– О, как это мило, – не сдержала я коварной улыбки. – Я ещё в такие игры не играла.

– Значит, поиграем в Румелате. Ради науки. Ты согласна?

– Конечно. Когда ещё герцогиня Бланшарская сможет побыть рабовладелицей? Лет пятьсот в моей семье такого не было. Глупо отказываться.

– Надеюсь, ты будешь добра со мной, моя госпожа?

– А ты будешь послушным, мой милый раб?

– Если позволишь поцеловать тебя, моя повелительница.

– О да, мой ласковый невольник.

Путь в Румалат не обещал быть лёгким. Чтобы проникнуть во внутреннюю сатрапию, нам предстояло вначале пересечь по суше Старый Сарпаль. А это, как уверял меня Стиан, очень опасное предприятие для северян, которых однажды уже изгнали из сатрапии, а перед этим устроили им резню вкупе с массовыми грабежами.

– Ты говорил, – напомнила я Стиану, когда мы только начали готовиться к поездке, – что твой отец несколько лет назад отправился в Старый Сарпаль вызволять тебя из темницы.

– Арестантской ямы, если быть точнее.

Меня передёрнуло от одного звучания этих слов. Я даже не хотела спрашивать, на что эта яма похожа, ведь меня интересовало совершенно другое:

– Как Мортен высадился на берег и не попался в руки стражам? У него же типично тромская внешность. За сарпальца его точно никак нельзя принять. Что он сделал? Как замаскировался и пробрался в город к своим старым приятелям, которые и помогли тебя освободить?

– Он пошёл на хитрость и выдал себя за больного лучистым лишаём. Эта такая странная, немного загадочная болезнь местного значения, от которой поголовно страдают жители только двух прибрежных деревень. Из-за прямых солнечных лучей, которые их медленно и мучительно убивают, они вынуждены ходить в просторных жёлтых одеяниях, которые полностью покрывают всё тело, даже лицо.

– Подожди. Солнечные лучи убивают людей? Как такое возможно?

– Под действием света на коже больных просто появляются ожоги, и со временем они становятся тёмными пятнами, которые уже никогда не пройдут. Люди в тех двух деревнях все как один обезображены. У маленьких детей лишь тёмные точки на руках и лице, у их родителей уже обширные пятна на открытых участках кожи, а у стариков болезнь поражает даже хрящи и кости. Я видел людей с провалившимися носами и отсечёнными пальцами, на которых уже началась гангрена.

– Какой ужас, – поёжилась я, стоило мне представить эту картину. – Но почему так происходит?

– Не знаю. Даже тромские врачи не смогли выяснить причину этого недуга. То, что болезнь не заразная, они поняли сразу, да и в Старом Сарпале все знают, что укутанные в жёлтые одежды странники, что изредка появляются в городах, просто жертвы древнего проклятия. Есть предание, что в стародавние времена один ведун безуспешно просил ночлега в тех двух поселениях, но люди боялись свирепствующую в то время оспу и не пустили его на порог. За это ведун наслал на негостеприимных селян проклятие и пообещал, что оно ляжет на них и их потомков позорным пятном. Это, конечно, просто легенда. Наши врачи считали, что всё дело в местной почве и вредных примесях, которые попадают из колодцев в воду, а её уже пьют все до единого селянина в тех двух деревнях.

– Тогда почему бы всем тем несчастным не покинуть гиблые места и не вылечиться уже от этой хвори где-нибудь в другом месте?

– Если бы всё было так просто. Суеверие – страшная вещь. Если в городе кто завидит фигуру, полностью укутанную в жёлтое покрывало, её на всякий случай постараются обойти стороной. Люди верят, что проклятие древнего ведуна может перекинуться на всякого, кто приютит в своём доме проклятого. Вроде как это наказание потомкам негостеприимных селян за то, что их пращуры не дали кров нуждающемуся. Так что больные лучистым лишаем вынуждены жить там, где жить нежелательно, то есть в тех двух деревнях, предположительно, с отравленной водой. Им неоткуда ждать помощи и поддержки. Они живут почти, что в изоляции от внешнего мира, обрабатывают свои поля и выращивают всё необходимое для жизни там. А для работы в поле нужно целый день стоять от зари до заката на солнцепёке. Махать мотыгой в душном защитном покрывале неудобно, так что людям приходится открывать лица и руки во время работы и получать новые ожоги. А потом мучиться от болей и убирать подальше зеркала, чтобы не видеть собственные обезображенные лица. Безумно жаль этих людей. Пока строилась железная дорога, тромские врачи пытались подобрать им лечение и облегчить боль от ожогов. Но после восстания фанатиков из Союза сопротивления, шанса вылечиться у селян больше нет. Из пациентов тромских врачей они снова превратились в проклятых и не достойных сожаления жертв древнего колдуна.

– Это ужасно, – только и оставалось сказать мне.

– Да, – согласился Стиан. – Но суеверие, связанное с лучистым лишаем, может нам с тобой помочь. Идём в южный квартал, там закажем для тебя у моей знакомой портнихи жёлтое покрывало проклятой крестьянки. Оно чем-то похоже на просторный мешок, который надевается на голову и закрывает тело до пят. Есть в нём и рукава с пришитыми к ним перчатками. Напротив глаз есть прорези, но они закрыты газовой тканью. Так что ты будешь видеть всех, а тебя – никто. Легенда в Старом Сарпале у нас с тобой будет такая. Я везу свою сводную сестру из проклятой деревни на моления в храм Азмигиль. Паломничество – благое дело, никто тебя за него попрекать не станет. Твой акцент спишем на прожжённую солнцем челюсть. Наше родство объясним так: отец был тромским рабочим на железной дороге. Сначала он кутил в одной деревне, и так на свет появился я, потом железную дорогу начали строить неподалёку от проклятой деревни, и там он прижил от местной девушки тебя, ведь тромцам никакие проклятия не указ, они в них не верят.

– Тромец прижил дочь от обезображенной солнцем девушки? – усомнилась я. – И не побрезговал?

– Ладно, если спросят, скажем, что ту лишайную девушку родители всю жизнь оберегали от солнца и не пускали работать в поле, потому она смогла сохранить свою красоту до молодых лет и соблазнить ею заезжего рабочего, пока гуляла в ночи близ строящихся путей.

Что ж, мне оставалось только поддержать идею с переодеванием. Так действительно будет лучше. Но есть минус – пока будем странствовать по Старому Сарпалю, никто не пустит нас на ночлег. Хотя, так даже лучше. Будем ночевать под раскидистыми деревьями и в пещерах вдали от посторонних глаз. В чужом доме мне было бы крайне сложно скрывать, что я северянка.

– Так, со мной всё решено. А что будем делать с тобой? – спросила я Стиана. – Что, если в Старом Сарпале кто-то почитывает тромские газеты и уже знает, как выглядит доктор Стиан Вистинг? Может же быть так, что прессу переправляют в сатрапию контрабандой вместе с другими товарами.

– Обязательно переправляют, – неожиданно согласился он со мной. – И даже тромских специалистов привозят, когда нанимают их на работу в богатые дома на особых условиях.

– Ясно. И что же нам сделать, чтобы замаскировать тебя?

– Не волнуйся, я отращу бороду.

– Думаешь, этого будет достаточно? – усомнилась я.

– Помнится, когда меня освободили из арестантской ямы, из-за бороды даже родной отец меня не сразу признал.

– Что-то с трудом верится.

– Подожди месяц, и ты сама всё увидишь. Правда, с бородой может выйти сложность. По старосарпальским обычаям не бреют лица только отшельники и разбойники. Но я готов побыть в глазах людей отщепенцем, лишь бы добраться до Румелата.

– А что будет в Румалате? Как мы будем маскироваться там?

– Тебе будет достаточно появиться в ближайшем храме Камали, скинуть жёлтое покрывало и посмотреть на жрецов своими чудесными глазами. Кстати, придётся мне попросить у хранителя институтского музея, чтобы отдал обратно твой ритуальный кинжал. С ним твой образ отсекательницы голов будет полным, и камалисты обязательно признают тебя своей.

– А тебя?

– Мы же договорились, выдашь меня за своего верного раба. Не знаю, носят ли румелатские невольники ошейники в знак подчинения или ещё что, но мы обязательно с этим разберёмся по ходу дела.