— У Максима все замечательно, — улыбнулась Юля, — он теперь дома с родным дедом, в школу пошел. Максим — умный мальчик, он еще много чего сможет сделать в жизни.
Старуха кивнула, одной рукой она держала неизменную отполированную палку, а скрюченными пальцами другой водила по колену, рисуя незамысловатый узор. Подбородок ее слегка подрагивал, а взгляд, как недавно и у Алексея, устремился в одну точку.
— Видишь, как судьба их тут оставила. Женька-то у меня все жил, требовал, чтоб рассказала, где записи Ванины. А я и знать не знала, что он чего-то пишет, было — уезжал, пропадал, но всегда возвращался и все больше кручинился. А тут в горячке и проговорился Женя, про убийство-то, уж я его и отчитала, ругала, почем зря, но совестью не мучаюсь. Не нужон такой внучок, коли на родного отца руку поднял, ну я его больше с той поры и не видела. И к Лёшеньке приставал, все чего-то требовал, грозился, и до драки у них доходило, думала поубивают друг дружку, а чего я сделаю, с клюкой-то. Жалко Лёшу, сам не свой тут ходит, возле пепелища встанет и глядит все с тоской.
— Умер Женя, Авдотья Михайловна. Возле озера сейчас лежит, похоронить его надо.
— Умер? Ну пущай земля будет пухом, — проговорила Авдотья охрипшим голосом и стала водить палкой по мокрой земле. — Может в той жизни исправится, в этой столько бед натворил да горя принес.
— А что здесь было после нашего ухода? — тихо спросила Юля.
— Ох, страшно в тот день было. Милиция с сиренами приехала, Андрей ружье приволок, стал стрелять, ну его скрутили, да и увезли. А тут горело все адовым пламенем, пока пожарные с города доехали ничего и не осталось от тех домов. Ну может оно и к лучшему. Андрей там наплел про детей-то, а остальные молчали, тут приехали, покрутились-повертелись среди головешек, да ничего и не нашли, их больше интересовало, чего взорвалось. С одной стороны яма, да железки искореженные, погрузили их да увезли в город. Хотели в лес сунуться, походили-походили и плюнули. А Алёша тогда Аню из дома волок, она все лезла в огонь вещи забрать, в голос кричала. Он дыма надышался, вот тут у меня на пороге упал, мужики наши его помогли в дом занести, он и отлеживался.
— Значит никого больше здесь нет?
— Нет, — закачала головой старуха. — Девчата все в городе остались, устроились там, только Алёнка приезжает, продукты привозит, да все уговаривает нас с Лёшей тоже ехать. А я не хочу, мне и осталось-то не так и много, поживу тут одна, леса я не боюсь, и Ванюша мой тут под березками лежит. А Алёшка, он уж вроде согласился, да тут новость пришла, что Гришка в больнице помер. Тут он и стал чудить, запасов выпить-то полно было у Ивана, там вот, в комнатушке над крестом, — махнула палкой бабка Авдотья. — Юля, ты на меня зла не держи, прости старуху безумную.
— Я и не держу, Авдотья Михайловна, что вы, — тут же отозвалась Юля. — Скажите, а почему вам Люда, жена Лешина не понравилась? Зина сказала, вы тогда тоже на нее начитывали.
— Пустая она была, то бишь бездетная. Чуяло мое сердце, что не разродится, когда время придет, вот и хотела Лёшку огородить от расстройства. Словам бы не поверили, вот я так. — Она помолчала. — Покуда тут будете, не забывайте про старуху, поговорить чуток хочется. Заходите, я вас чаем душистым напою.
— Хорошо, Авдотья Михайловна, — кивнула Юля, — пока пойду, а то печка топится.
— Иди, милая, иди, — проговорила бабка Авдотья, и тяжело поднявшись, тихонько поплелась вдоль забора.
В доме уже не было полнейшей тишины, в печке весело потрескивали дрова и гудело пламя. Алексей все еще спал, и Юля сидела на кухне со стопкой книг, выбирая нужные для Влада. Веня выбрался из одеяла и, пошатываясь пришел к ней, устроившись возле ног. Он хромал на заднюю ногу, и на боку у него виднелся длинный залитый зеленкой шрам. Но судя по его затянувшемуся виду, жизни Вениной ничего уже не угрожало.
Вдруг в комнате послышался шорох, Юля отложила книгу и встала у окна, пытаясь унять дрожь от волнения. Секунды растянулись в часы, пока Алексей преодолевал это небольшое расстояние до кухни. Наконец он появился в дверном проеме и замер, испуганно глядя на девушку, потом потер лицо ладонями и снова с недоверием посмотрел. И дрожащим от волнения голосом, спросил:
— Это же не видение? Или я схожу с ума? Как ты сюда попала? Подожди… Ты хочешь сказать, это ты стояла в дверях, а не Женька?..
Юля, глупо улыбаясь, молча кивнула головой. Столько всего хотелось сказать, но слова, они замерли, растворились, исчезли без следа, а ноги будто вросли в пол и не желали сдвинуться с места. Алексей сделал неуверенный шаг вперед, потом еще, и ей наконец удалось сбросить оцепенение. Шагнув навстречу, она прижалась к нему. Обнявшись, они просто стояли молча, собираясь с мыслями, с чувствами, с эмоциями, их сердца усиленно бились в такт, словно стараясь заглушить все остальные ничего не значащие звуки.
— Я… я не могу в это поверить, — прошептал наконец Алексей. — Камень же треснул, черт возьми, как? Юлька, родная, тут столько всего случилось. Я мысленно попрощался с вами, навсегда. Если бы не Авдотья и Алёна, я бы… Мне не хотелось жить без ребят, одному, без… без тебя. Юль, я не хочу, чтобы ты снова исчезла, я… я люблю тебя.
Она отстранилась и, глядя ему в глаза, тихо прошептала:
— Я тоже люблю тебя. И обещаю, что исчезать больше не буду. Теперь мы точно уйдем вместе.
Он прижал ее к себе снова, не желая отпускать, и они замерли, слушая как недовольно подпрыгивает и грохочет крышка кипящего чайника, до которого сейчас никому не было дела.
В этот раз сотовый, наконец, пригодился. Алёна оставила Алексею адрес, по которому он мог отыскать ее, если бы решил перебраться в городок. На том же листочке она написала и номер телефона. Через два дня ее вместе с Марией и Светланой привез Виктор. Следом за ними приехала Вера, осунувшаяся, полностью закутанная в черное, в неизменных затемненных очках.
Первым желанием Веры было увезти сына домой, чтобы свое последнее пристанище он обрел ближе к дому. Но отчего-то она прислушалась к словам Авдотьи, и решила оставить его здесь, на крохотном кладбище под многолетними развесистыми березами, где возвышались всего три надгробия — Ивана Михайловича, Люды с младенцем и Григория.
Глядя на них, Юля печально вздохнула. Все же идея с цветочным лугом в Зеленом мире самая верная, она позволяет полностью отпустить ушедшего, и с помощью его праха дать новую жизнь. Пусть растениям, но зато нет этих печальных искусственных цветов, гранитных памятников, фотографий, вечно напоминающих о том, сколько бы еще сумел в своей жизни человек, задержись он в этом мире подольше. Лучше всего хранить образы в памяти, самые лучшие, самые добрые, самые светлые.
Неожиданно к девушке повернулась с перекошенным от ненависти лицом Вера:
— Не знаю, как ты теперь жить будешь. Столько бед натворила, сидела бы себе в городе и не рушила судьбы чужих людей. Одного до смерти довела, второго до тюрьмы, третью до сумасшедшего дома.
— Будет тебе, Вера, — тут же откликнулась стоявшая рядом Алёна. — Ведь это ты утаила способности сына, и на сторону Андрея перешла. Примкни Женя к остальным мальчишкам, он бы сейчас жив был, а может в свое время и с отцом бы сблизился, еще раньше помог бы ему открыть переход и увести мальчишек. А Аня и вовсе сама виновата, нечего было в полиции кричать, что у нее девятерых детей украли, по документам-то у нее ни одного нет.
— Это шпана была уличная, а не ребята, — зло бросила Вера. — Я думала, может из них и правда люди выйдут, но чего я хотела от горстки оборвышей. Накинулись на Женьку, будто он прокаженный, чуть глаза не выцарапали.
Алексей усмехнулся.
— А что он сделал, чтобы сойтись с ребятами? Он считал, что раз он старше, значит сильнее. Именно поэтому решил попросту натравить на них зверя. Ты уж прости меня Вера, но если и была в Женьке хоть капля человечности, хранил он очень глубоко, не предъявляя окружающим ни на секунду. Хотя, вру, с Андреем он сдружился крепко.
