеюм. И тогда у нас у всех будут большие неприятности…

– Прости Насифа, – вдруг заговорил Стиан. – Я бы рад пойти с тобой, но не могу. Скоро в доме Сарии закончат петь песнь возрождения, и нам с госпожой нужно будет вернуться туда, чтобы завершить ритуал. И вообще, мы охраняем очень важную реликвию, и поэтому…

– Поэтому ты слабак, – дерзко кинула ему девица, – выслуживаешься перед жрицей, чтобы получить со стола кость повкуснее. Прям как твой пёс, блохастый и грязный.

На этом она гордо вздёрнула подбородок, развернулась и ушла, а мы так и стояли, растеряно глядя ей в след.

– Да ладно, не такой уж он и грязный, – потрепав Гро по голове, буркнул Стиан. – И уж точно не блохастый.

– Не бери в голову, – сказала я. – Она просто язва, хотела уколоть тебя.

– Это я понял. Не понял только, почему здешняя девушка так агрессивно требуют к себе внимание незнакомого мужчины. Видимо, это как-то связано с привилегированным положением здешних женщин.

– А оно здесь так уж привилегированно?

– Несомненно. Ты же слышала, каждая семья здесь ведёт свой род по женской линии. Надо бы спросить об этом Сеюма.

Дождавшись, когда раскатистое песнопение в доме, где мы остановились, затихнет, мы вошли внутрь. Странное зрелище предстало перед нашими глазами: домочадцы и стар и млад лежали, сидели, катались по полу. Кто-то плакал, кто-то смеялся, а кто-то забился в угол и пытался отогнать от себя невидимого врага. Что это? Религиозный экстаз, о котором я читала лишь в монографиях Стиана? Или всему виной наркотический напиток вроде того, который делает для гамборских селян бывший рыбак Ирфан?

– Красная мать, пощади… прости и благослови… я вижу тебя, вижу… – то и дело слышались отовсюду обессилившие голоса женщин и мужчин.

Один лишь Сеюм стоял посреди комнаты с раскинутыми в стороны руками и, обратившись лицом к склянке с головой Генетры, нашёптывал то ли заклинания, то ли проклятия:

– … владычица смертных, государыня всех людей, ты беспрестанно величественнее, чем любое человеческое существо. Я проделал мой путь, я нашёл тебя, и знаю тебя. Я знаю твоё имя, и я знаю имя той, которая внутри тебя. Сокрушительница недругов, владычица огня, поглощающая мольбы, которые обращены к тебе. Разрушительница душ людей и пожирательница их тел. Завоевательница сердец и поглотительница их. Ужасная госпожа грозового ливня, уничтожающая огнём всех тех, кто приходит к тебе – вот твои имена. Ты призовёшь меня в день тьмы, а я призову тебя в день обретения новой обители. Я дам тебе власть, а ты дашь мне силу и могущество карать твоих врагов…

У меня мурашки побежали по спине от его воззваний. Я невольно отступила назад и прижалась спиной к Стиану. Его рука коснулась моего плеча и на миг я обрела спокойствие. А после я присмотрелась к Сеюму и заметила багровые знаки, начертанные на его лбу.

– Это же не… – прошептала я и начала искать взглядом окровавленное тело на полу.

– Нет, это кармин, – успокоил меня Стиан. – Для кровавых жертвоприношений не то время. Да и место неподходящее.

Какое время и место предпочитают камалисты, чтобы убивать людей, я спрашивать не стала. Теперь, когда Сеюм упал на колени перед сосудом с головой Генетры и принялся её о чём-то умолять, меня интересовало только одно:

– Он ведь не к мёртвой царице сейчас обращался, правда?