— Что? Кого позвать? — Жирак одной рукой держал трубку, а другой пытался протереть глаза и прогнать сон, но понял поначалу только то, что стоит босиком на холодном полу. — Жену?
Звонил начальник Мудите. Говорил он быстро, просто сыпал словами. Надо отправлять какие-то вагоны, Мудите должна подписать какие-то документы, так как юридически никто не правомочен это делать. Да, он понимает, что Мудите больна, он выражает сочувствие, но обстоятельства вынуждают его прислать с шефом документы, это-то Мудите может — нацарапать пару строчек.
— Ее нет дома… Уже третью ночь ее нет дома…
— И вы так спокойно это мне сообщаете! — ошеломленно воскликнул начальник.
— А что мне еще делать?
— А кто ее муж? Я или вы?
— Я думал, что на работу она ходит.
— Он думал! Звоните и разыскивайте свою жену! Может быть, с нею несчастье случилось. Звоните в милицию! Обегайте все больницы! — И начальник принялся сыпать советами и приказаниями, а бросая трубку, сказал еще кому-то рядом: — Ну и кретин!
Сотрудник районного отделения внутренних дел, к которому обратился Жирак, сначала попросил написать заявление, потом стал задавать вопросы.
— Была ли ваша жена, уходя, в состоянии депрессии?
— По-моему, нет.
— Между вами был конфликт?
— Как вам сказать… Мы не ссорились, но… Она сказала, что уходит к другому…
— Вы этого человека знаете?
— Нет. А какое это имеет значение?
— Видите ли, вернуть вам жену мы не сможем…
— Я отлично понимаю, что вы хотите этим сказать. Особым тактом вы не отличаетесь. И все же я настаиваю на поисках. Она не явилась на работу, даже не звонила туда. Никогда ничего подобного с нею не случалось, и, кроме того, на складе она материально ответственное лицо.
— Напишите подробно, как она была одета! — И сотрудник отделения сердито подтолкнул Жираку заявление. — И какие вещи при ней были? Деньги?
— Пятьсот-шестьсот рублей трехпроцентными облигациями, — ответил Жирак, принимаясь писать.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Корреспонденции была целая куча, толстые и тонкие конверты. Сверху секретарша положила телеграмму.
Сердито поморщившись, Конрад повесил в шкаф плащ. Почти каждое утро портит настроение давка в троллейбусе.
Усевшись, он прочитал телеграмму.
«Ответ Ваш запрос № 643—79 можем сообщить следующее двоеточие а) объявленный конкурс рекламную фотографию уже закончен зпт б) конкурсе могут принимать участие все проживающие территории СССР граждане зпт в) работы присылаются закрытых конвертах под девизом зпт г) конверту прилагается второй котором содержатся сведения об авторе, его местожительстве и почтовый индекс зпт д) работы представляются не позже…»
«Уважаемый товарищ, — мысленно обратился Конрад к автору телеграммы, — я участвовать не буду. Я плохо фотографирую».
Читать было трудно, так как знаки препинания надо было вставлять самому. Конрад перескочил через остальные условия, занимавшие еще полстраницы. Наконец нашел ответ на вопросы, которые его интересовали.
«Если среди присланных работ обнаружится фотография женщины кабана ближайшее время вышлем вам копию тчк жюри конкурса».
«Интересно, сколько времени займет это ближайшее время? — мысленно спросил Конрад. — Год? Полтора? Десять лет?»
В дверь постучали.
— Войдите!
Вошла Цилда Димда. В трауре.
— Я пришла внести ясность относительно этих трехсот рублей, — сказала она, усаживаясь и закидывая ногу на ногу. Платье поднялось довольно высоко.
Конрад вопросительно взглянул на нее, но ничего не сказал.
— Я получила их! Все-таки какой он был крохобор!
— Простите, кто?
— Рудольф Димда. Вместо того чтобы передать мне из рук в руки, он прислал их по почте. Телеграфом. И я вчера получила. — Цилда нашла в сумочке корешок перевода и подала Ульфу. А тот уже знал, что там будет написано: «Алименты за V–X месяцы 1979 г.» Конрад взглянул на штамп почтового отделения: похоже, что все в полном порядке, но ведь он не эксперт и может ошибиться.
После нашей встречи он побежал в сберкассу за деньгами и перевел их мне. Я просто оскорблена таким поступком! Он не мог мне доверить какие-то рубли, ему обязательно нужно иметь доказательство, что такая-то сумма в счет алиментов выслана. И это после того, как мы поговорили с ним в кафе! Я уже почти согласна была вернуться к нему. Ради дочери, разумеется!
— Удивляюсь, как вы не обнаружили квитанции! — переведя дух, продолжала она с тем же запалом. — А в гараже вы смотрели? Может быть, он поехал на машине и бросил квитанцию в ящичек, а потом забыл взять. Это довольно часто бывает!
— Спасибо, что пришли! — поднялся Конрад. — Корешок я с вашего позволения приобщу к делу.
— Пожалуйста, пожалуйста! — поднялась и Цилда.
Конрад проводил ее до двери, но не открыл ее, пристально посмотрел в глаза Цилды.
— Вы в трауре…
— Это так… Из-за Сигиты… — улыбнулась она.
— Вы знаете о своих слабостях?
— Я была бы несчастнейшим человеком на свете, не будь у меня их.
— Это не моя обязанность, но все же хочу дать вам совет. Напишите сами заявление, чтобы девочке назначили опекуна.
— Мы и сами с наследством управимся! — Глаза Цилды вновь стали злыми.
— Она еще слишком мала, чтобы управляться, а у вас есть кое-какие слабости. Кроме того, суд может назначить опекуна и без вашего согласия. Девочка впоследствии будет вас упрекать, и тогда вы потеряете и ее. Примеров подобных много. До свидания! — И Конрад открыл дверь.
— До свидания, — растерянно пробормотала Цилда и, не поднимая глаз, вышла в коридор.
Конрад продолжал просматривать корреспонденцию.
Позвонил Арнис и спросил, нет ли срочного задания, так как он собирается обойти все квартиры дома на улице Метру. Это не займет много времени. Кроме того, он получил в автоинспекции адреса и телефоны нескольких владельцев машин… У некоторых есть и телефоны на работе. Если других указаний не будет, он займется этим. Управившись с квартирами, позвонит.
Конрад вскрыл очередной конверт и, все еще слушая Арниса, рассеянно прочитал:
«В ответ на Ваше письмо за № 643—79, сообщаем: а) объявленный конкурс на рекламную фотографию закрыт; б) в конкурсе могут участвовать все проживающие на территории СССР…»
Взгляд его перескочил центральную часть страницы и задержался на последних строчках:
«…высылаем вам копию запрошенной фотографии. Жюри».
Фотография была размером во весь конверт, но изображением вниз, так что он и не заметил ее.
В центре выхваченный из темноты ярко освещенный кусок овсяного поля. На переднем плане обнаженная женщина. Она присела на убитого кабана, на красивом лице растерянность и страх, рядом старинное ружье, украшенное гравировкой.
Вот оно оружие, о котором говорил в лаборатории Игорь!
— Алло! Попрошу лейтенанта Бертулиса. Магистр? Сейчас же ко мне!
Вскоре они уже разглядывали фотографию. Бертулис вздохнул:
— На редкость красивая женщина…
— К сожалению, в Риге много красивых женщин, — сказал Конрад, тщательно разглядывая отделку ружья. — Будь всего одна-единственная красавица, так каждый знал бы, где она живет… И возле ее дома вечно бы толпились…
— Пойду отдам размножить… Одну сделаю в натуральную величину, чтобы на стенку у себя повесить, а остальные в размер открытки… Не волнуйтесь, товарищ полковник, там будет только лицо!
— Возмутительно красива… Ладно, хватит веселиться! Скажи, чтобы привели Валдера.
— Вот увидите, ни слова не скажет.
— Сказать не скажет, да может проговориться.
— Так я пошел… Да, вот что я хотел сказать… Вы вчерашнюю сводку проглядывали? Какой-то человек разыскивает свою жену, Мудите, которая вышла из дому несколько дней назад и пропала без вести.
— Ступай, я сейчас прочитаю…
Бертулис взял фотографию и ушел. Даже идя по коридору, он не мог оторвать от нее глаз.
