– Дамьен? – сделала я попытку.

– Да, Дамьен Монье, мы служили с вашим братом в одном отряде, а вы…

– Была фотографом на свадьбе вашего брата, тоже лётчика.

– Верно. Как здорово, что вы меня помните.

– А как здорово, что я встретила вас. Вы здесь на службе?

– Да, сейчас отправляюсь в рейс, – и в подтверждение своих слов он качнул чемоданом в руке.

– В Фонтелис?

– Именно, везу два мешка писем и открыток. В этот сезон с загрузкой не густо.

О, бог дорог Энтаур, неужели ты сжалился надо мной? Или это Шанти молится Азмигиль о моём благополучном возвращении домой?

– А вы сможете взять меня на борт? – с замиранием сердца спросила я. – У меня сейчас сложности с деньгами, но когда вернёмся в Фонтелис, я вам всё…

– Забудьте о деньгах, миледи, – протестующе махнул он рукой, – В память о вашем брате я домчу вас хоть до Полуночных островов, лишь бы хватило керосина.

Вот так в один миг и разрешились все мои проблемы. Дамьен помог мне разыскать горничную, что хранила в чулане под замком мои сундуки с фотолабораторией, он же вместе со своим вторым пилотом помог мне дотащить их до автомобиля, что умчал нас к лётному полю. А дальше я даже не вспомнила об аэрофобии, когда забиралась в салон самолёта. Сидя на откидной скамеечке, я вцепилась в неё и не отпускала, пока самолёт не разогнался и не оторвался от лётного поля.

В иллюминаторе голубело небо, и океан растёкся необъятной синевой. Где-то там под бурными водами нашёл свой покой Лориан. Полтора года назад он отправился в свой последний рейс, но так и не вернулся из него домой. А я вернусь. Иначе просто быть не может.

***

Приземлившись через несколько часов в аэропорту Фонтелиса, я первым делом отправила на последние деньги телеграмму графу Гардельскому, чтобы не волновался, куда это я так внезапно пропала. Ну, и ещё раз поблагодарила его за то, что увёз меня из Синтана.

Дамьен позаботился о том, чтобы довести меня до банка, где я сняла деньги со своего счёта, и в тот же вечер помог найти сдающуюся в аренду квартиру-студию.

А на следующий день у меня началась новая жизнь. Меня ждала кропотливая работа по проявке плёнок и печати фотографий. Все они произвели большое впечатление на редактора туристического издательства, которому я и принесла отснятые материалы. Он не поскупился и организовал для меня самую громкую выставку сезона, которую спешил посетить бомонд столицы и просто любознательные горожане.

Никто до меня в Аконийском королевстве ещё не видел Чахучан, Жатжай и Санго в цвете. Да что и говорить, про них вообще мало что знали. А теперь в газетах и журналах только и делали, что писали о выставке. Журналисты атаковали меня с просьбами дать интервью, но издатель запретил мне на время общаться с прессой и выкупил права на альбом с моими эксклюзивными фотографиями и заметками о путешествии.

Несмотря на высокую цену, тираж разлетелся за несколько недель и его вынуждены были допечатывать. Права на издание купили даже тромцы. И это меня ужасно радовало, ведь в предисловии к альбому я написала целое посвящение человеку, который многому меня научил, а главное, вселил уверенность, что я не пропаду в горах, обязательно выживу и вернусь домой – знаменитой путешественнице Шеле Крог. Надеюсь, семейные проблемы не успели отбить у неё интерес ко всему неизведанному, и однажды она прочитает эти строки и узнает обо мне, её верной последовательнице.

А ещё мне очень хотелось написать много добрых слов человеку, благодаря которому я выжила и вернулась назад, но редактор сказал, что для сарпальского богомольца хватит и пары строчек. Он ведь никогда их не прочтёт.

А я по-прежнему думала о Шанти, вспоминала о проведённых рядом с ним днях, всякий раз пролистывая альбом. Пусть его портрет и не напечатан в главе о посещении Кутугана, зато у меня есть фотоснимок Шанти возле руин храма Азмигиль. И этот снимок только мой, только для меня. Больше его никто не увидит. Как и я больше никогда воочию не увижу Шанти.

Впервые за год я отважилась вернуться в отчий дом. Не просто так, а с умыслом.

Мама была несказанно удивлена, когда я сама позвонила ей, да ещё и напросилась на семейный обед в выходной. Кажется, она на миг даже потеряла дар речи, а после с испуга согласилась меня принять. Да, слишком давно мы не виделись, и ещё больше времени не говорили по душам – без нравоучений, претензий и обид.

Предвкушая своё триумфальное возвращение, я взяла в прокате автомобиль, что за четыре часа домчал меня из Фонтелиса в Эрминоль.

Обед из четырёх блюд меня интересовал куда меньше, чем сами родители. Отец за столом то и дело делился последними биржевыми новостями, мама – сплетнями из жизни соседей-аристократов. У меня же была припасена совсем иная тема для разговора.

– Папа, я приехала к тебе не с пустыми руками, – улучив момент, объявила я.

– Я так и знал, – отложив столовые приборы, он выпрямился и смерил меня горделивым взглядом, – наконец-то у тебя есть для нас приятная новость.

– Кстати, – тут же встряла мама, – а почему ты приехала одна? Я думала, ты будешь с графом Гардельским.

– При чём тут граф, мама? Я приехала к вам, чтобы просто пообщаться. По-семейному. И кое-что подарить.

Одно упоминание Эжена Гардельяна резко испортило мне настроение. Но я же не ради очередной ссоры навестила родителей, так что можно немного потерпеть и промолчать.

Мне пришлось отложить салфетку и выйти из-за стола, чтобы в передней отыскать свою сумку и вынуть из неё папку с очень важными документами.

– Вот, папа, – торжественно объявила я, положив перед ним бумаги на стол, – здесь твоя давняя мечта. Одна твоя подпись, и она станет явью.

Отец с недоверием посмотрел на меня, потом принялся изучать документы. А меня охватил мандраж, даже кончики пальцев начало покалывать от волнения.

– Что это такое, Эмеран?

– Дарственная на винодельческое поместье в Тарси. То самое, что сто лет назад принадлежало двадцатому герцогу Бланшарскому, но было продано им за долги. То самое, где по сей день выпускают коньяк "Закат в Эрминоле" по технологии, которую придумал пятнадцатый маркиз Мартельский. Это поместье – достояние нашего рода, рода Бланмартелей. И теперь оно снова принадлежит нам, папа.

Отец явно не поверил мне и потому начал лихорадочно перелистывать страницы договора, чтобы отыскать подвох. А его здесь не было.

– Нет, я не понимаю, – растеряно произнёс он, – что значит, поместье в Тарси снова принадлежит нам? Каким образом?

– Я выкупила его, папа. У виконта Клодонского. Его в последние годы больше интересуют моторные двигатели и их производство, а не виноградники, так что он с радостью уступил поместье мне. А я, в свою очередь дарю его тебе, потому что Тарси должен принадлежать только герцогу Бланшарскому. Пускай сто лет поместье находилось в чужих руках, но теперь у нас появился шанс всё вернуть на круги своя. Папа, наш род начинает отвоёвывать себе всё то, что было утеряно предшествующими поколениями. Мы на пути к восстановлению былого величия рода Бланмартелей. Однажды земли герцогства снова будут принадлежать только нам.

Ладно-ладно, эту духоподъёмную речь я сочинила специально для отца, к реальности она имеет очень отдалённое отношение.

На самом деле, Тарси представляет собой поместье в пятнадцать гектаров с виноградником, заводом, лабораторией и хранилищем на семьдесят тысяч бутылок. Не самое грандиозное хозяйство, я бы даже сказала, скромное. Зато моих гонораров хватило на его покупку. Чтобы выкупить остальные винодельческие поместья, что некогда принадлежали Бланматрелям, мне придётся в поте лица работать в бешеном темпе до конца моих дней, с учётом, что проживу я лет девяносто, не меньше. А ведь когда-то герцогам Бланшарским принадлежали ещё и злаковые поля с сыроварнями…

– Не может быть, дочка, – отец дочитал документ до конца, и его голос дрогнул. – Тарси снова наш?