Юля рассмеялась на такое замечание, а потом прошептала.

— Лазить по всяким укромным уголкам — это удел мальчишек, а я, вообще-то, девочка, да и в моем возрасте так делать уже неприлично.

Максим издал губами непонятный звук, похожий на «Пффф» и аккуратно приоткрыл дверь.

— Проходите, вот сюда, направо.

— Как ты вообще что-то различаешь в темноте? — спросила Юля, пытаясь пристроить ногу на более-менее ровную поверхность.

— Ну вы же сами сказали, что лазить — удел мальчишек. Вот я лазаю, ну, то есть лажу, и все запоминаю наощупь.

— Да уж, и добавить нечего, — согласилась Юля.

Они прошли вглубь, за дровник, и Максим зажег фонарик. Там возвышалась гора всякого хлама, ящиков, полусгнивших досок, пустых банок из-под краски и рваной ветоши. Максим забрался на шаткую кучу и, ловко балансируя, прошел в дальний угол.

— Идите сюда!

Юле пришлось приложить немало усилий, чтобы добраться по разъезжающемуся под ногами хламу до Максима. Наконец ей это удалось и теперь она наблюдала, как мальчишка отбрасывал в сторону ненужный мусор, под которым скрывалась деревянная крышка люка с торчащим металлическим колечком. Максим потянул за него, и из открывшегося отверстия резко пахнуло сыростью и затхлостью, видимо туда не заглядывали очень и очень давно. Откинув полностью крышку, они направили туда два лучика света. Вниз уходил довольно глубокий деревянный колодец, из бревен на стене торчали металлические, местами изъеденные ржавчиной, перекладины.

— Полезем!.. — воскликнул Максим, не терпящим возражений тоном.

— А не опасно?

— Пфф…, — снова фыркнул он, и философски заметил. — Да тут кругом опасно, вон за дверью миллион опасностей, мне кажется весь этот мир из них состоит. А некоторые, вон, не обращают внимания и выгоняют детей под дождь на улицу.

Юля не нашлась, что на это ответить, и, горестно вздохнув, согласилась. Максим быстро спустился по перекладинам и осветил пространство вокруг себя.

— Здесь есть выключатель, — пробормотал он.

На дне колодца вспыхнула лампочка и следом раздался удивленно-восторженный возглас Максима:

— Ух ты! Юлия Анатольевна, скорее спускайтесь, вы себе даже не представляете…

Подгоняемая любопытством, Юля торопливо спустилась вниз и буквально замерла с открытым ртом. Дно колодца расширялось, и представляло собой довольно обширное помещение с бетонным полом и стенами, обшитыми тесом, местами покрывшимся черными крапинками плесени. Вдоль одной стены громоздился стеллаж, битком набитый разным добром — здесь лежала запасная одежда, продукты питания в тетраупаковках, несколько разных по мощности фонариков, пара саперных лопаток, канистры с какими-то жидкостями и даже складная мебель. На полу вперемешку валялись книги, газеты, исписанные мелким убористым почерком листы.

А посреди возвышались, и именно они повергли девушку в молчаливое изумление, отлитые из цемента копии спиральных камней. Правда один оказался частично разломан, и судя по тому, что именно рядом с ним валялся огромный молоток, разрушение произвели целенаправленно. Но и в таком виде искусственные мегалиты выглядели достаточно монументально. Оставшийся целым камень высотой около полутора метров и шириной сантиметров в тридцать, имел аккуратно выдолбленный желобок, обвивающий его по спирали.

— Боже мой, — удивленно прошептала Юля, прикрыв рот ладонью. — Неужели Иван Михайлович пытался создать переход собственными руками. Это уму непостижимо.

— Зато теперь понятно, где он пропадал все время и откуда на грядках летом появлялась свежевскопанная земля. — Максим вздохнул и совсем тихо добавил. — И почему перед тем, как ум… как его не стало, все твердил про утраченные надежды, и даже плакал один раз, когда напился. — Он шмыгнул носом.

Юля прошла мимо разрушенных остатков камня, позади сооружения на стене были развешены карты, семь штук, каждая размером в два альбомных листа. Шесть выглядели абсолютно новыми, правда местами и их коснулась плесень, а вот седьмую разорвали ровно посередине. Девушка принялась внимательно их разглядывать. С одной стороны, казалось, что кто-то распечатал изображения обычной карты мира из школьного атласа по географии, начиная от существования Лавразии и Гондваны, с последующим их дроблением и постепенным образованием зазоров в виде морей и океанов, и до нынешнего вида материков, известных каждому современному школьнику. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это карты тех самых миров, о которых рассказал Алексей. Да и надписи в правом верхнем углу над каждым изображением говорили о том же — Ануми, Матао, Вакао, Хамани, Тотоху. Огромный материк, похожий на древнюю Гондвану, представлял собой Вахаору или Бордовый мир, он пестрел множеством красных крестиков. На других картах подобных отметок значилось гораздо меньше, и Юля догадалась, что красной ручкой обозначены переходы. В некоторых местах стоял только один крестик, местами два соседних были обведены вместе, они могли означать камни-одиночки и пары спиральных камней.

Юля аккуратно соединила разорванные части седьмой карты и обнаружила знакомые очертания родного мира, сверху рядом с названием «Физическая карта мира» синими чернилами приписали — Мохоту (Голубой мир). На ней одиночный красный крест жирно заштриховали черным фломастером, а рядом с другим, той же красной ручкой вывели три огромных вопросительных знака.

— Юлия Анатольевна, — раздался голос Максима, который сидел на корточках и подбирал один за другим исписанные листы. — Это же страницы из голубой папки, я листал ее однажды. Я думал, отец их уничтожил…

— Отец? — не поняла Юля.

— А ну да, я же вам так ничего и не рассказал, теперь-то уж наверно, можно. — Продолжая собирать листы и складывать их в стопку, произнес Максим. — Когда я тут появился, меня Иван Михайлович, ну вроде как, усыновил.

— Ничего себе, каждый день узнаю что-то новое.

— Просто я думал, что дядя Леша вам рассказал, — пожал он плечами.

— Нет, твою персону мы обсудить не успели, — улыбнулась Юля.

Сняв дождевик и повесив его на гвоздик на стене, вбитый скорее всего именно с этой целью, девушка принялась помогать Максиму. Она аккуратно сложила книги на полку, собрала в стопку газеты, и сгребла обломки камня ближе к основанию. Юля все еще находилась под впечатлением от того упорства, с которым Иван Михайлович пытался найти или создать переход.

— Отец всегда очень аккуратно хранил свои записи, не понимаю, почему здесь все разбросано. Может это не он? — С грустью спросил Максим, разглаживая несколько смятых листов.

— А мне кажется об этом месте больше никому не известно, видишь, даже ты не догадывался. — Юля подняла молоток и положила его на верхнюю полку. — Скорее всего, Иван Михайлович очень сильно расстроился, потому что его задумка с созданием перехода не удалась. Людям свойственно иногда в состоянии злости крушить, ломать что-то или сжигать написанное. Считается, что это хотя бы ненадолго приносит облегчение.

— Да, знаю, — кивнул Максим, откладывая стопку в сторону. — Афанасьич когда злится, все подряд швыряет, даже ударить может, если кто под руку попадется. Отец не любил его, и меня всегда предупреждал ни за что не верить этому человеку. Он и библиотеку под лестницей сделал, чтобы Афанасьич не узнал, как далеко он в своих поисках продвинулся. Он же любопытный, везде нос сует.

— Слушай, Максим, — решила спросить тогда Юля. — А Андрей Афанасьевич, он же вроде помогал Алексею с Ваней. Почему Иван Михайлович так настороженно к нему относился?

Юля задумалась, стоит ли рассказывать Максиму о сегодняшней беседе с лесничим, спрашивать про странный отъезд Алексея. Она никак не могла сообразить, стоит ли вообще обсуждать подобные вещи с десятилетним ребенком. Но мальчик, словно в ответ на ее мысли, быстро проговорил.

— Я сегодня не сразу от двери ушел, слушал, я всегда так делаю, потому что Афанасьич иногда громко орет. Он назвал дядю Лешу гадом и другими плохими словами, сказал, что он ему жить мешает и деньги зарабатывать. А еще сказал, что в деревне должен остаться только один из них, вдвоем они не уживутся. Потом засмеялся и повторил, что именно он и останется, потому что дядя Ваня скорее всего не выживет. Юлия Анатольевна, мне кажется дядя Леша в опасности.