Я перетрясла наши вещи и, скрепя сердце, вытащила из рюкзака штатив. Увесистый. Видимо, придётся снова им пожертвовать. Уже вторая поездка в Сарпаль, и второй раз я лишаюсь такого важного инструмента. Но лучше выкинуть его, чем объективы. С ними я ни за что не расстанусь.

Внезапно радиостанция затрещала и сквозь помехи прорезалась оглушающая тишина. Что, неужели выловил?

Леон щёлкнул по тумблеру, поднёс к уху телефонную трубку и нерешительно сказал что-то по-тромски. Кажется, ему ничего не ответили.

Поиски нужной волны затянулись на полчаса. Мы уже успели распить одну из бутылок воды, закусили холодное картофельное пюре из сухпайка маринованными огурчиками, но радиостанция всё не поддавалась.

– Жаль, мы не сможем унести её с собой, – констатировал Леон. – Она весит килограммов двадцать, не меньше.

– И не надо её никуда нести. У нас и так из-за неё могут быть проблемы.

– Слушай, ну здесь же не Фонтелис. Если где-то и есть радиовышка, то одна-единственная – в Кардахаре. Ну, кто нас здесь запеленгует?

– Не знаю, но мне всё равно не нравится этот агрегат.

Леон был упрям и выпросил у меня ещё десять минут, чтобы вдоволь наиграться с радиостанцией. Я уже перестала верить в успех предприятия, как вдруг в трубке раздался чей-то голос.

Я растерялась, а вот Леон чётко и громко стал говорить что-то по-тромски. Точно, диспетчеры в Кардахаре ведь общаются с тромскими пилотами, разумеется, они должны знать их язык. Вот только отчего-то Леон быстро замолк и нахмурился, а потом и вовсе протянул трубку мне.

– Эми, ты же знаешь сарпальский. Поговори с ним, не могу понять, что он там лопочет.

Я чувствовала себя крайне глупо, принимая трубку. А что мне говорить?

– Алло, – нерешительно сказала я и тут же почувствовала себя полной дурой, – мы… наш самолёт разбился в пустыне. Вчера мы столкнулись со стаей птиц и упали.

– Скажи, что наш бортовой номер ТД-01008, – громким шёпотом подсказывал Леон.

– Да, номер нашего самолёта ТД-01008. Мы сейчас одни в пустыне, у нас мало воды. Мы пытаемся найти людей и помощь. Эй, люди, вы там меня слышите?

В трубке воцарилась пугающая тишина.

– Кардахар, вы меня слышите? Господин диспетчер, ответь. Нам нужна помощь. Сообщи о нашем крушении в Фонтелис.

– Это не Кардахар. И никакой я не диспетчер, – прозвенел в трубке искажённый помехами голос. – Женщина, кто ты такая и что там делаешь?

О, узнаю сарпальских шовинистов. Как будто я никогда и не покидала Чахучан.

– Я пассажир, рядом со мной пилот, он не говорит по-сарпальски. У нас есть запас продуктов на несколько дней, но очень мало воды. Мы в пустыне. Поблизости нет людей и деревень. Нам нужна помощь. Сообщите о нашем крушении на Макенбаи. Скажите, что я оплачу поиски, если за нами пришлют геликоптер.

Снова тишина, будто собеседник взял паузу на размышление.

– Женщина, – снова вышел он на связь, – нет у меня никакого коптера. И диспетчера нет. А в Кардахар я в жизни не сунусь, будь проклят этот богомерзкий город с его грешниками.

– Как это? – растерялась я. – Ты не диспетчер? А где же ты находишься, если не в Кардахаре?

– В Миразурте я, в забытой всеми богами сатрапии Сахирдин.

Нет, только не это… Радиосигнал не может распространяться так далеко, а мы не могли так далеко забраться вглубь континента. Какой ещё Сахирдин, если мы летели в Ормиль? Хотя, что это я? Мои глаза не ослепли, просто разум закостенел – видит то, что я сама хочу видеть. Ормиль всегда был цветущим и пышущим жизнью краем. А вот соседний Сахирдин на берегу моря Погибели – это ведь он стал пустыней после геологической катастрофы и гнева богов. О нём и писал в своей книге доктор Вистинг. И как я раньше-то этого не поняла?..

– Эми, ты чего? – обеспокоенно тронул меня за плечо Леон. – Что он тебе сказал?

– Лео, мы, кажется, залетели не туда. Мы в сахирдинской пустыне, а не в Ормиле. И с нами на связи не Кардахар.

– Что? – не поверил он. – Да быть этого не может.

– Он говорит про какой-то Миразурт. Где это? Лео, куда мы попали?

Он кинулся к рюкзаку, чтобы расстелить по земле самодельную карту, а на ней была только береговая линия и с десяток городов на северном побережье Ормиля. Никакого Миразурта среди них не было.

– Эй, женщина, ты там не молчи, – раздалось в трубке. – Ты лучше скажи, ты это… как его… фотограф? Тебя Эмеран зовут?

Что? Как он меня назвал?

– Кто ты? – холодея от страха, спросила я.

– Самый несчастный человек на свете, уже много лет прикованный к проклятому железному ящику с рогами. Если ты Эмеран-фотограф, то нечего тебе делать в сахирдинской пустыне. Говори, где тебя искать. За тобой придут, точно придут, даже не сомневайся. И заберут тебя, уж ты поверь. Зря ты сюда упала с неба, ох, зря. Таким как ты здесь не место.

Руки затряслись, и я выронила трубку.

– Эми, что с тобой? – испуганно посмотрел на меня Леон.

А я, не в силах унять дрожь, еле выговорила:

– Лео, выключай станцию, и быстро уходим отсюда.

– А что случилось? Что диспетчер тебе сказал?

– Это не диспетчер, Лео. Это тот, с кем должны были выйти на связь разведчики. И он откуда-то знает моё имя. Лео, за нами придут и накажут. Он обещал, Лео!

– Так, – он тут же поднялся на ноги и одним рывком заставил встать и меня. – Тромские агенты, значит? Из местных? Да ещё в курсе, что маркиза Мартельская прилетела снимать пейзажи Ормиля? Да пусть подавятся своими угрозами. Нас они не найдут.

И одним пинком он сломал тумблер, после чего радиостанция затихла и повалилась на бок. А мы спешно подхватили рюкзаки, закинули их на спины и излишне бодрым шагом направились на северо-восток. Надо скорее покинуть это место, где по земле распласталось обличительное полотнище парашюта. Нас не должны найти ни голодные тромские разведчики из долины, ни их болтливые подручные из какого-то Миразурта. Нам надо скорее убираться отсюда. Лучше в сторону Ормиля. Настоящего Ормиля.

Мы со всех ног стремились как можно дальше уйти на северо-восток. Квадратный город? Мы о нём больше не мечтали. Если это и есть тот самый Миразурт, то идти туда будет настоящим самоубийством. В толпе сарпальцев мы не затеряемся, слух о светлокожих людях разлетится за полдня, и говорливый владелец железной радиостанции с рогами нас быстро найдёт, чтобы покарать.

Откуда он вообще знает моё имя? Почему решил, что раз с ним говорит женщина, то это непременно Эмеран-фотограф? Тромская разведка рассказала, что я должна была лететь в Сарпаль? А им об этом откуда известно? О моей командировке знали только в издательстве и министерстве иностранных дел. Ещё дядя Сирил знал. И весь лётный отряд. Неужели кто-то из них крот и всё разболтал тромской разведке?

Да нет же, всё намного проще. На том тромском острове, где мы садилась на дозаправку, меня окликнула рыжеволосая Мия, назвала по имени при всех пассажирах, что летели с ней в одном самолёте. И, наверняка, среди тех тромских пассажиров был тайный разведчик. Теперь всё понятно. Не ясно только одно – что нам с Леоном теперь делать.

На ночлег мы остановились в неглубокой расщелине, когда солнце уже закатилось за вершину оврага.

– Думаю, никто нас здесь не найдёт, – заключил Леон. – Если за нами и был хвост, то там наверху они не заметят, что мы спрятались внизу. Пройдут мимо и потеряют наш след.

– А что будет дальше? – с тревогой спросила я. – Куда мы пойдём завтра?

– Что-нибудь придумаем, куколка, обязательно придумаем.

Мне бы очень хотелось в это верить, но…

Безумно затянувшийся день давал о себе знать. Лямки отяжелевшего рюкзака натёрли плечи, спину ломило. После почти бессонной ночи глаза слипались сами собой, но я уговорила выдохшегося Леона поспать первым, пока я буду дежурить. Через десять минут я об этом очень сильно пожалела. Реактивные трели заставляли содрогаться весь овраг так, что у меня голова начала опухать.