– Что ж, пусть ваша сестрёнка поправляется, – сказала я на прощание, когда полиция начала теснить толпу, чтобы дать нам с Леоном пройти вперёд. – А маме обязательно передавайте привет.

– Непременно…

Камеры понабежавших репортёров вмиг ослепили меня, и я не заметила, как мы покинули порт и вскоре очутились в фойе гостиницы, где ушлые журналисты организовали для нас пресс-конференцию.

Нам с Леоном пришлось бегло поведать о своих злоключениях на южном континенте. Вопросов было множество, на них по большей части отвечал Леон, тем более, что всех в первую очередь интересовало, как он умудрился посадить самолёт в пустыне. Я же всё время мыслями возвращалась в порт.

Пока я была там, то долго оглядывалась по сторонам и искала в толпе знакомый силуэт, знакомые до боли глаза и улыбку. Но их нигде не было. Шанти исчез, растворился, даже не пожелав напоследок взглянуть на меня. Что ж, я сама дала ему ясно понять, что не желаю иметь с ним ничего общего. Но, если бы он не слушал меня и хоть раз проявил настойчивость… Хотя, о чём это я? Ведь Шанти больше нет. Он растаял словно мираж на другом континенте, и здесь ему никогда не бывать. Надо бы мне уже смириться с этой мыслью...

После нескольких дней пребывания в столице Тромделагской империи мы с Леоном сели на поезд до Фонтелиса и отправились домой. Если честно, я ожидала, что на вокзале помимо репортёров нас встретит мой издатель. Так и оказалось. Вот только не он был гвоздём программы для десятков пресс-камер. Широкие плечи, голубые глаза, слегка вьющиеся чёрные волосы – навстречу мне с корзиной цветов ринулся тот, кого я совсем не ожидала здесь увидеть. Принц Адемар. Собственной персоной.

– Миледи, мы не представлены друг другу, но позвольте преподнести вам небольшой презент.

– Что вы, ваше высочество, – смущённо улыбнулась я, принимая цветы, – вы не нуждаетесь в представлении.

– Как и вы, – приветливо улыбнулся он в ответ. – Самая обаятельная и смелая маркиза королевства.

Вспышки камер ослепляли и заставляли голову кружиться. Я смотрела на эти тёмные волосы и голубые глаза и хотела видеть за ними вовсе не принца, а совсем другого человека. Человека, которого не существует на самом деле.

Торжественная церемония встречи продолжалась. Настала очередь Леона получить свою порцию внимания от монаршей особы:

– За проявленное мужество в спасении жизни особы аристократических кровей, орденом Верности награждается командир Леон Алар.

Вот она, та самая слава, о которой предупреждала говорящая голова. Леон отныне кавалер ордена Верности – высшей награды за заслуги перед королевским двором. Выходит, принц считает моё спасение важной услугой для своей семьи и для себя лично? Ох, меня сейчас бросит в жар от таких известий.

Принц успел водрузить орден с золотым медальоном на грудь растерянного Леона, а репортёры всё щёлкали и щёлкали затворами камер.

Всё, одно пророчество сбылось – сарпальское колдовство доказало свою точность. А моё пророчество про стылого мужа и четырёх детей, кажется, тоже рискует претвориться в жизнь. Принц Адемар не сводил с меня своих ледяных глаз, а я всё пыталась найти в них хоть капельку тепла и нежности. Что, если эти глаза смогут заменить мне те, что навсегда исчезли из моей жизни, оставив после себя лишь горечь воспоминаний и несбывшихся надежд? Никто не осудит меня за попытку залечить сердечные раны новой привязанностью. А вдруг из этого что-то выйдет, и я больше не познаю разочарований в этой жизни?

– Если бы вы знали, миледи, – украдкой сказал принц, пока оркестр играл марш в честь Леона, – как давно я искал встречи с вами.

– Знаю. Кажется, мы с вами должны будем посетить королевскую оперу через пару месяцев.

– Если только пожелаете, мы отправимся туда хоть завтра.

– Завтра? А почему бы и нет?

Не знаю как, но похоже, наш разговор не ускользнул от острого слуха репортёров, ведь на следующий день все газеты вышли с заголовками в духе: "Любовь с первого взгляда", "Наследник престола готов остепениться", "Скорая помолвка принца Адемара с маркизой Мартельской". А под заголовками были наши фотографии, где мы многозначительно смотрим друг на друга.

Что ж, кажется, обратного пути больше нет. Отступать поздно. Значит, испытаю судьбу и попытаюсь её перехитрить. Кто знает, может именно принц привнесёт в мою жизнь определённость и постоянство. И толику любви. Мне её сейчас очень не хватает.

Фотовыставка. Очень волнующее и интригующее мероприятие. Особенно, если на суд публики выставлены твои работы. Ну, а если чужие, то любопытства ради можно пройтись по залам и ознакомиться с творчеством коллеги.

Так я и сделала, когда пришла в столичную галерею через две недели после закрытия собственной выставки. На самом деле я собиралась просто забрать из запасников фотографии, которые организаторы не сумели продать, но увидев на входе афишу новой экспозиции, не смогла пройти мимо выставочного зала.

"Берт Макки и его странствия по Восточному Сарпалю. Ормиль глазами аконийского фотокорреспондента".

Так вот кого люди из министерства иностранных дел кинули на амбразуру, когда решили, что я погибла в авиакатастрофе, а умаслить ормильского сатрапа публикацией альбома о подвластных ему землях всё равно надо. С ума сойти, бедный Макки, и как он только выжил в тропических лесах?

Афиша меня так заинтриговала, что я забыла, зачем шла, и поспешила купить в кассе билет на выставку.

Бродя вдоль увешанных снимками стен, я любовалась видами сатрапии, что так и осталась для меня недостижимой. Вот из темноты леса поблёскивают глаза какого-то животного, потому что кое-кто не угадал с экспозицией, и теперь тёмно-коричневая мохнатая фигура слилась с темно-зелёными зарослями. Зато получилось загадочно и с налётом мистики. А вот табун лошадей скачет по залитой солнцем лужайке. Признаться честно, сильно залитой, потому что выдержку в погожий денёк надо делать короче, чтобы не засветить плёнку. Эх, Макки, всё-таки простота работы с черно-белой фотографией тебя сильно испортила. И как ты только осмелился взять в руки тромскую камеру с цветной плёнкой? Это же вражеские технологии, истинные аконийцы не должны отдавать нашим заклятым соседям деньги за цветные фотоматериалы. И вообще, цветная фотография – это баловство, излишество для богатеев. Каждый дурак может передать образ, динамику и содержание через цветную фотографию, а вот через чёрно-белую – нужен опыт и мастерство. Или что там ещё мне внушал Макки за стойкой бара на Камфуни?

– А, маркиза, – услышала я за спиной напряжённый голос моего старого знакомого. – Неужто пришла позлорадствовать над стариной Макки?

Я оторвала взгляд от снимка, где вол вспахивает плугом землю, и посмотрела на Берта. И невольно рассмеялась. Стоит на двух ногах твёрдо, а вот на руку ниже локтя наложен гипс.

– Макки, что с тобой? Дай угадаю. Ты опять нырял в бассейн. На этот раз к гаремным дивам ормильского сатрапа, да?

– Типун тебе на язык, зазнайка, – с загадочной усмешкой огрызнулся он. – Я бы тогда не то, что без руки – без головы остался. Не надо мне таких приключений. А рука – это так, производственная травма.

– В каком смысле?

– С дерева упал, когда снимал закат над кукурузным полем.

– И как же ты потом работал?

– Никак. Собрал вещи и рванул на аэродром, подальше от дремучего сарпальского края, поближе к аконийской медицине. А то эти ормильские дикари грозились срастить мне кости заклинаниями и соком того самого дерева, с которого я упал. Вроде как, меня лесные духи прокляли за неуважение к местной растительности, по которой можно лазать только обезьянам. Да ну их, этих ормильцев. Я для них отснял и так достаточно материалов. Пусть сатрап радуется, что хоть кому-то здесь интересно посмотреть на его захолустье.

Тут Макки многозначительно окинул взглядом зал, по которому прохаживалась только парочка посетителей и, словно оправдываясь, сказал: